Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция, стр. 23

Как скучно!

И меч ведь согдийский.

Чепуха. Мой Согд ничего об этом не говорил. Если бы караван преследовали партизаны, преследовали и накрыли, он бы знал. Знал бы предок, всю эту золотую лихорадку затеявший. Все знали бы. Значит, золото на месте. Где-то рядом.

Воспрянул духом. Завалил пещерку, допил свой чифирок и потопал в лагерь, солнцем палимый.

Надо выпить. "Буль-буль".

В лагере увидел Надежду с хохленком. Они, масляные, сидели на скамеечке у камералки. Рядышком. Локоть к локтю, задница к заднице. Юра Житник точно нашептал, что Инесса давеча на коленках моих сидела, кудри теребя.

Хорошая девочка эта Инесса. Чувствительная. Чувствует, что у нас с Надей революционная ситуация, и можно увести.

Постоял перед ними, обозревая идиллию. Скинул рюкзак. Закурил, сев на корточки. Стал думать, что делать дальше. Мишка скис от тяжелого взгляда исподлобья, взял рюкзак, ушел разбирать. Я ведь его, коллектора, специально не взял с собой. И правильно сделал.

Она сидела, руки в брюках.

Улыбочка виноградно-зеленая. Как будто я лиса, и мне не достать. Но и я не промах, хоть личность кислая. Вертолет как раз над хребтом затарахтел. Это к нам. Поглядел на него, пошел в кубрик, переоделся в чистое и улетел в отгул с одной бляхой в кармане.

Сын у свояченицы был. Бросился к нему, а он к ней, испуганный, прижался. Совсем забыл за два месяца.

Тоскливо стало, нехорошо. А в городе – никого. Все в полях.

Пошел к Мишке Молокандову. Он еврей и тоже Мишка, но друг. Заплатил за бляху по-божески, сколько просил, да еще добавил от доброты душевной. На бутылку.

"Буль-буль-буль", – это я выпил.

Жаль только, он по зубам специалист. Зубы из такого золота – это пошло, я бы не смог такую бляху во рту носить.

На следующий день в Гаграх был. Весь из себя пижон. Да, деньги это что-то. Они, наверное, с женщинами близкие родственники. Родная кровь. Хоть дома оставь, в самом дальнем углу под подушкой и утюгом, а женщины почувствуют, что они у тебя есть. И в каком количестве. Почувствуют и такую рожицу скорчат, мимо не пройдешь. Вот и я не прошел. Три раза не прошел – столько их со мной увязалось, пока в ресторан на взморье шагал. Еще несколько хотело, но первые локотками остренькими быстро их урезонили.

Это понятно. Ведь, по сути, за мной караван шел. Ослов и ослиц. С золотом Македонского.

В ресторане сели за стол в виду сини морской, дамы меню взяли, сидят, смотрят цены побольше пальчиками розовыми выискивают. А я на них смотрю. Красивые, аж дух захватывает. И что им честно не живется? Охота, что ли, по ресторанам с такими невыясненными личностями питаться и потом ночевать вповалку? А если у меня ангина?

Не люблю жадных. Заказали столько, что всем моим проходчикам (их три бригады) на тормозки хватило бы – а питаются они знаменито, одной колбасы в бутерброд до килограмма уходит Я официанту шепнул, и он принес им кабачковой икры и хлеба булку. Ну и шампанского, разумеется. Выпил, я раздобрел, икорки покушал – хороша! Не то, что у нас, в горах, зачернелая сверху, Нина Суслановна, завскладом, ее из военных запасов привозит, наверное, Александра Македонского. В общем, выпил, раздобрел и заказы девочек с прибытком разморозил. Поели славно, и в море полезли, слава богу, под боком. Ночью, под луной здорово купаться. Да, ночью, так девчатам из-за стола выходить не хотелось. Искупались, в песок легли рядышком, и тут одна, черненькая, с голубыми глазами, Агидель ее звали, пакетик цветной достает...

Чего не люблю, так это резинок. Это то же самое, что внутривенно питаться. И полной связи нет, не говоря уж о чувственной искре – резина ведь изолятор.

– Слушай, – говорю, – не надо шубы, давай так.

– Нет, – отвечает, – человек ты хороший, судя по всему, и нам не хочется, чтобы ты домой скучным ехал и нас недобрым словом поминал.

– А что, милая Агидель, – удивляюсь, – вы того?

– А как же, – как Отелло темно улыбнулась, и я почувствовал себя помолившейся Дездемоной. – У меня трипперок небольшой, но хронический, – а я с ней взасос целовался! – у Кати (майнридовская такая сущая креолочка в длинном белом платье, она второй в расчете была) тоже...

– А у Матильды что?

Матильда – это третий их номер, сущий цветок магнолии с орхидеей в одном стакане. Нравилась она мне больше других, вот и спросил.

– А у нее конъюнктивит хренов. Как пососет, так у клиента глаза красные, как у светофора. В вендиспансере говорили, что другой такой девушки во всем свете нет, кроме как у нас, да во Франции.

Подумал, я подумал и говорю:

– Не, давайте платонически общаться или вообще нажремся до посинения, чтобы спать не хотелось.

А сам уже горы родные вспоминаю, воздух горный, чистый, как слеза, совсем без бактерий. Бог с ним, с Мишкой-хохленком, через него, по крайней мере, не подцепишь. А можно и с Инессой – она чистюля. Ушел бы к ней, но ведь Дева. А с Девами жить – это год за три.

– Нет, – говорит Агидель, – придется тебе трусишки снимать. Мы ведь по сценарию работаем.

– По какому такому сценарию? – если бы вы знали, какие пирожки на 5-ой штольне печет Францевна! А какая в столовой чистота – мухи от голода десятками дохнут!

– А такому. Ты трахаешь меня здесь, Катю по дороге в пальмовой роще, а Матильду в своем номере. И в самом конце, когда она станет рыдать от восторга – она всегда, как крокодил рыдает, – мы впускаем Вахтанга, ее папашу, с нарядом милиции, и они тебя раздевают.

– Не понял? – ночью выйдешь из палатки, а звезды с кулак. Красиво, сплошная эстетика!

– Ну, бабки отнимут и все такое.

– Понятно. А по-другому нельзя? – а банька? Классная у нас на разведке банька, хоть и соляркой топят. По три раза на неделе ходил.

– Нет, деньги же у тебя в номере, сам говорил.

– А если я сейчас закричу или убегу?

– Вахтанг с нарядом поймают. За попытку группового изнасилования.

– Это как так? Ведь я один?

– Так нас трое.

– Значит, без вариантов? – осунулся я.

– Ну да, – если бы вы видели, как она улыбалась! Дева Мария непорочная, да и только.

– А может, без секса обойдемся? Я просто так деньги отдам.

– Не, не получится.

– Почему?

– Видишь ли, ты можешь и не верить, но нам после всего очень тебя хочется. Ты такой щедрый, сладенький и мальчик у тебя будь здоров. Так что ложись и получай удовольствия. И не бойся, резинки у нас французские. Кстати, ты знаешь, как безопасно для всех переспать с тремя больными женщинами при помощи двух презервативов? Сейчас мы тебе покажем.

Слышать это было выше моих сил, хотя, думаю, врала она о болезнях для остроты ощущений. Вскочил, короче, как угорелый, схватил курточку с деньгами в подкладочке и рванул в сторону российской границы. Сколько народу за мной бежало – не знаю, не оборачивался, но топот сзади слышался впечатляющий. А мне что? Мне наплевать. Я же после полусотни маршрутов на высокогорье на уровень моря явился, кто бы меня догнал? Потом хорошо было. На берегу диком ночевал. Подстилочку из сухой морской травы организовал – так йодом пахла, аж очистился! – крабов насобирал, испек на углях, поел, не торопясь, и за астрономию принялся. Полярную звезду нашел, потом еще что-то, и тут звезды западали. Желаний загадал тьму. И сына касающихся, и Надежды с ее хохленком, и мягкости своей душевной.

Потом в Сочи отдыхал. И так там нагулялся, что накрепко решил больше не гулять, а тяжело работать – это здоровее. А бляхи (другое слово написал, похожее, пришлось исправлять) пусть пока полежат.

13

Все началось с Надежды Кузнецовой-Шевченко. С Кузнечика – так ее называли подруги. Именно с ней я предпринял первую попытку воскресить "Мы". И проиграл вчистую.