Кот в сапогах, модифицированный, стр. 10

Короче, пришлось с ним одеждой меняться. Как не поменяться, если он дикий с круглыми глазами, а «Макар» бесом трясется, как весь он сам? Ну, разделся я в закутке, стою, срам руками прикрывая — он и трусами кандидатскими не побрезговал — шест, он и в Африке шест, и только тут кот появился, куда-то в самый откровенный момент слинявший. И как вы думаете, он на меня посмотрел? Удовлетворенно посмотрел, словно Шарля Перро в подлиннике читал. Серый пиджак десять-лет-служил-да-еще-пять лет, да свитерок не-жаль-прожечь, да джинсы с пузырями хоть-прокалывай, видите ли, ему не нравились, а вот руки на сраме в самый раз показались. И в этой удовлетворенности его было столько уверенности и оптимизма, что и мне с лихвой хватило.

А что? Богатые люди любят почудить, и странности любят пуще длинноногих девчонок в сметане, не говоря уж о джакузи с шампанским. Представьте, что вы богатый, и все вам до лампочки, как лорду Байрону или Абрамовичу, а тут гость приходит голый. Вас ведь это расшевелит, признайтесь? А если он с котом в сапогах придет? Вы подумаете, что умный человек к вам «на слабо» пришел воображать, умный и не нагруженный, если может так разгрузиться в смысле одежды.

В общем, позвонил в сорок пятую. Открыли, я маркизом Смирновым-Карабасом представился и рассказал в трех словах, как марочной одежды прямо из Парижа прямо на лестничной площадке, их лестничной площадке, бессовестно лишился. Стыдно им стало, что в таком соседстве живут — а что поделаешь, если среди преступников уважаемых людей больше, чем среди честного народа? — и повели они меня в гардеробную комнату, и скоро я был маркиз из маркизов по внешности, и речь моя стала не такой, как в этих абзацах, а что ни на есть утонченной, ведь мы не только бульварные романы читали, но и Кьеркегора с самим Робертом Музилем.

13. Бедлам получился что надо.

Хозяйка квартиры, внучка известного в Министерстве обороны генерала по тылу, была чуточку пьяна и, пренебрегая в зюзьку набравшимся женихом, глаз с меня не спускала. Я ее понимал — сам в зеркала косился, ведь до того и думать не думал, что таким красивым и умным родился, потому и косил — было на что посмотреть, тем более кот за мной ходил, как адъютант его превосходительства, ходил на все готовый, вплоть до телесного самопожертвования. Народу было много, и многие узнавались по личностям, повадкам и голосу, но я не терялся и вел себя независимо, хотя конфуз на лестничной площадке еще красил мои щеки.

Спустя час я со всеми познакомился и каждому выразил либо комплимент, либо остроту, либо тонкий политический вывод о психиатрическом лице стабилизационного фонда. Такой успех не понравился одному плюгавому пиарщику, на каждых выборах делавшему по миллиону только наличными (я еще ему сказал красноречиво, что знаком с психами, которые зарабатывают деньги только лишь затем, чтобы у других людей их было меньше). И этот специалист по болтовне, галстукам и покупке оптом оппонентов во всеуслышание заявил, что знает теперь главный секрет светского успеха типа «взлет ракеты с морковной грядки» — надо просто избавиться в подъезде от деревенских лохмотьев и заявиться на прием в платье короля (видел, наверное, собака, в окно, в чем я перед домом стоял). Товарищески ему улыбнувшись, я сказал окружению, не знавшему, как правильно реагировать, и потому ожидавшему подсказки, неважно, от черта, ангелов или меня:

— Я возбужден, счастлив и много говорю не потому, что попал в неприятное приключение и достойно был выручен несравненной хозяйкой этого дома, а потому что это приключение ровно год назад было… было мне сакраментально предсказано, и не где-нибудь, а в самих Дельфах — мировой столице предсказателей…

— Предсказано? — удивленно вытянул лицо К. из «Гидрометцентра» (с предсказаниями у него было неважно, и Юрий Михайлович уже грозил ему с телевизионного экрана ментальным кулаком.

— Да. И повторяю — в самих Дельфах, в храме Аполлона, — показал я окружению детски честные глаза. — Покидая этот храм, я столкнулся с молодой и удивительно милой гречанкой. Глаза у нее были влажными и нервическими, и виделось в них что-то определенно-неопределенное. Будущее?.. Да, сейчас я уверен, я знаю — она видела будущее так же ясно, как видели его древние пифии… Пораженный ранее не испытывавшимися ощущениями, я взял изящные руки девушки в свои и восторженно проговорил по-английски:

— Я знаю, кто вы… Вы — чудесная прорицательница. И вы предскажите мне небесное счастье, и ваше предсказание непременно сбудется.

Она засмеялась, видимо, решив, что я пытаюсь завести с ней знакомство. И была права — мне и в самом деле не с кем было провести предстоящий вечер, последний вечер в солнечной Греции.

— Совсем нет, мистер, совсем нет, я не предсказываю будущее, — взгляд ее, завершив оценку моей личности, стал теплым.

— Нет — вы прорицательница, я уверен! Предскажите мне что-нибудь любовное, ну, хотя бы на ближайшие сутки!

— Очень скоро вы… вы лишитесь своей одежды, — дьявольски улыбнувшись, тронула она бархатным пальчиком мою щеку — эти гречанки быстро входят как во вкус, так и в роль. Особенно если перед ними мужчина, которого любое одеяние только портит.

— А когда это случится? — приложил я руку к осиной талии.

Гречанка не ответила, кого-то увидев за моей спиной. Она не ответила, и все кончилось, кончилось, как я тогда решил. Углядев за моей спиной человека, видимо, возлюбленного — такой безумной страстью наполнились ее глаза, все ее тело, в минуту переменившееся, ставшее райски чувственным, но не моим, — она чмокнула меня в щеку, бросила торопливо:

— Это случится через год. Вас разденут одни, и оденут другие, и с тех пор только счастье будет озарять ваш путь, — и кинулась тут же мне за спину, чтобы угодить в объятия самого натурального греческого аполлона. Обнимались они со всеми перипетиями минут пять, затем, взявшись за руки, пошли к выходу. Проходя мимо, гречанка, уже не симпатичная, а просто красивая, крикнула:

— Это случится, мистер! Случится через год именно в этот день. И все, с кем это случится в этот день, будут богаты и счастливы, как боги!

Конечно, если бы вечеринка не длилась седьмой час, и головы гостей, по уши залитых шампанским, не занимала бы альтернатива — возвращаться в опостылевшую домашнюю обыденность или продолжать сверкать бриллиантами и анекдотами второго эшелона, сверкать, дожидаясь слоненка, запеченного по-кенийски, то этого бы не случилось.

Но это случилось, и опять все начал Эдичка. Когда я заканчивал свой дельфийский рассказ, он обожравшимся бегемотом тащился мимо Прасковьи, юной супруги Б., и, видимо, не случайно, зацепил когтем подол ее платья, сшитого из ярких разноцветных платков, попытался освободиться, и оно пало на пол, открыв окружающим патетическую наготу владелицы.

— Ну вот еще один кандидат в счастливцы! — восторженно вскричал я. — Но кто же вас оденет?

Юная супруга Б. стояла, ничего не понимая (она, ограниченная редкой красотой, даже в трезвом виде ничего не разумела, кроме разве слов «Я этого достойна», отпечатавшихся в ее сознании, как на могильной плите). Б, штатный экстрасенс Министерства чрезвычайных ситуаций, схватил молодую женщину за руку и увел в комнаты Адели (так звали хозяйку). Через несколько минут они вернулись. На лице Б., сменившего костюм на купальный халат, обнаруженный, видимо, в ванной комнате, светилась надежда на перемены (не так давно он не смог определить местонахождение самолета, как назло разбившегося не на взлетно-посадочной полосе Домодедовского аэропорта, а в дебрях амурской тайги, и ему светила отставка с лишением всех министерских благ и последующей утратой доверия частной клиентуры). На личике же Прасковьи, юной супруги Б., одетой в хозяйкино платье от Зайцева, светилось удовлетворение совершенным чейнджем.

Что тут началось! Гости, хохоча от возбуждения, моментально разоблачили друг друга и бросились в покои хозяйки. Однако ее платьев хватило не всем, также как не всем мужчинам хватило одежд ее бывшего мужа. Оставшиеся обнаженными, пытались приватизировать платья переодевшихся, но лишь считанным единицам повезло — многие снятые одежды исчезли, видимо, в сумочках своих прижимистых владельцев.