Зорро, стр. 32

Глава 4

Дон Росендо не знал, как долго клубился в его сознании черный туман, ибо каждый раз, когда он пытался хоть чуть-чуть приоткрыть глаза, в узкие щелочки между веками вновь врывались горячие влажные вихри, прыгала бычья голова на человеческих ногах, обутых в ковбойские сапоги, и рога ее вдруг преображались в острые закрученные усы дона Манеко. Он закрывал глаза, пытаясь отгородиться от этой страшной картины, но зыбкий черный туман под веками вновь сгущался в плотные комки, принимавшие очертания человеческих лиц, со всех сторон обступавших гамак дона Росендо. Ему казалось, будто он висит в гамаке над бездной, наполненной холодным сиянием бесчисленных звезд, и что лишь два человека – дон Диего и дон Манеко – зубами удерживают гамак от падения. Лицо прекрасной Лусии то приближалось, то отдалялось от дона Росендо, но стоило девушке протянуть руку к его запекшимся губам, как дон Манеко угрожающе скалился, давая понять, что вот-вот разожмет зубы и молодой человек провалится в звездную пропасть.

– Не бойся, прикоснись ко мне, я удержусь! – шептал дон Росендо Лусии, запуская пальцы в ячейки гамака, но красавица испуганно отдергивала руку и исчезала в толпе, вдруг возникавшей на месте звездного сияния. Толпа хохотала, визжала подобно стае обезьян, бесчисленные руки вцеплялись в края гамака и принимались трясти и раскачивать. В лицо дона Росендо летели плевки, брань, он хотел увернуться, закрыть глаза, но вдруг ругань замерла, гнусные рожи побледнели, как луна в лучах восходящего солнца, и в изголовье больного возник стройный незнакомец в черной маске, закрывавшей его лицо до самого рта.

– Вы доктор, сеньор? – спросил дон Росендр.

По губам незнакомца пробежала легкая усмешка, и он слегка кивнул головой в знак согласия.

– Тогда почему вы носите эту маску? – прошептал дон Росендо. – Разве врач должен скрывать от больного свое лицо?

Незнакомец вновь улыбнулся и пожал плечами, как бы давая понять, что ему это безразлично.

– Если так, то позвольте мне узнать вашу тайну!

Дон Росендо потянулся к лицу незнакомца, но в тот миг, когда его пальцы, казалось, вот-вот коснутся края маски, две ладони в черных перчатках легли на его веки, а когда дон Росендо с силой отбросил их, то увидел перед собой громадную бычью шкуру, растянутую и приколоченную гвоздями к стене спальни. Ничего необычного на первый взгляд в этой шкуре не было, но, приглядевшись, дон Росендо увидел, что правый бок ее перечеркнут характерным зигзагом «Z».

– Зорро! Он был здесь! – воскликнул дон Росендо, приподнимаясь на локтях.

– Чепуха, – отозвалась комната голосом дона Диего, – я никого не видел.

– Нет-нет, не спорьте, я только что видел его собственными глазами! – горячо возразил дон Росендо, поворачивая голову на голос.

– Возможно, вы бредили, – произнес дон Диего, подходя к постели и опускаясь на низкую скамеечку в ее ногах. – Видения в бреду практически неотличимы от реальности…

– А как вы тогда объясните мне вот это? – перебил дон Росендо, ткнув пальцем в знак на бычьей шкуре.

– Очень просто, сеньор! – усмехнулся дон Диего, разворачивая перед его глазами местную газетку.

Дон Росендо невольно вздрогнул от представшей перед ним картинки: верхнюю половину страницы занимало изображение быка и нависшего над ним всадника в черном плаще. Сцена запечатлела тот момент, когда всадник опускал клинок своей шпаги, отчего рука его была размыта и оканчивалась серебристым веером, наполовину погруженным в бычью шею.

– Должен признать, что воспоминание об этом ударе до сих пор доставляет мне большое удовольствие, – сказал дон Диего, сухо щелкнув пальцами в воздухе. – Раньше я полагал, что такое могли проделывать лишь индейские вожди, ежегодно доказывавшие подданным силу своей длани!

– Значит, теперь вы больше не считаете этого Зорро жалким фигляром, годным лишь на то, чтобы выступать в бродячем цирке? – холодно поинтересовался дон Росендо.

– А что? Это был бы великолепный номер! – весело рассмеялся дон Диего. – Удар Монтесумы! Мертвая голова! Как звучит, а?..

– Кстати, где она? – спросил дон Росендо, когда смех затих.

– Кто, Касильда? – Дон Диего наклонился к постели больного.

– При чем тут Касильда? Голова! Бычья голова!.. – нетерпеливо воскликнул дон Росендо, ударяя кулаком по смятому одеялу.

– Я распорядился, чтобы из нее изготовили чучело, – сказал дон Диего. – Вынули мозги, высушили, набили опилками и, главное, сохранили в прежнем положении обломок шпаги, торчащий из белой звездочки между бычьими рогами.

– Как! – воскликнул дон Росендо. – Выходит, я…

– Да, сеньор, именно так! – подхватил дон Диего. – Ваш удар был смертелен, но бык, даже мертвый, продолжал двигаться и неизбежно проткнул бы вас своими рожищами, если бы не Зорро, в последний миг отрубивший ему голову!

– И вы видели все это? – спросил дон Росендо.

– Да-да, конечно, – рассеянно отозвался дон Диего.

– Расскажите мне, как это было? – слабым голосом пробормотал дон Росендо, опускаясь на подушки и останавливая взгляд на росчерке шпаги, украшающем бычью шкуру.

– Я смотрел издалека, – сказал дон Диего, – кроме того, как рассказчик я не иду ни в какое сравнение с господином, сделавшим этот рисунок и изобразившим все происшествие в необычайно бойких и живых красках!

Сказав это, дон Диего снял нагар с фитиля масляной плошки, укрепленной в изголовье постели, и вышел, оставив дона Росендо наедине с газетным листом, где под картинкой всадника в черной маске был жирным шрифтом напечатан броский интригующий заголовок: «УДАР МОНТЕСУМЫ, или КТО ВЫ, СЕНЬОР ЗОРРО?»

Сам текст статейки был набран значительно более мелким шрифтом, и потому дон Росендо смог начать чтение лишь после того, как над подрезанным фитилем плошки вновь поднялся высокий и ровный язычок пламени. Впрочем, до этого дон Росендо различил в левом верхнем углу листа дату выпуска газетки и, вычтя ее из числа, темневшего на страничке отрывного календаря, получил цифру «три», представлявшую, очевидно, время его пребывания в состоянии беспамятства.

– Трое суток… Многовато, – чуть слышно пробормотал дон Росендо, вглядываясь в темные линии газетных строчек, уже начинавших распадаться на свинцовый бисер типографского шрифта.

«Все, кому посчастливилось собственными глазами лицезреть заключительную схватку великолепной корриды, устроенной на центральной площади Комалы по случаю окончания ежегодной ярмарки, – размашисто начинал репортер, – отныне должны беречь свои глаза как зеницу ока! Ибо только они, зеркала человеческих душ, могут со всей возможной в наше продажное время беспристрастностью подтвердить то, что вы, наши достопочтенные читатели, видите сейчас на первой полосе: всадник на вздыбленном коне, подобный святому Георгию, молнией своей шпаги отсекает главу… быка? О нет, многоуважаемые сеньоры и сеньориты, самого Минотавра, грозящего неминуемой смертью блестящему молодому человеку по имени дон Росендо Вудсворт, к сожалению не попавшему на рисунок, живописующий неповторимый момент торжества человека над грубой звериной мощью!»

Далее перо репортера уже совершенно разгулялось и стало выделывать такие головокружительные пассажи, что дону Росендо приходилось время от времени не только откладывать газетный лист на одеяло, но даже прикрывать глаза, дабы их не ослепили вспыхивающие между строчками картины. Здесь было все: и фонтаны дымящейся крови, и размолоченные в щепки доски барьера, и даже мохнатые бычьи уши, выстилавшие подоконник мансарды перед «королевой Комалы», как обозначил племянницу дона Манеко вошедший в раж репортер. Порой дону Росендо казалось, что он почти слышит его бойкий визгливый голосок, звенящий над бушующей вокруг площади толпой, и тогда статейка представлялась ему чем-то средним между нахальной болтовней балаганного шута и истовой проповедью бродячего пророка, запальчиво обличающего как мелкие грешки, так и страшные пороки своих современников.