Перекрестья, стр. 32

Сегодня вечером ты заслужила право погудеть как следует.

Она махнула Луи, чтобы он сделал ей еще одну порцию, и бросила взгляд на обрубок мизинца правой руки. Какую историю выдать им сегодня? Вчера она изложила очередную историю этому... как его? Робинсону? Робертсону? Ну, типа того — авария с моторной лодкой. Но она уже пускала ее в ход в «Парфеноне». Надо придумать что-то новенькое.

Только сама Джейми знала подлинную историю... как любовь всей ее жизни стоила почти целого пальца.

Ей ни за что не стоило выходить замуж за Эдди Харрисона. Мать знала, что у ее возлюбленного из колледжа дурная слава, и предупреждала дочку, но разве она слушала ее? Ни в коем случае. Так что, едва только получив степень по журналистике, она выскочила за него замуж. Сначала все было прекрасно, но ему потребовалась всего лишь пара лет, чтобы из милого парня превратиться в запойного алкоголика. И как-то вечером на пятом году их жизни он едва не убил ее.

В трезвом виде Эдди был само очарование, но алкоголь что-то делал с ним. Он становился злым, заводился с полоборота и кипел злобой. Тогда Джейми работала внештатно и большую часть текстов писала дома. В тот роковой вечер, по причине, которая так и осталась неизвестной, пощелкивание ее клавиатуры вывело его из себя, и он потребовал, чтобы Джейми перестала печатать. Когда она объяснила, что утром — последний срок сдачи материала и она должна кончить его, он взбеленился, кинулся на кухню, схватил тесак и, вернувшись, попытался отрубить ей руку. К счастью, он был так пьян, что не справился с задачей, но лезвие все же пришлось ей по мизинцу. Когда она, обливаясь кровью и рыдая, опустилась на ковер и попыталась набрать 911, Эдди отнес отрубленный кончик пальца в ванную и спустил его в унитаз. А затем отключился.

На следующее утро он испытывал душевные страдания, глубоко раскаивался и давал искренние обещания никогда больше не пить. Но Джейми решила покончить с этими играми. Она сложила вещи, покинула квартиру, настояла на уголовном обвинении и подала на развод — все в один день.

И после этого очень долго ни с кем не вступала ни в какие отношения.

В свои сорок три года она видела достаточно много людей в депрессии, чтобы понимать — ее состояние носит клинический характер. Едва только проснувшись, она начинала терзаться мыслями о разрушенной жизни. Но Джейми не сидела на пилюлях. Терапия, которую она сама себе прописала, заключалась в работе. Чем больше часов будет занято неустанной деятельностью, тем меньше их останется для упаднических чувств. Она беспрерывно писала — в «Лайт», под псевдонимами в разные журналы, даже главу в учебник журналистики, который скоро должен был выйти в свет. И если бы в этой ситуации она прибегла к пилюлям — начав со сравнительно безобидных прозака или золофта — и те оказали бы воздействие, удалось бы ей справиться с подступающей депрессией лишь напряженной работой?

На такой риск она пойти не могла и нашла формулу бытия, которая уберегла ее от падения в пропасть: дни посвящать или писанию, или расследованиям, вечера проводить здесь, в «Парфеноне», всего в нескольких кварталах от квартиры, пить и общаться с постоянными посетителями, а ночью спать без задних ног.

Но сегодня Джейми не была уверена, что ей удастся вечером уснуть.

Она оглянулась в поисках незнакомых лиц, которые всегда тут встречались. Не было секретом, что она написала серию убийственных материалов о секте — она отказывалась называть ее церковью, — но догадывались ли ее члены, что у нее есть кое-какое открытие, после которого все они пойдут к чертовой матери, а их организация встанет на уши.

Возможно... пока это слово было ключевым. Пока еще она не окончательно утвердилась в своих подозрениях и находилась в тупике, прикидывая, как поступить дальше.

Но если бы идиоты знали о ее подозрениях, не стоит и говорить, что бы они сделали. Она должна...

Кто-то снова хлопнул ее по плечу. Она вздрогнула. Опять Тимми. Черт возьми, нервы у нее совсем разболтались.

Тимми представил брата Шварца, который выглядел едва на тридцать и не имел ничего общего со Шварцем. Поболтав, Тимми показал на культю мизинца Джейми и сказал что-то типа того — подожди, вот ты услышишь... Просто не поверишь своим ушам. Шварц с братишкой, Кэсси. Ральф и другие уже собрались полукругом вокруг нее. У нее была аудитория, но не было материала.

Что за черт, подумала она. Соберись.

— Было это несколько лет назад, году этак в 1988-м, когда я была в Каракораме... — Джейми заметила на физиономии парнишки потрясенное выражение, которое отразилось и на лицах остальных слушателей. Господи, остался ли вообще хоть кто-нибудь, кто знает географию? — Это горный хребет. Я готовилась к восхождению на хребет Абруцци в системе К-2, местные называют ее Чо-Гори, и искала ледоруб...

14

— А я ее у тебя отберу! Отберу! Отберу!

Клэнси зарычал, вцепившись маленькими острыми зубками в тряпичную игрушку, которую старался вырвать у бывшего хозяина.

Ричи Кордова стоял на полу на коленях. Он мог только восхищаться, что у этого маленького терьера хватает сил играть с ним. Ведь ему уже было десять лет, по человеческим меркам, как говорят, все семьдесят. Или около этого.

Тем не менее Ричи часто испытывал желание повидаться с Клэнси и поиграть с ним. Соглашение после развода оставляло за ним право посещения — но под надзором.

Под надзором! Это требование до сих пор уязвляло его. Что, по мнению судьи, он собирался делать — утащить собаку? Чушь какая-то.

Хуже всего, что ему приходилось встречаться с Клэнси в квартире Нэвы. А она была жуткой неряхой. Стоит только посмотреть на ее обиталище. Ни одна вещь не лежит на месте, все провоняло сигаретным дымом.

А ведь Ричи всегда говорил: каждая вещь должна знать свое место и не покидать его.

— Нэва! — позвал он.

Из кухни отозвался скрипучий голос:

— Да?

— Не можешь ли подойти на минутку?

Нэва неторопливо преодолела десять футов до гостиной и остановилась в дверном проеме. На ней был домашний халат, а в зубах дымился окурок.

— Ну?

— Ты когда-нибудь здесь прибираешься? Это же сущая свалка.

Женщина побагровела.

— Еще как прибираюсь! Вот найди хоть пятнышко...

— Я говорю не о пятнышках. А о том, что надо навести порядок. Все разбросано, все валяется. Почту ты вместе с ключами бросаешь на стол и...

— Ты меня достал, Рич. Тебе разрешено приходить навещать Клэнси, а не капать мне на мозги.

— Я не думаю, что Клэнси должен жить в таком хаосе.

Проклятье, как он любит эту собачонку! Будь его воля, он бы никогда не отдал ее под опеку такой дурищи.

— Клэнси тут себя прекрасно чувствует. Не так ли, малыш? — Нэва похлопала себя по ноге. Клэнси немедленно забыл о Ричи и подбежал к ней. Нэва почесала его за ухом. — Ну что, лизунчик?

— Я уверен, что табачный запах вреден для его здоровья.

Нэва и глазом не моргнула.

— Успокойся, Рич. Ты что, не помнишь, из-за чего мы разошлись? Не из-за какого-то другого мужчины или другой женщины. Из-за тебя. И твоего жуткого занудства. Из-за твоего стремления все контролировать. Телониус Монк должен стоять рядом с Оскаром Мэдисоном. Все должно выглядеть именно так, а не иначе — а ты все болтаешься вокруг... как дирижабль.

Ричи ничего не ответил. Ему хотелось убить ее. Причем убивать медленно.

Все это было не в первый раз. Проклятье, стоило ему появиться, как все повторялось, и он с трудом перебарывал желание скрутить ее тощую жилистую шею. Ни один человек на земле не вызывал у него такого острого желания.

— Ты по-прежнему каждый день изучаешь гороскопы? — спросила она. — Ну и посмешище. Мужик, который хочет держать под контролем все и вся вокруг себя, думает, что его жизнью управляет кучка звезд за миллионы миль отсюда. Чистый бред.

— Ты понятия не имеешь, что ты несешь. Я их использую для руководства, вот и все.

— То есть звезды дергают тебя за ниточки. Ха! Ты и в летающие тарелочки веришь?