Это мрачнее, чем вы думаете, стр. 22

Април Белл наклонилась над столиком. Она говорила негромко, и ее чуть раскосые глаза, словно оценивая его реакцию, пристально следили за ошарашенным Бэрби.

А он сидел, не в силах пошевелиться, задыхаясь, как после доброй порции виски, ничего не чувствуя, но заранее зная, что сейчас по телу разольется тепло. Он сглотнул и снова обрел способность дышать. Потом неуверенно кивнул. Бэрби даже и не пытался заговорить… он был не готов оспаривать признание девушки, но в то же время и не мог вот так просто ей поверить.

На ее озабоченном лице появилась неуверенная улыбка.

— Понимаешь, — продолжала она, — мама была второй женой моего отца. Она ему в дочки годилась. Я знаю, мать никогда его не любила… я так и не поняла, почему она за него вышла. Отвратительный, грубый тип, и вечно без денег. Мама явно не придерживалась правил, которые потом пыталась привить мне.

Бэрби потянулся за сигаретой. Ему не хотелось прерывать девушку, которая наверняка бы замолчала, поняв, насколько взволновал его этот рассказ. Бэрби надо было чем-то занять нервно дрожащие руки. Он предложил сигарету Април, но она только покачала головой.

— Моя мать любила какого-то другого человека — она не называла его имени. Может, в этом и кроется объяснение ее странного брака. Как, впрочем, и ее отношения к мужчинам. Во всяком случае, мой отец никогда не делал ничего такого, за что его можно было бы полюбить. Я не знаю, догадывался ли он о том, другом мужчине. Но, во всяком случае, он сомневался, что я его дочь — это мне известно совершенно точно.

Стараясь не показывать, как дрожат его руки, Бэрби зажег сигарету.

— Отец был очень строг, — продолжала девушка. — Настоящий пуританин. Он не стал священником — не мог полностью согласиться ни с одной церковью, ни с одной сектой. Он проповедовал свою собственную, суровую веру на улицах, на рынке, везде, где ему удавалось найти хоть пару-тройку слушателей. Он считал себя праведником, пытающимся отвратить мир от греха. На самом деле он был чудовищно жесток.

— Во всяком случае, по отношению ко мне.

Старая боль тенью легла на лицо девушки.

— Видишь ли, я была не по годам развитым ребенком. К трем годам я уже умела немного читать. Я понимала людей. Порой я чувствовала, что люди собираются сделать. Чувствовала, что вот-вот должно произойти. У отца были и другие дети, от первого брака. И ему совсем не нравилось, что я умнее своих старших братьев и сестер. Умнее тех, кого он считал порождением своей плоти и крови.

Она слабо улыбнулась.

— Мне кажется, я тогда была весьма хорошенькая… во всяком случае, так всегда говорила моя мать. Без сомнения, я была избалованной и заносчивой, и порой не слишком считалась с остальными. Я вечно ссорилась с кем-либо из старших детей, и мать всегда принимала мою сторону. Ну, конечно, все они были куда сильнее меня, но, мне кажется, я ухитрялась здорово им досаждать.

Ее лицо стало белее мела.

— И отцу тоже, — прошептала она. — Я любила дразнить его своими рыжими волосами. И моя мама, и отец — оба были темноволосыми, а тот, другой мужчина, теперь я в этом уверена, наверняка был рыжим. Но тогда я знала только то, что цвет моих волос приводит его в бешенство. Мне только-только исполнилось пять лет, когда он впервые назвал меня ведьмой… и, вырвав из рук матери, выпорол своим длинным кнутом.

Ее глаза были сухим. Бэрби они казались жесткими, как изумруды, полными старой, но не забытой, ненависти. Лицо Април, за исключением алых полумесяцев ее губ, было белым, как волчий мех на спинке соседнего кресла. В голосе ее звучала горечь — так, наверно, шептал обжигающе сухой ветер над пустыней Ала-шан.

— Отец всегда ненавидел меня. И дети его тоже… Нет, сама я никогда не считала себя его дочерью. Они ненавидели меня, потому что я была другой. Не такой, как они. Я была красивее любой из девчонок и сообразительнее любого из парней. Кроме того, я умела делать то, что не мог ни один из них. Да… они ненавидели меня потому, что уже тогда я была ведьмой.

Април Белл яростно кивнула.

— Они все объединились против меня… все, кроме моей мамы. Мне приходилось постоянно защищаться, ну, и когда представлялся удобный момент, я не оставалась в долгу. О ведьмах я узнала из Библии — перед каждым завтраком, обедом или ужином отец читал вслух какую-нибудь главу. А потом еще и декламировал бесконечное благодарение… и только потом позволял приниматься за еду. Я спрашивала, что умели делать ведьмы. Кое-что мне рассказала мама, но больше всего я узнала от старой повивальной бабки, появившейся у нас в доме, когда рожала моя старшая и уже успевшая выйти замуж «сестра». Странная это была старуха! К семи годам я начала понемногу практиковаться в том, что мне удалось узнать.

Затаив дыхание, не зная, верить или нет, Бэрби слушал этот рассказ.

— Я начинала с мелочей, — прошептала она. — Как, наверно, учится любой ребенок. Первый серьезный случай произошел несколько позже, когда мне почти исполнилось девять. У моего брата Гарри был пес по кличке Тайк. И почему-то этот Тайк тоже ненавидел меня. Он рычал, когда я пыталась его погладить… совсем как сегодня тот жуткий пес жены Мондрика. Еще один знак, — говорил мой отец, — что я ведьма, посланная Богом в его дом в наказание за грехи.

Однажды Тайк меня укусил. Гарри засмеялся и назвал меня мерзкой маленькой ведьмочкой. Он пообещал в следующий раз натравить на меня своего пса. Возможно, он так шутил… не знаю… Но я тогда сказала, что докажу ему, какая я на самом деле ведьма. Я заявила, что убью Тайка, наложив на него заклятие. И я сделала все, что смогла.

— Я припомнила все, что мне рассказывала повивальная бабка. Я придумала маленькое заклинание о смерти Тайка и повторяла его каждый день во время молитвы. Я собрала шерсть с его подстилки, плюнула на нее и сожгла в плите на кухне. А потом стала ждать, когда Тайк умрет.

— Ты была еще ребенком, — прошептал Бэрби, пытаясь как-то сгладить болезненность старых воспоминаний. — Ты просто играла.

— На следующей неделе Тайк взбесился, — негромко сказала она. Отцу пришлось его пристрелить.

Эти тихие слова оглушили Бэрби, словно удар грома.