Пожиратели сознания, стр. 86
Остается… самая последняя, самая важная вещь: брусок взрывчатки. Стоит ли назвать ее или, точнее, подумать о ней? Имеет смысл — ведь взрывчатка лежала в самом дальнем конце ящика. Завернутая в бумагу, она была достаточно тяжелой. И тут Кейт все поняла.
Она снова подошла к секретеру, на этот раз на пару дюймов поближе; она вошла в это гудение, она окунулась в густой жар, в этот Голос…
Кейт? Почему ты появляешься и исчезаешь, Кейт? Ты нужна нам…
Прос-то взять адрес-ную кни-гу, адрес-ную кни-гу, адрес-ную кни-гу, прос-то взять адрес-ную кни-гу…
В дальнем конце ящика ее пальцы вцепились в какой-то предмет, около дюйма толщиной, в промасленной бумаге.
Кейт? Что ты делаешь?
Да, что же она делает? Ясное дело — что-то вытаскивает из этого ящика. Но что?
Кейт?
Она отшатнулась. У нее не было сил скрыться от этого голоса, и конечно же она не могла вынырнуть из этого радостного океана тепла; она просто выпрямила спину, потому что ей было страшно неудобно и тяжело стоять таким образом…
И она освободилась.
И в руках у нее был брусок взрывчатки, напоминающей глину.
Кейт опустилась на колени рядом с микроволновкой и всхлипнула. Не от радости, не от облегчения, а потому, что она до мозга костей была полна ужаса. Как она не хотела делать это.
Но Кейт лишь на минуту позволила себе расслабиться от жалости к самой себе, после чего стала толкать микроволновку по полу обратно к буфету. Ее еще ждала работа.
Вооружившись тесаком, она зачистила кончики проводов от будильника и детонаторов. Затем сплела их и обмотала скотчем.
Ну вот, почти все. Осталось только одно, самое тяжелое, — и она готова.
13
В первый раз Джек проскочил мимо дома Холдстока. Он был здесь только однажды и в темноте пропустил его. Тем более, что дом Холдстока скрывался за завесой дождя. Вернувшись и наконец найдя его, он понял, в чем дело: в доме не было ни проблеска света, ни малейшего признака жизни.
Когда он вылез из машины и пошел пройтись, в голове раздался тревожный сигнал. Быстрый взгляд на окна фасада — ни проблеска. С другой стороны дома — та же история. На могиле царило бы большее оживление.
Вернувшись к своей машине и стряхнув капли дождя, Джек, не отводя взгляда от темного дома, устроился на переднем сиденье.
Он полностью выжат.
Если мы тебе нужны, ты знаешь, где найти нас.
Жаннет или, точнее, Единство, которое и говорило ее устами, сбило его с пути. Зачем? Чтобы он впустую потратил свое время? Или…
О дьявольщина! Кейт.
Схватив сотовый телефон, он набрал номер. Тот предназначался только для крайних ситуаций, и Джек всегда помнил об этом. Сейчас и был такой крайний случай.
Занято. Хороший знак. Единству для связи не нужны телефоны, а Кейт было сказано, что она может позвонить.
Вопрос вот в чем: знает ли Единство, где он живет, Он должен исходить из того, что ему известно большинство сведений, которыми располагает Кейт, а уж она-то знает его адрес. И возможно, кто-то из членов Единства сейчас направляется по этому адресу. Он или она не смогут войти, но Джек будет чувствовать себя куда лучше, окажись он рядом с Кейт.
И он на полной скорости погнал машину к Бронкс-Ривер-парквей.
14
Ответил на звонок Рон. В потоке слов, которые клокотали в трубке, она слышала раздражение, смешанное с облегчением.
— Господи Иисусе, Кейт, куда ты пропала? С тобой все в порядке?
— Абсолютно, — сказала она.
Его голос отдалился, когда она услышала, как он говорит:
— Это мама. С ней все в порядке. — Облегченное бормотание Кевина и Лиззи — и снова возник его голос: — Мы ужасно беспокоились о тебе. Почему ты не звонила? Словно исчезла с лица земли. Когда ты не появилась сегодня днем, я начал названивать твоей подруге, на твой сотовый — нигде никого. Мы были просто вне себя. Я уже собирался звонить в полицию Нью-Йорка!
— Здесь все было ужасно, Рон, — сказала Кейт. — Жаннет в коме. И не думаю, что она выйдет из нее.
Она хотела, чтобы в ее словах было как можно меньше лжи, но, поскольку в правду никто не поверил бы, ей приходилось как-то выкручиваться. Жаннет — настоящая Жаннет — в самом деле была в коме.
— Ох, — сказал Рон. — Прости. Но ты могла позвонить.
— А потом свалился и мой брат Джек.
— Давно потерянный Джек?
— Я тут наткнулась на него, а через три или четыре дня он серьезно заболел — высокая температура, бред. Так что одно нашло на другое.
— Да, тебе досталось. — Кроме беспокойства, в его голосе теперь звучало понимание. Это всегда было сильной стороной Рона: умение понимать. — Ты так и не сказала, как себя чувствуешь.
— Честно говоря, не очень.
— И все же… ты могла позвонить. Ты еще в Нью-Йорке?
— Да.
— Значит, на концерт ты никак не успеешь. — Он понизил голос. — Лиззи будет страшно переживать.
— Я знаю, Рон. Неужели ты думаешь, я и сама не переживаю? Позови ее, пожалуйста.
Возник голосок ее дорогой милой девочки. Кейт взмолилась, чтобы она ее поняла. И Лиззи сказала, что все в порядке, что будет и другой концерт, на котором она будет выступать специально для мамы, когда она вернется домой, — и Кейт расплакалась, и пообещала, что никогда в жизни больше не пропустит ни одного концерта.
— Ты же знаешь, Лиззи, что я люблю тебя больше всего в жизни, — сказала она. — Что бы ни случилось, никогда не забывай этого.
Затем она поговорила с Кевином.
— Я чувствую себя ужасно виноватой. Прочитала такую лекцию, что мы должны держаться одной семьей, и сама же не справилась… Но ты же знаешь, что, будь у меня возможность оказаться вместе с вами, я бы тут же это сделала.
— Конечно, ма.
— Так что замени меня, ладно? Будь моим представителем.
А затем она сказала ему, как гордится им, как любит его и хочет, чтобы у него все и всегда получалось в жизни.
На линии снова возник Рон. Голос у него был приглушенный.
— С тобой что-то происходит, Кейт? У тебя такой странный голос. Дети перепугались.
— Я не хотела волновать их, — сказала она. — Может, все дело в том несчастье, которое постигло Жаннет. Невольно начинаешь думать, что же хорошего ты сделала в жизни. И в чем ошибалась. Прости, что я так вторглась в твою жизнь, Рон.
— Ты? Нет, это было…
— Это моя вина, Рон. Во всем виновата я. Ты хороший человек, и тебе было бы куда лучше, если бы мы никогда не встретились.
— Но тогда не было бы Кевина и Лиззи.
— Да, это так. Они — лучшее, что мы сделали в жизни. — Она сглотнула. — Ты счастлив, Рон?
— Я? — Похоже, он удивился. — Не совсем, но терпимо. Нельзя ждать, что счастье придет к тебе дважды.
Эти слова поразили ее.
— Дважды? А когда было в первый раз?
— Может, десять лет назад, когда мы только начинали нашу практику, а дети пошли в школу. Я… я думал, что мы были отличной командой, ты и я. И казалось, перед нами открываются безграничные возможности. Никогда в жизни я не испытывал такого счастья. И мечтать не мог, что оно придет ко мне. И частью его была ты, Кейт. Это ты принесла его мне. Так что даже и не заикайся, что мне было бы лучше без тебя.
У Кейт потекли слезы по щекам. Она не могла произнести ни слова.
Пожалуйста, только не спрашивай, была ли я счастлива, подумала она, потому что порой думаю, что вообще не испытывала в жизни подлинного и искреннего счастья.
Да, были островки счастья в общении с детьми, была надежда на него, связанная с Жаннет, но настоящее счастье всегда оставалось где-то за углом, за следующим дальним холмом.
Наконец она обрела голос и с трудом сказала:
— Ты хороший человек, Рон. Отличный отец, а мужем ты был куда лучшим, чем я тебе женой. Никогда не забывай об этом.
— Мне в самом деле не нравится твой голос, Кейт. Ты… — Он еще больше понизил голос. — Похоже, у тебя депрессия. Но ты же не собираешься сделать что-то непоправимое?