Витязь, стр. 51

Снег повалил гуще. Перед глазами князя заплясала кровавая муть. Он силился встать, дергал крепкие путы, которыми вдруг оказалось спеленато его тело, но сил не хватало. И тут он увидел черное лезвие кинжала… И оно обрушилось вниз. Дикая боль разорвала его тело. Он чувствовал, как холодный кремень разрывает его жилы, входя все глубже и глубже, как жрец копается рукой в отверстой ране и крючковатые пальцы стискивают еще живое, бьющееся сердце. Дикий вой сорвался с синеющих губ. Жрец рванул, полоснул кинжалом, вздергивая вверх брызжущий кровью ком!

Этот рывок вышиб князя из умирающего тела. Он снова взлетел вверх, леденея от ужаса. И увидел, как быстрый взмах секиры отделил голову жертвы. Кровь прянула на чистый снег. Жрец всмотрелся в алый узор, кивнул и швырнул кровавый ошметок в ощеренную пасть богини. Голова убитого скатилась в яму у алтаря и осталась лежать там, глядя безжизненными очами…

Подручные уже вели следующую жертву. И снова запел старик, и снова дух князя устремился вниз, падая на обнаженную грудь обреченного. И снова упал кровавый клинок и взлетело вырванное сердце. И вторая голова уткнулась в лицо первой, как в последнем, братском поцелуе…

Красные по плечи руки жреца не знали усталости. Руда хлестала. Таял, шипя, снег. Яма для голов переполнилась. Князь старался освободиться, вырваться из этого безумного круговорота, где его раз за разом приносили в жертву. Но все было тщетно. Он понимал, что долго не выдержит, и боролся из последних сил. Вверх, вниз, удар, боль, вопль! Снова вверх… Страшный сон не отпускал, высасывая последние силы. Князь рычал. Его тело содрогалось как в агонии. Испуганная Вениайне, плача, пыталась его разбудить…

И вдруг все кончилось. Ольбард не смог освободиться, просто жрец уже убил всех. Их головы насадили на заостренные столбы вокруг частокола, а телами обложили помост в утробе чудовища. Било замолкло… и сразу множество факелов подожгли Морану со всех сторон. Ревущее пламя взлетело к низким тучам, окрасив их мрачным кровавым цветом. Толпа завыла и запричитала на разные голоса. Они молили отвести беду, эти люди… Глупцы – они призвали ее, а не отвели! Взору князя предстал пылающий город и крик убиваемых людей. И суровое, жесткое лицо женщины в траурном уборе. Он узнал ее. Конечно, это была она…

Потом он снова увидел костер, точнее – то, что от него осталось. Уродливое, местами – еще дымящееся черное пятно, с воткнутыми прямо в угли шестами… И головы на шестах.

Древляне пытались отвести Смерть и Беду, принеся в жертву пленных воинов Игоря. Но вместо этого они впустили Морану на свою землю. И та пришла в лице Великой Княгини. И сошел на дым Искоростень…

«Видать, богиня разгневалась на них, – Савинов, внутренне содрогаясь, представил себе эти жуткие головы, объеденные птицами, слепо глядящие со своих шестов. – Что-то они не так сделали, эти древляне. Иначе почему Ольга разнесла их вдребезги?» Жертву принесли зимой, после того как княгиня по осени дважды перебила древлянские посольства, а затем, опоив, прикончила на пиру их лучших, как здесь говорят – «нарочитых», людей и в довершение в пух и прах разгромила наспех собранное ополчение… Однако жертва не помогла. Весной Ольга, еще далеко не Святая, осадила Искоростень.

Было еще много новостей – купеческих и иных, но все это Сашке было уже неинтересно. «Значит, нынче у нас 945-й или 946-й – есть разночтения – год от Рождества Христова. Святослав – еще юн, но уже участвует в битве. Что известно еще? Скоро Ольга поедет креститься в Константинополь, или она уже крещеная? Шаг, конечно, похвальный, да вот беда – византийцы, судя по истории, воспринимают любой народ, принявший от них христианство, как своих вассалов. Со всеми вытекающими последствиями, а именно – потеря самостоятельности, дань под видом подарков и так далее. Не потому ли Святославу потом придется мечом доказывать им – Русь сама по себе!»

Он вдруг почувствовал, насколько мал этот огромный терем, мала земля, еще не ставшая Русью, раздробленная на княжения, вотчины, народы и племена. Ей только предстоит объединиться в Империю. А кто лучше Святослава подходит на роль создателя империи? Нет, конечно, он слишком стремителен и непоседлив для управления огромной страной, но вот объединить ее – в состоянии. Значит, Святослав… Но можно ли надеяться, что он сам сделает все, что нужно? Конечно нет. Он наделал… нет, еще наделает ошибок и в конце концов погибнет, не совершив и десятой доли того, что мог. Значит, нужно подсказать ему… а для этого – быть рядом. Кого попало туда не пустят, значит, необходима сила… Сила здесь – это дружина, воины и слава, а только потом уже – богатство. Хотя без него – нельзя долго содержать эту самую дружину. Как сказал Хаген: «Вождя избирают по его удаче». Воины идут за славными своими подвигами… Но ведь это идиотизм – хотеть стать героем. Есть тут что-то от очковтирательства, что-то неестественное, актерское… Но ведь я хочу помочь этой стране! Хочу, чтобы наш несчастный народ не начинал всякий раз сначала строить свою жизнь, чтобы его великое будущее не было омрачено столькими кровавыми зорями… Хотя совсем без них – тоже нельзя, иначе обрастем шерстью и полезем на деревья… «Да – хотеть быть героем глупо, – Сашка едва не рассмеялся. – Но ведь я – уже Герой, правда Советского Союза, которого еще нет…. Может, сгожусь?»

Он поднял тяжелый рог и подмигнул Хагену, сидящему напротив, мол – за тебя! Тот кивнул и поднял ответную чару.

Глава 19

Сила луны

На следующий день лодьи покинули гостеприимный Градец, оставив позади гром кузен, крик петухов и разомлевших женщин, без которых, конечно, не обошлось. Лесными дорогами, меняя заводных коней, уже летел в Белоозеро гонец с вестью: «Князь Ольбард идет! Уже скоро!» А дружина снова пенила веслами воды быстрых рек, скрипели катками волоки, шумели дикие леса. За два дня лодьи уже водой и волоком оказались в Водле-реке, что текла в Онежское озеро-море. Сашка забыл уже и думать про медвежий Дух, когда на одной из ночевок шаманское наваждение его настигло.

Они сидели втроем у костра – сам Савинов, Хаген и Сигурни. Девушка Сашки больше не сторонилась, но он нет-нет да ловил ее изучающий взгляд, будто она все время ждала – что он еще выкинет новенького. Все шло тихо, мирно, лагерь почти весь спал, Хаген что-то вполголоса рассказывал, Сигурни улыбалась, а Сашка завороженно смотрел на пылающие угли. Нить рассказа он потерял давно, языки пламени весело плясали, выделывая занимательные кренделя. Искры летели вверх, оставляя за собой тонкие пылающие нити. Было хорошо, даже здорово. Ветерок с реки, небо чистое – что называется, «вызвездило». И луна…

Что-то щелкнуло у него в голове. Луна, огромная и выпуклая, вздымалась из-за окоема с тяжким каменным грохотом, обдирая о верхушки деревьев серебряный бок, силилась заполнить собой все небо и проглотить звезды. Савинов почувствовал, как волосы на теле встают дыбом, пальцы скрючиваются на манер когтей. В горле забулькало, – рык рвался наружу. Ужас пронзил Сашку как тысяча пуль. «Господи! – мелькнула мысль. – Я же во все это не верю!» Но знал – верит, потому что это уже было с ним. Ум лихорадочно заметался, ища спасения. Что, что говорил Хаген?! Надо наблюдать за происходящим… Еще что?!. Думать, думать о чем угодно! Но это защита, а он должен победить, овладеть Духом…

Шея совершенно задеревенела, глаза щипало – он не мог моргнуть. Луна ломилась в его душу, плеща расплавленным серебром. Какой-то сохраняющей трезвость частью себя он чувствовал, что почти лежит навзничь, выгнувшись дугой, и спина трещит от напряжения. Руки шарят по траве, выдирая ее с корнями. И не руки уже – когтистые лапы! Он забился, стараясь отвести взгляд от луны, слыша глухой стук, с которым затылок колотится о землю. Ему это удалось, – упал на бок. Спину отпустило, но трясти стало еще сильнее. Он вдруг понял, что стоит на четвереньках и рычит. «Твою мать!» Та часть Сашкиного сознания, что была в стороне, кажется, разозлилась. «Ну ладно! Как там… На златом крыльце сидели: царь, …Р-Р-Р!.. Цар-р-ревич! Кор-роль! Королевич! Сапожник! Портной! А ты кто будешь такой?.. Жили были дед да баба, и была у них курочка-ряба, и снесла курочка деду яичко! Левое! Напрочь!.. Посреди моря-окияна, посреди острова Буяна стоит дуб, зол, туп и груб… Изведал враг в тот день немало, что значит русский бой удалый, наш рукопашный бой!.. Земля тряслась – как наши груди; смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой. И се! Долину оглашая, далече грянуло „Ура!“ – полки увидели Петра! И он промчался пред полками, могуч и радостен, как бой! За ним вослед… Расцветали яблони и груши! Разлились туманы над рекой! В эту ночь решили самураи пощипать баштан наш колхозной!..»