Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция, стр. 48

Паранойя (от греч. parбnoia – умопомешательство), стойкое психическое расстройство, проявляющееся систематизированным бредом (без галлюцинаций), который отличается сложностью содержания, последовательностью доказательств и внешним правдоподобием (идеи преследования, ревности, высокого происхождения, изобретательства, научных открытий, особой миссии социального преобразования и т.д.). Все факты, противоречащие бреду, отметаются; каждый, кто не разделяет убеждения больного, квалифицируется им как враждебная личность. Эмоциональный фон соответствует содержанию бреда. Борьба за утверждение, реализацию бредовых идей непреклонна и активна. Явных признаков интеллектуального снижения нет, профессиональные навыки обычно сохраняются долго. В современной психиатрии преобладает мнение, что П.-симптомокомплекс, возникающий в течении шизофрении и некоторых других психических болезней. Крайне редко П. описывается как самостоятельное заболевание.

32

Отойдя от окна, я походил по комнате, затем улегся на кровать и задумался, как пройти электроэнцефалографию. Исследование это (в аббревиатуре ЭЭГ) хитрое, и, как у любого хитрого исследования типа детектора лжи, его результаты могут быть легко извращены испытуемым.

– Если электроэнцефалограмма покажет, что я здоров, это будет свидетельством того, что мои убеждения – это убеждения здорового человека. Это хорошо, это может увеличить число моих последователей, но здоровый человек им здесь не нужен. В больнице должны лежать больные, и потому меня сделают больным.

А зачем я им нужен? Я им не нужен. Мое нахождение здесь нужно моей маме. Для мамы я, в больнице, под надежным присмотром, это гораздо лучше, чем я, ободранный и спящий под забором, чем я, бредущий с пустым желудком по проселочной дороге. И, тем более, я, изгоняющий менял из Храма или висящий на кресте под возбужденно горланящей вороньей стаей. Значит, она постарается продержать меня здесь в целости и сохранности долгое время, по крайней мере, до того времени, пока я не стану с утра до вечера полировать ногти алмазной пилочкой или часами рассматривать в карманном зеркальце свою фармакологически довольную физиономию.

Если же электроэнцефалограмма покажет, что я эпилептик, они оставят меня в покое. Мне это пойдет на пользу. Буду есть ананасы, буду ходить по коридорам и агитировать сумасшедших, как агитировал Макмерфи. А потом потихоньку улизну.

Пришли за мной в двенадцатом часу ночи, и я испугался. Мне померещился низкий подвал с одним стулом, вокруг него несколько пылающих жаром юпитеров и парочка плотных медиков в белых халатах. Эту картинку я видел в Геленджике, в детском санатории "Солнце", после того как кустанайский уличный мальчик Саша Воробьев в пылу драки царапнул стилетом грудь Мычалы, весившего больше всей нашей ватаги.

К счастью, предчувствия меня обманули. В подвале стоял небольшой чум из белой ткани. Меня попросили в него войти и сесть на стул. Спустя несколько минут я, обклеенный датчиками и опутанный проводами сидел на нем в полной темноте. Через некоторое время пошли световые и звуковые сигналы, и я дернулся.

ЭЭГ – это усовершенствованный гончарный круг древних греков. Работорговцы и рабовладельцы сажали рабов перед ним, вращающимся, и заставляли пристально смотреть. Если раб одолевался припадком, стоимость его резко падала – эпилептики во все времена ценмлись недорого.

Бег в золотом тумане.

"– Все это замечательно, – равнодушно зевая, продолжил беседу Сергей, – но как ты с "2б" в военном билете ежегодную медкомиссию проходил?

– Очень просто! На справке Чернов Е.А. исправлял на Чернова Н.А. и Надежду Алексеевну посылал. И потому в моей справке, разрешающей работать в высокогорных условиях и на подземке, всегда была отметка гинеколога "Здорова". И за семь лет ни одна экспедиционная крыса этого не заметила.

– Так, значит, лунатик ты, больной... – задумчиво подвел черту Житник.

– Не знаю. Наверное, больной. Я и по жизни хожу, как лунатик. Ничего не вижу, на все натыкаюсь, ничего не понимаю. И никуда не могу прийти...".

В конце исследования меня попросили глубоко дышать. Я понял, что оператор собирается одурманить мой мозг воздушным азотом, с тем, чтобы подавить волю. Подышав полной грудью, я резко и широко растворил глаза и напряг руки так, что они задрожали. Этого хватило, чтобы Михаил Александрович – так звали врача – на следующее утро смотрел на меня так же свойски, как и на остальных своих подопечных.

Эпилепсия (от греч. схватываю, нападаю) – хроническое заболевание головного мозга человека, имеющее различную этиологию.

...существуют также т. н. эквиваленты эпилептических припадков в виде внезапно наступающих расстройств настроения, сумеречного помрачения сознания, сомнамбулизма, трансов и др. В некоторых случаях при Э. наблюдаются психозы, которые протекают остро или хронически и проявляются аффективными нарушениями (страх, тоска, злобность, эйфория, бред, галлюцинации, эгоцентризм, резкая смена настроения – от слащавой приветливости до злобности с агрессией) и др.

Среди причинных факторов при Э., по мнению большинства авторов, основную роль играют патология внутриутробного развития плода и патологические роды.

33

Доктор действительно оказался "анальником", и мне пришлось туго. Как все анальники, он был пунктуален и аккуратен, в том числе, и в выполнении инструкций и предписаний своей науки. Изучив электроэнцефалограмму, он засучил рукава и принялся кормить меня лекарствами. Сначала я противился, но потом понравилось. Проглотишь горсть таблеток, и в тебя можно кидаться табуретками, и не только кидаться, но и попадать без видимого ущерба для обоюдного здоровья. После третьей горсти мне понравилось сидеть на коврике посередине вселенной и пить пиво в своем скверике, или умно и степенно говорить с друзьями о достоинствах того или иного оператора мобильной связи, или, покачиваясь из стороны в сторону, воображать себя Гаутамой, ожидающим слияния с Белой женщиной-Буддой.

После пятой горсти меня стали выпускать на пленэр, и я ходил по нему, как Иисус Христос в белом венчике из роз, ходил впереди толпы недоброжелателей санитарки Клавдии Петровны. Я чувствовал себя нужным и значимым. Я что-то говорил о типах характеров, о Голгофе, о Боге, Вечном царстве, о нравственности, сочинял перлы типа:

Возлюби чад своих, мать свою и отца своего больше, чем котов своих и собак, ибо сердце твое должно принадлежать Богу, но не скоту.

Если ты сыт, а тот голоден, да обрыгаешься ты съеденным.

Да гореть вам в гиене огненной не за грехи свои, но за грехи чад и рабов своих.

Вся любовь на свете – твоя. Погаснет она у тебя в сердце – погаснет и в целом свете.

Сносите и ратуйте покойно, покойно угасайте – пройдет сонм веков, и укрепленный вами Бог возобновит вас, и смерть покажется вам мгновением, и будете вы обитать в Божьей Паутине, обитать счастливо и привольно, ведь в Божьей Паутине все найдется, найдется для каждого – и пара, и мысль и хлеб насущный.

Люди слушали и проникались, проникались, потому что верили. Некоторых я лечил от выдуманных болезней. От аллергии, от мигрени, от всего, что лечится словом. Мне было хорошо. Я чувствовал себя востребованным.

...Правда, иногда было тоскливо. Это случалось, когда я просыпался среди ночи и видел сумрачный потолок, кружок лепнины, с которого свешивалась никогда не зажигавшаяся люстра, никогда не зажигавшаяся по причине отсутствия в ней лампочек, просыпался и ощущал себя из чего-то выскобленным. Тогда я сжимался, и лица врачей и санитарок, лица душевнобольных и их мятущихся родственников, являвшихся по обязанности, представали перед моими глазами. Они представали, и я понимал, что со мной происходит нечто, требующее немедленного прекращения, я понимал, что если это не прекратится, то все рухнет, и будет падать тысячелетия.