Бей в кость, стр. 99

— Приятно слышать, — сказала Лида.

— Теперь — маленький инструктаж, — строго произнес Паша. — Первое — по судну не шляться. Море отсюда прекрасно видно, а больше вам тут смотреть нечего. Короче, ниже той палубы, на которой ваша каюта — не спускаться. При первом нарушении — запрем в каюте.

— А выше подниматься можно? — Лида попыталась состроить Паше глазки.

— Выше не подниметесь, люк заперт, — осклабился Паша. — Продолжаю инструктаж. Еду будет привозить стюард в сопровождении меня. Для развлечения есть книги, видак, шахматы, шашки, нарды. Больше ничего предложить не могу, но за трое суток навряд ли соскучитесь. Через трое суток пересадим вас на более приличный транспорт, там будет и свободнее, и комфортнее.

В это время по корабельной трансляции раздались басовитые команды:

— По местам стоять, с якорей сниматься…

АРХИВ КАПИТАНА ЧУГАЕВА

«ЦТМотя» отперла дверь и с каменным лицом пропустила Баринова в палату четвертого режима, где лежал капитан Чугаев.

— Как здоровье, Олег Сергеевич? — улыбаясь, спросил профессор.

— Без видимых ухудшений, — капитан улыбнулся щербатым ртом и отложил на тумбочку «Похождения бравого солдата Швейка».

— По-моему, это очень даже неплохо! — порадовался Сергей Сергеевич. — На мой взгляд, вы стали пободрее, и оптимизма у вас побольше. Возможно, от чтения Гашека? Который раз перечитываете?

— Не помню точно. Может, в двадцать пятый уже. Я эту книжку еще в седьмом классе первый раз прочитал. Причем родители у меня ее несколько раз отбирали — считали, будто она жутко неприлична.

— Да, по сравнению с товарищем Лимоновым — это невинная книжечка, — усмехнулся профессор.

— Но самое главное — очень смешная. Уже наизусть выучил некоторые места — а все равно смешно. Жалко, что Гашек ее не дописал.

— Согласен, — кивнул Баринов. — Значит, оптимизма у вас прибыло. Может, и в отношении сотрудничества с нами у вас изменилась позиция?

— Не так, чтобы совсем, но немного изменилась. Я ведь уже понял, что вы можете вытащить из меня любую информацию в любой удобный для вас момент. Причем не кулаками и пинками, как это пытался сделать Воронков, а абсолютно безболезненно и даже незаметно для меня самого. Может, при помощи каких-то препаратов, а может, при помощи каких-то приборов, неизвестных широкой публике.

— Интересно, из чего вы такой вывод сделали? — прищурился директор ЦТМО.

— Интуиция, не более того. Создается впечатление, будто ваши визиты или визиты вашего помощника Владимира Николаевича с уговорами добровольно отдать архив — чисто отвлекающие маневры. Может, потому, что вы выглядите очень самоуверенно, может, еще что-то подсказывает, что вам нужно не столько узнать, где этот архив хранится и имена людей, которые мне помогают, сколько желание меня переубедить. То есть не получить от меня информацию, а сделать вашим идейным союзником. По меньшей мере — сотрудником, работающим не за страх, а за совесть.

— Недурно, — кивнул Сергей Сергеевич. — Направление ваших мыслей меня очень радует. Я бы сказал, что могу полностью подтвердить ваше предположение.

Но как явствует из вашего иронического тона, вы пока не чувствуете необходимости стать моим сотрудником.

— Да, не готов. А идейным союзником — и вовсе.

— Тут я вынужден опечалиться и сказать, что это весьма прискорбно. Вы сами сказали, Олег Сергеевич, что информацию о вашем архиве я могу получить в любое время. Это правда. Я могу сделать вам инъекцию, которая на трое суток превратит вас в самого исполнительного помощника. Вы сами по первой же просьбе расскажете, где находятся ваши «чемоданы с компроматом», и проводите моих людей туда, где они, условно говоря, «закопаны». Опять же по первому требованию вы сообщите мне фамилии, имена, клички, адреса и явки тех, кто с вами работает, если, конечно, у вас еще кто-то остался. Есть и другой способ. У меня в хозяйстве есть девушка-экстрасенс, которая взломает вашу память и вынет оттуда все ту же информацию. Наконец, у меня есть техника, которая перепишет все нужные «файлы» прямо из вашей головы.

— И почему же вы не применяете против меня ваше могущество?

— Потому что так я поступаю с врагами, с которыми у меня>1 нет ни желания, ни возможности сотрудничать. Вы мне нужны .как друг, ибо все то, что я о вас знаю, заставляет меня проникнуться уважением к вашей деятельности и той «донкихотской борьбе», которую вы ведете без малого десять лет. У меня много хороших, честных, исполнительных и умных сотрудников. Но большинство из них, должен признаться, прежде,всего работают за хорошие деньги, за материально-бытовые условия, которых они никогда не получили бы в другом месте.

Есть и такие, для которых выход из-под моей «крыши» означает почти немедленную и иной раз мучительную смерть, кому-то из них, строго по закону, грозит пожизненный или многолетний срок заключения. Среди них есть и те, кто меня ненавидит, но вынужден честно служить, потому что боится. От некоторых таких я избавляюсь, выжав из них все, чем они могли быть полезны, до последней капли, других продолжаю терпеть, ибо от них еще может быть какая-то польза, третьих держу под постоянным контролем. Но с вами мне такого сотрудничества не хотелось бы…

— Давайте тогда определим возможность сотрудничества вообще, — предложил Чугаев, сильно посерьезнев. — Я, как вы изволили заявить, «по-донкихотски» борюсь с людьми, которые исключительно ради собственной корысти предали и оболгали идею, которой прежде служили, взбаламутили и обманули народ, ограбили его до нитки, заставили грызть друг другу глотки в борьбе за денежные знаки, стравили между собой целые народы и выполнили то, чего не смог Гитлер — разрушили СССР. Вы — типичный представитель таких людей.

Какой у нас может быть союз с вами?!

— Жестоко… — вздохнул Баринов. — Хотя, возможно, вы помните, что однажды Ленин выдвигал такой лозунг: «Врозь идти — вместе бить!» И в гражданскую войну, как известно, большевики заключали временные союзы и с махновцами, и с эсерами, и даже с националистами, типа Амангельды Иманова. А во Второй мировой войне не погнушались заключить договор о дружбе и границах с Германией. Что бы там сейчас ни говорили, а немцы, скорее всего, взяли бы Москву, если б начинали наступление не от Бреста и Львова, а от Негорелого и Шепетовки!

— Согласен, — кивнул Чугаев. — Но тогда вопрос в том, кого бить? Если у вас есть враги-конкуренты, против которых вы хотите обратить в качестве оружия собранную мной информацию, то для меня врагом является вся система, построенная после 1991 года…

— Система, уважаемый Олег Сергеевич, построена людьми и из людей. Если я с помощью вашего «оружия» уничтожу или обанкрочу пару десятков людей, которые являются элементами системы, то нанесу ей сильный удар. С этим вы согласитесь, надеюсь?

— Нет. Это будет удар по конкурентам, не более того. И система только укрепится, если из нее выпадут гнилые элементы. Тем более что деньги тех, кого вы уничтожите, рано или поздно придут к вам. Вместо трех-четырех деревянных подпорок появится одна бетонная.

— Между прочим, инженер-строитель с вами поспорил бы. Опора на четыре точки все-таки лучше поддерживает равновесие.

— Не специалист, не знаю… — устало сказал Чугаев. — Но относительно сотрудничества моя позиция остается прежней. По-моему, вам не стоит тратить время на уговоры. Применяйте ваши методики, забирайте архив, если найдете, попробуйте найти моих товарищей и уговорить их.

— Ну, — сказал Баринов жестко, — если дойдет до этого, то ваши товарищи мне будут не нужны. Если я. заполучу архив так, как вы мне сейчас предлагаете, то просто уничтожу их, чтоб не путались под ногами. И вы станете главным виновником их гибели. Кроме того, кого-то из них я отпущу или вовсе не трону, но зато дам знать, что именно вы всех их предали.

— Неприятно, наверно… — пробормотал Чугаев.

Он явно заколебался, и Баринов нанес нокаутирующий удар:

— Надеюсь, теперь вы понимаете, товарищ капитан, что ваша идея «не поступаться принципами» все больше выглядит театром абсурда? Тайну вы все равно не сохраните, а людей — погубите. В случае же вашего добровольного согласия, уверяю вас, все ваши люди останутся в целости и сохранности. И ни одна капля их крови не упадет на вашу слишком рано поседевшую голову!