Хирург и Она. Матрица?, стр. 48

– Просто. Просто это мне доставляло удовольствие. У вас такая чудесная нежная кожа. У вас все чудесное... Я вам так завидую. И Андрею тоже...

– А Андрею почему завидуешь?

– Он может вас ласкать...

– Вот как... – внимательно посмотрела Гортензия на смутившуюся девушку. – Ты хочешь лечь ко мне?

Флора покраснела.

– Да, очень хочу...

Гортензия распахнула одеяло. И, увидев свое тело, поняла девушку.

88. Травинка, закатанная асфальтом.

Утром все трое, включая медсестру Аню, были отвезены Владимиром Константиновичем в дом Чихая.

Хирург прошелся по нему как по музею, нет, как по замку с приведениями. Он побывал и в столовой, в которой "отравили" Алису, и в спальной, где Даша застрелила четверых. Естественно, он не знал деталей, но ему казалось, что он бывал в этом ныне пустынном доме. Показывал ему помещения Владимир Константинович, чувствовавший себя хозяином.

А хозяйкой чувствовала себя Алиса, бывшая любовница Чихая. После того, как последний сошел со сцены и перестал узнавать людей, она сошлась с Владимиром Константиновичем, единственным нормальным человеком в доме.

Она многое сделала. Именно по просьбе Алисы Чихаю за прежние заслуги оставили дом и ресторан, точнее, не оставили, а записали на его имя, а бывшего повара сделали его опекуном. Если бы не она, жить бы Чихаю в районной психушке на манной каше с призрачным молоком.

Алиса подозревала, что Хирург явился неспроста. Это ее беспокоило, пока Чихай не пришел в себя. Убедившись, что он почти ничего не помнит, особенно в области деловой, да и в доме чувствует себя чужим, она успокоилась. Спокойствие прожженной женщины углубило и то, что Хирург, оказавшийся обычным пьянчужкой, заверил ее, что больше недели в доме не задержится. А когда Чихай подписал все бумаги, передающие ей, как многолетней сожительнице, все его имущество, она и вовсе стала рачительной хозяйкой и начала кормить бывшего своего владетеля куриным бульоном, да и не с импортных ног, а с домашних подмосковных курочек.

Лихоносов же, попив всласть хозяйкиного вина, занялся делом, которое и привело его в тихие болшевские места. Когда бывший мафиози пришел в сознание, Лихоносов отослал Аню в гостиную зубрить латынь и объяснил ему, что он, Чихай, хороший человек, и единственная его забота – это жить среди хороших людей.

Нет, Лихоносов не перегнул палку. Он знал, что если в сердце человека живет твердое желание быть хорошим и жить среди хороших людей, то такой человек, в конце концов, либо уходит в тайгу, в пустошь, либо становится презираемым правозащитником. Если, конечно, не становится революционером. Он знал, что твердость в желаниях делает человека идеалистом, никчемным и порою вредным, и потому поселил в сердце, а точнее в сознании Чихая смутное желание быть хорошим и жить среди хороших людей. Поселил, потому что твердо знал, что смутные желания время от времени вырывают людей из трясины обыденщины и заставляют ходить по миру в разные стороны, ходить с широко раскрытыми глазами; он знал это, и потому сразу сказал, что надо куда-то идти, ну, хотя бы в Воронеж.

– Я бы сам отправился в Воронеж, – смущенно улыбался Лихоносов Чихаю, – но вот ведь беда – не могу я себе трепанацию сделать, это ведь не автопортрет писать. Так что поезжай один, но прежде выполни одну мою просьбу, я ведь заслужил.

– А что я могу сейчас сделать? – ответил Чихай, улыбаясь призрачной улыбкой только что родившегося человека.

– Я не знаю, – почти так же улыбнулся Лихоносов и стал ему объяснять суть своего дела. – Понимаете, – сказал он, – мне кажется, что в нашей с вами жизни, а может, в смутных желаниях, была женщина, много на нас повлиявшая. Я уверен в этом хотя бы потому, что ваше прозвище или фамилия что-то для меня значит. Я много пью, а иногда – очень много, и потому не могу отделить фантазии от фактов и прошу вас мне помочь.

– А что вам являлось в фантазиях? – спросил Чихай, после того, как в его мозгу, освобожденном от опухоли, что-то памятно-мысленное образовалось.

– Конечно, женщина... Мне иногда кажется, что я сделал одну женщину счастливой, и потом что-то плохое с ней случилось. Это не дает мне покоя.

– А как вы ее сделали счастливой? Хирургически?

– А как еще? По-другому я не умею...

Как мы уже говорили, память Чихая пострадала не полностью. Слова Хирурга, послужили для его мозга катализатором. Он вспомнил Дашу и подробно рассказал о ней Лихоносову. Рассказав, попытался оправдаться:

– Когда я увидел ее впервые , я понял, что она – это травинка, закатанная асфальтом. Такая же, какой я себя чувствовал, когда еще мог чувствовать. И мне захотелось ее освободить... А как я мог это сделать? Только по-своему...

Хирург повинно улыбнулся.

– Увидев ее, я тоже это понял, и тоже захотел освободить по-своему... И вот теперь, она, красивая от меня и уверенная от вас, пропала...

– Вы хотите, чтобы я ее нашел?

– Да... Но честно говоря, не представляю, как вы это сделаете в нынешней своей ипостаси.

– Вы говорили, что я был преступным авторитетом...

– Да. Это факт, известный в этих краях каждому ребенку.

– У меня, наверное, были друзья. Попрошу Владимира Константиновича связать меня с ними.

Позвали Владимира Константиновича. Он согласился помочь, Алиса, пришедшая с ним, тоже не возражала. Потом они ушли к себе. Там Владимир Константинович, просветленный любовницей за пять минут, решил ни к кому не обращаться, а поискать Дашу самостоятельно.

89. Он был доволен.

Бывший повар в тот же день поехал на Крутую. Его расторопность была вознаграждена – серьезный и очень курносый молодой человек заколачивал калитку гвоздями-сотками.

– Вы меня извините, но я, кажется, вас не знаю, – сказал ему Владимир Константинович, вежливо, но с металлическим блеском в глазах.

– А почему вы должны меня знать? – набычился парень.

– А потому что этот дом принадлежит не вам, а одной весьма примечательной даме.

Серьезный и очень курносый молодой человек молчал, и Владимир Константинович решил навести тень на плетень.

– Вы не очень напрягайтесь, – ласково улыбнулся он. – Дело у меня к вам очень простое, ну прямо очень простое, если, конечно, не плевое.

– Вы кто? – спросил парень.

Владимир Константинович увидел у него в глазах желание, чтобы он, Владимир Константинович, был из серьезных компетентных государственных органов, которые не любят длительных следствий, открытых процессов и публичной полемики.

– Я из одной серьезной компетентной организации, которая не любит длительных следствий, открытых процессов и публичной полемики, – ответил он, соответствующе глядя. – Вы успокойтесь и скажите мне те тридцать слов, которые я хочу услышать, и которые настроят нас на взаимоприятный лад.

– Неделю назад ко мне пришел человек, – начал рассказывать парень, глядя прямо в глаза гражданину из компетентных органов, чтобы тот не подумал, что он обманывает. – Он предложил три тысячи долларов за то, чтобы я некоторое время пожил на своей бывшей даче. И всем говорил, что она всегда была моей.

– Замечательно сказано! – восхитился Владимир Константинович – Ровно тридцать слов! Теперь расскажите все, что знаете.

– Весной на нашу городскую квартиру по объявлению по продаже дачи приходила женщина, очень некрасивая. Я пожалел ее и сбросил пятьсот долларов, продал всего за четыре тысячи. Три дня назад к калитке подошла хорошо одетая и очень красивая женщина в бриллиантовом колье. Она была удивлена, увидев меня. Маме она сказала, что почерк на объявлении по продаже дачи – оно висело на калитке, – показался ей знакомым. Уехала она на белом "Кадиллаке" с видным мужчиной. Мама говорила, что он выглядел озабоченным, как будто собиралась гроза. Машину сопровождал джип, полный охранников. Номеров я не запомнил. Это все, что я знаю.

– Спасибо и за это. Кстати, вы не хотите поменять профессию? Нам в этом районе нужны люди на наружное наблюдение. Будете получать триста долларов практически ни за что?