Пешка, стр. 141

Глава 30

Ни у меня, ни у Джиро уже не было действующего допуска, но мальчишке удалось убедить охранную систему поместья, что нам разрешено приземлиться. В его мозг уже было вплетено достаточно бионики первого уровня — для начинающих.

Когда флайер приземлился, Харон собственной персоной, сцепив руки за спиной, уже поджидал нас на террасе.

— Где тебя черти носили? Что, черт возьми, ты здесь делаешь? — бросил он в меня и в Джиро по вопросу. — Что случилось с твоим допуском? — добавил он парню еще один вопрос.

— Меня ограбили, — пробормотал Джиро, глядя в землю.

— Что? Да говори же, ради Бога!

— Меня ограбили! — Джиро поднял голову. И Харон увидел синяк на его лице, перепачканную одежду и упрямо сжатые челюсти.

Выражение лица джентльмена начало меняться: беспокойство-страх-злость. Харон обвиняюще посмотрел на меня.

— Он в порядке, — сказал я, проигнорировав его взгляд. — Он спустился к Пургаторию, чтобы повидаться со мной. Налетчик отнял у него браслет. Это все.

Облегчение Харона ударило в меня такой мощной волной, что я чуть не задохнулся. Он стоял, глядя на Джиро, вцепившись пальцами себе в бока, яростно сопротивляясь чему-то внутри себя. Я понял, что это не бешенство и не желание причинить мальчишке боль. Ему мучительно хотелось встать на колени, взять мальчика на руки и возблагодарить Бога за то, что ребенок в порядке. Джиро оцепенел и с едва скрываемым ужасом наблюдал за его руками, думая, что Харон взбешен.

Но Харон не двигался. Руки его расслабились.

— Никогда не делай таких глупостей, — сказал Харон. — Тебя могли убить.

— Не буду, — мрачно ответил Джиро.

Я почувствовал, как Харон проделывал что-то со скрытым в его голове бионным оружием, посылая приказ убить потерянный Джиро модуль. Я надеялся, что он опоздал и что какое-нибудь вольное дитя улицы уже вычистило его счет.

— Иди в дом, — приказал Харон, указывая на Хрустальный дворец за своей спиной.

Джиро замешкался, глядя на меня и неуверенно улыбаясь.

— Спасибо. — Он похлопал по груди — там, где под рубашкой была спрятана голограмма. — Увидимся?..

— Может быть, — сказал я, поскольку мне не хотелось давать обещание, сдержать которое я не мог. Я смотрел, как он уходит — маленький и одинокий — в сверкающий дом.

Харон стоял, наблюдая за Джиро и за мной — как я смотрю на мальчишку. Я почувствовал его ощущение меня — боль, точно от ножевой раны. Харон не мог поверить, что я все еще здесь: ненавистный ему, заполонивший его жизнь, заразивший его семью. Я был чем-то вроде проклятия, наказания, которое живет и дышит…. Псион… Ласуль и Джиро… Дэрик… Джули… Ты и с моей дочерью спал? — думал Харон то, о чем никогда не осмеливался спросить меня.

— Иди отсюда, — вдруг быстро и невнятно сказал он, резко вздернув подбородок. Затем повернулся и пошел к дому, стараясь не думать об этом — о том, что он сделал… Джули… Дэрик… псионы…

— Мне нужно встретиться с Дэриком, — громко сказал я, но Харон не услышал. Он думал. О чем? Мое тело стояло на месте, не шевелясь, а мозг в это время потянулся за Хароном, пытаясь не упустить эту неожиданную, сокровенную мысль. Я проследовал за ней через горяче-холодный лабиринт его мозга. Сколько же еще тайн — таких, как покушение на Элнер, — прятал он в себе?

Вдруг Харон повернулся ко мне.

— Дэрика? — спросил он. — Зачем? Он ненавидел псионов. Но оба его ребенка были псионами. И никто не знал почему.

— Насчет беды, в которую он попал. Насчет того, как ему выбраться из нее, — ответил я, отвлекая Харона, а сам забирался все глубже, зондируя его мысли, пока не смог почти почувствовать: Он не знал тайну Дэрика. Но теперь я не сомневался, что где-то в самой глубине его мыслей есть ответ…

— Нет. Пока не расскажешь все.

Та же самая уродливая волна эмоций, захлестнувшая Харона, когда он увидел Джиро, снова ударила в него — с силой вдвое большей: тревога-страх-ярость и даже то, что он мог бы назвать любовью, но я, правда, не назвал бы… Теперь это предназначалось Дэрику, который был, несмотря ни на что, абсолютно нормальным, но, тем не менее, приносил ему одни только огорчения.

— Нет, сэр. Я не могу рассказать вам. Спросите своего шефа безопасности. Он вам все объяснит.

Несмотря ни на что, мне почти стало жаль Харона. Несмотря ни на что… на то, что было сделано, чтобы создать из них нечто большее…

Харон уже открыл было рот, чтобы послать меня к черту, — и осекся, заметив в моих глазах что-то, испугавшее его.

— Если вам нужен живой Дэрик, вы разрешите мне увидеть его сейчас же. И никаких условий, — сказал я, ударяя его словами в лицо, ослепляя его мысли.

Взгляд Харона застыл на моем лице, а его мысли метались вверх и вниз, от страха к страху.

— Ладно, — пробурчал он. — Встречайся. А потом исчезни. — И Харон ушел во дворец.

И тут я увидел ответ. Я узнал, что сделал Харон. Как лунатик, я добрался до флайера, и он понес меня к Дэрику.

— Дэрик! — позвал я, стоя у закрытой двери его дома. Он был там, я чувствовал это. И знал, что Дэрик подсматривает и подслушивает через охранную систему дома. Но ответа не последовало. — Выйди! Давай поговорим! — Я не предусмотрел, что Дэрик может отказаться видеть меня. — Ты хочешь спасти свою жизнь?

Опять никакого ответа. Я огляделся. Дома, похожего на этот, мне еще не приходилось видеть — ни здесь, в поместье, ни где-нибудь еще. Он был построен из необработанного дерева с четко прорисованными окостеневшими волокнами. В доме имелась только одна дверь — ни окон, ни других выходов. Мой мозг точно засек Дэрика за этой преградой. Я проскользнул сквозь его бесполезные охранные барьеры и подумал:

— (Хочешь узнать, почему ты выродок — такой же, как я и твоя сестра?)

Дверь открылась.

Я вошел и оказался в пустынном коридоре, отделанном полированным золотистым деревом. Коридор выходил в прямоугольный, открытый небу внутренний двор, залитый ярким светом. Центр двора представлял собой нечто вроде садика: небольшие аккуратные, ощетинившиеся зелеными шипами кусты были рассажены в море песка и гладких черных камней. По песку шли волнистые линии, напоминая морскую рябь. Каждый камень был положен с таким расчетом, чтобы создавать определенный зрительный эффект. Сад напомнил мне Памятник. И на мгновение мое пребывание здесь показалось мне таким же нереальным, как и воспоминание о Памятнике, тоже обратившееся вдруг в сказку.