Полярный летчик, стр. 38
Прощание с другом
…Мы научились дорожить погодой и решили использовать её до конца. Не теряя времени, начали перевозку челюскинцев. Открылась «регулярная авиалиния»: Ванкарем – Уэлен – бухта Тихая. Здорово поработать пришлось на ней и мне с моей машиной.
В бухту Тихую за челюскинцами и спасшими их лётчиками пришёл пароход «Смоленск» – тот самый, на котором приплыли из Владивостока Каманин, Молоков и их самолёты. С ними были также полярный лётчик Фарих и мой бывший бортмеханик Бассейн. Они остались «безлошадными». Для них не нашлось самолёта. В спасении челюскинцев поэтому Фарих и Бассейн не участвовали, а скучали на пароходе. Как только «Смоленск» причалил к прибрежной кромке льда, я увидел, как сошли по трапу бородатый Фарих и с ним Бассейн.
– Пожалейте нас, – попросил Фарих, – дайте свой самолёт, хоть разик в Ванкарем слетать, привезти челюскинцев!
Мне стало жаль товарищей.
– В Ванкарем лететь нечего, – сказал я. – Все челюскинцы уже сюда доставлены. А вот, насколько мне известно, требуется совершить рейс на остров Врангеля. Туда полетит начальник зимовки на мысе Северном товарищ Петров, который был на Чукотке председателем чрезвычайной тройки по спасению челюскинцев. И ещё спешит туда один челюскинец – Сима Иванов. Долго спешит… почти целый год. Плыл на остров, да по дороге застрял в ледовом лагере. Похлопочу, чтобы вам разрешили туда слетать!
Начальство согласилось. И вот настало время расстаться мне со счастливым самолётом.
«М-10-94» я передал Фариху и Бассейну.
Ходил я вокруг самолёта, как бы прощаясь с ним: «Молодчага ты, мой верный друг! Пронёс меня сквозь штормы и туманы. Спас людей. Но зря мы тебя так тщательно оборудовали – ты с лихвой отплатил за заботу. На тебе я налетал много тысяч километров. Ты служил мне верой и правдой. Послужи теперь так же другим!»
Нет, я не плакал, как Кренкель при прощании с челюскинской льдиной, но мне тоже было очень грустно.
С самолётом можно дружить, как с человеком!
Дорогой цветов
Шестьдесят семь дней длилось наше путешествие с Чукотки до столицы Родины, и не было часа, чтобы советские люди не дарили любовью и приветом завоевателей Арктики. «Дорогой цветов» назвал один из товарищей путь в Москву челюскинцев и спасших их лётчиков.
Ещё на побережье Чукотского моря немногочисленное население полуострова устроило челюскинцам самую горячую встречу. А между тем чукчи сами оказали неоценимую помощь делу спасения людей ледового лагеря. Они помогали создавать авиабазу в Ванкареме, перебрасывали туда бензин на своём первобытном транспорте – ездовых собаках. На нартах чукчей некоторые спасённые были переправлены из Ванкарема в Уэлен. И когда теперь чукчи выражали своё восхищение подвигом челюскинцев, те, в свою очередь, сердечно благодарили их. Мы, лётчики, просто многим обязаны чукотскому населению: если бы не его помощь, то не знаю, как бы справились мы со своей задачей.
Вот это ощущение единства с народом, сознание общности наших целей, радость победы и были замечательны в те дни.
Когда наш пароход подошёл к Владивостоку, нас встречали сотни тысяч людей. Как снег на голову, откуда ни возьмись, на палубу посыпались белые душистые ландыши: их метка сбрасывали встречавшие самолёты, приветственно покачивая крыльями. Казалось, что спасению советских людей радуются, и земля, и небо.
А потом начался, уже по рельсам, путь в Москву.
От Владивостока до Москвы сто шестьдесят остановок – сто шестьдесят митингов. Где бы мы ни останавливались, в любое время дня и ночи поезд встречали крестьяне и горожане со знамёнами и цветами, везде просили задержаться и рассказать обо всём: как жили на льдине, как спали, чувствуя под собой зловещее шуршание и треск готовых разойтись льдов; как пришлось сделать тринадцать «аэродромов» и как они по очереди ломались; как никто из челюскинцев не хотел улетать со льдины первым… Просили показать номера стенной газеты «Не сдадимся!». На одном станции поезд не остановился, но шёл очень тихо. Рядом о вагоном семенила старушка. В руках она держала узелок и кричала:
– Детки, что же вы не остановились? А я вас ждала, вам пирожочков испекла!
Челюскинцы не раз смотрели смерти в глаза. А сейчас, когда увидели такую встречу, не смогли сдержать слёз.
Мы несли вахту встреч до самой Москвы. Дежурили два челюскинца и один лётчик – Герой Советского Союза. Помню, только кончилось моё дежурство – поезд подошёл к Омску. Большой город, там организован митинг. Надо выходить. Все уехали на площадь, где собрался народ. В нашем вагоне остались только я и двое проводников. Я сплю, и вдруг на перроне появились партизаны – те, что защищали молодую Советскую власть от белогвардейцев в гражданскую войну.
Проводники меня разбудили:
– Давай принимай народ!
Партизаны вручили мне огромные торты, на которых кремом было написано: «Привет челюскинцам и героям-лётчикам!» Потом подают что-то тяжёлое. Оказалось – два жареных поросёнка…
На всём пути следования нас просто заваливали цветами, всяческой старательно приготовленной едой и трогательными подарками собственного изделия – на память.
Наконец 19 июля мы в Москве!
По улице, усыпанной цветами, мимо тысяч улыбающихся лиц, машущих рук мы едем на Красную площадь, где нас встречают члены правительства.
Тогда мне казалось, что я нахожусь на какой-то необыкновенной высоте. Пришёл я в себя, когда уже был на трибуне Мавзолея.
По площади нарядными колоннами шли москвичи. Они приветствовали челюскинцев и лётчиков.
Когда я думал о высокой чести носить звание Героя Советского Союза, я всегда размышлял так: ни в какой другой стране мира награда так не выражает чувства народа, как в нашей стране, потому что ни в какой другой стране пожелания народа не исполняются так точно и свято, как у нас.
И поэтому каждый человек, которого наше правительство отметило наградой, должен ценить её как доверие великой партии, правительства и чудесного нашего народа.
Снова на Чукотке
На другой год я с Флегонтом Бассейном побывал на Чукотке. Там нас встретили как старых знакомых.
– А мы тебя хорошо знаем, Михаил, – сказал старый чукча и выпустил целое облако дыма из своей длинной трубки с искусной резьбой по моржовой кости.
– Мы вас помним, дядя Миша, – вставил его внук. – Помним, как вы заблудились год назад и сели не в Ванкареме, а у нас.
– Как это – заблудился? – улыбаясь, возразил я. – Может быть, специально прилетел к вам, чтобы заправить бензином полные баки?
– Мы тебя хорошо знаем, Михаил. Твой самолёт-машина тоже знаем, – медленно продолжал старик. – На эта самолёт-машина ты челюскинцев спасал. А потом другому лётчику давал. Он много на эта самолёт-машина летал… Остров Врангеля был, разведку в море делал. В тундру летал. Один раз меня с собой взял. Мы с ним оленей искали. А когда сломался самолёт-машина, его наши ребята притащили. Здесь недалеко…
Я вскочил на ноги. Выходит, старый чукча знал о моём верном спутнике, моём любимом «М-10-94» больше, чем я сам.
– Проведите меня к нему!
– Сам видишь, теперь нельзя. Ждать будем!
Конечно, идти сейчас невозможно. Пурга воет и злобствует, поднимая слепящие снежные вихри. Полярная станция в ста шагах, и то не рискнёшь туда пойти, чтобы не заблудиться в снежную бурю.
Накануне я прилетел сюда, на мыс Шмидта, как недавно переименовали мыс Северный в честь славного руководителя челюскинцев. Прошёл год после их спасения, и я завершал дальний перелёт по знакомым местам. Остались позади Свердловск, Омск, Красноярск, Иркутск, Чита, Хабаровск, Николаевск-на-Амуре, Охотск, бухта Нагаева, Гижига, Анадырь, Уэлен. Всюду меня встречали как доброго знакомого.
Когда я добрался до конечного пункта маршрута, к месту нашей посадки собралось всё население мыса Шмидта. Зимовщики полярной станции знали, что мы везём письма, газеты, а местные чукчи пришли из любопытства. Мой новый «Р-5» еще не остановился, как его облепили люди. Встречали нас не приветствиями, а вопросами: