Перекрестья, стр. 31

Хотя и эти соображения не остановили ее. В обществе Майкла она так пылала страстью, что никакие силы не могли затушить этот огонь. Ей открылся огромный новый мир, и она испытывала постоянную жажду познавать его.

Семь раз... она согрешила с ним семь раз. И прегрешений было бы куда больше, если бы не появление того конверта, который потряс ее и вернул к здравомыслию. Зернистые черно-белые фотографии, плохое освещение — но все же на них можно было ясно различить ее искаженное экстазом лицо, когда она извивалась под Майком. Когда она увидела их, ее вырвало, и она едва не потеряла сознание, когда прочитала приложенную записку с угрозами.

Она позвонила Майку, который рассказал ей, что получил такие же фотографии с подобным же требованием денег.

Мэгги закрыла глаза, вспоминая эти изображения. Как она отдается, как делает то, что делала...

Ее потрясло, что она оказалась способной на такие вещи. Она снова и снова обдумывала их со всех сторон, пытаясь понять происшедшее, понять себя.

Может, дело в том, что она пришла в монастырь сразу же после школы. Она была девственницей — у нее вообще не было никакого опыта общения с мужчинами, особенно с такими, которых она интересовала как женщина, — и оставалась таковой до встречи с Майклом Меткафом. Она поймала себя на том, что этот добрый и благородный мужчина буквально загипнотизировал ее. Он пробудил в ней такое томление, такие чувства, о существовании которых она даже не подозревала.

И да простит ей Бог, она сдалась перед ними.

Но этого никогда больше не повторится.

Теперь они с Майклом виделись только по делам фонда и время от времени на мессах, когда он передавал Мэгги какую-то наличность, чтобы помочь ей справляться с выплатами. Но много средств у него не было.

Она молилась, понимая, что и они скоро кончатся.

Повернувшись, она побрела обратно в монастырь, по пути молча разговаривая с Богом.

Господь — Отец, Сын и Святой Дух, освободи меня от этого испытания, молю тебя. Не только ради меня, но и ради обители Святого Иосифа. Я знаю, что сбилась с пути, и я полна стыда. Я глубоко раскаиваюсь и признаю свой грех. Я заслуживаю кары. Молю, прости мне отступление от Пути Твоей Любви. Я больше никогда не сверну с него. Никогда. Дай мне отпущение, позволь и дальше служить тебе с любовью и преданностью. Но если я все же должна понести кару, то пусть это никак не отразится на обители Святого Иосифа.

Я прошу Тебя провести Джека путями Своими, чтобы он мог покончить с угрозой и приходу, и мне, — но не творя грехов и никому не причиняя бед из-за меня.

Из-за самобичевания у нее перехватило горло, и она замолчала. Все это — результат ее ошибки. И осуждать тут некого. Да, Майкл тоже принял участие в грехе, он оказался слаб, и, может, она не единственная, с кем он флиртовал, но у нее должно хватить силы на них обоих. Она облечена Призванием, а не Майкл.

Если через несколько недель она все еще будет оставаться в стенах монастырской обители и доброе имя Святого Иосифа останется незапятнанным, она поймет, что Господь услышал и простил ее.

Если же нет...

13

Чья-то рука коснулась плеча Джейми Грант. Она вздрогнула. Быстрый взгляд в мутное зеркало за стойкой бара «Парфенон» дал ей понять, что это всего лишь Тимми Райан.

— Привет! Неплохой вечер сегодня намечается.

Джейми пожала плечами.

Поставив локти на стойку бара, Тим ми придвинулся поближе и заговорил приглушенным голосом:

— Слушай, Шварц прихватил сегодня своего братишку. Он из Дулута. Если ты не против, мы, как всегда, можем неплохо повеселиться.

Джейми даже не повернула головы. Вместо этого она уставилась на отражение Райана в зеркале. Тот, выпячивая подбородок, изо всех сил старался походить на ведущего ток-шоу Джея Лино — в этом своем мятом темном костюме, распущенном полосатом галстуке и с вечной щербатой улыбкой. Днями он был корреспондентом, а вечерами — завсегдатаем «Парфенона», как Джейми и Шварц, как Кэсси и Фрэнк, да и полдюжины других.

Она сделала глоток виски с содовой.

— Не знаю, подпишусь ли на это, Тимми.

Ей было не по себе. Она могла ручаться, что и здесь за ней следили. Этот уютный маленький бар в районе Западных Шестидесятых годами по ночам служил для нее убежищем. Неужели и на него кто-то посягнул? Неужели и в него прокрались эти идиоты?

Она с ужасом подумала об этом. Такие хорошие и привычные таверны по соседству, как «Парфенон», надо было беречь и лелеять. Ей нравилось чувствовать, как она опиралась локтями на красное дерево стойки, нравились кожаные кресла, стулья и ниши, разговоры, которые велись над кружками со светлым пивом и портером, запах пролитого пива, гул общения, мерцание телевизионных экранов, на которых шли футбольные матчи...

Где все тебя знают по имени... это не текст песни, а та основа, на которой стоит жизнь таверны. Но Джейми не нуждалась, чтобы все знали ее по имени, она и так чувствовала себя здесь как дома — достаточно было кивка или дружеского жеста со стороны кого-то из постоянных посетителей, когда она появлялась в дверях. Мало что было лучше ожидания, пока Луи приготовит ей виски с содовой — в ее «обычной» пропорции, — когда она пробиралась к своему привычному стулу и приземлялась на пятую точку.

Может, ей здесь слишком нравилось, может, она проводила здесь слишком много времени. И вот что она знала совершенно точно — она слишком много пьет.

Что всегда заставляло ее вспоминать старую шотландскую пословицу: «Они вечно говорят, как я пью, но никогда не упоминают о моей жажде».

В этом-то и была вся суть. Ее тянуло в «Парфенон» не только желание влить в себя некую разновидность этилового спирта в самых разных сочетаниях. Если бы речь шла только о том, чтобы надраться, она могла бы сделать это и быстрее, и куда дешевле, оставшись дома наедине с бутылкой. Она приходила сюда, чтобы ощутить тепло родственных душ — которым тоже нравилось поглощать разные сочетания этилового спирта. Здесь царил дух товарищества, который был куда сильнее и заманчивее, чем даже чистый спирт.

Тимми обнял ее за плечи. Это было приятно — почувствовать тепло в такую стылую ночь. Пару лет назад у нее с Тимми случился бурный романчик — Джейми вступала в связь со многими постоянными посетителями «Парфенона», — но ничего серьезного, просто желание здесь и сейчас почувствовать кого-то рядом. Бывали вечера, когда ей казалось невыносимым в одиночку идти домой, в пустую квартиру.

— Брось, Джейми. Давно уж мы не слышали историй о твоем мизинце. А они всегда — сплошной анекдот.

— Вот что я тебе скажу, — выдавила улыбку Джейми. — Заплати за меня сегодня, будем считать, что договорились.

— Принято. Как только Фрэнки кончит хвастаться своим новым «лексусом», я приведу парнишку. Можешь пока выпить на посошок.

Тимм хлопнул Джейми по плечу и отошел, оставив ее в одиночестве.

В одиночестве...

Сегодня вечером она не хотела оставаться одна — но не в силу обычных причин. Угрозы этих идиотов — конечно, они никогда не признавались, что собой представляют, но кого они пытаются обмануть? — сейчас незримо давили на нее. Может, ей и стоит подцепить Тимми на ночь — хотя бы в память о добром старом времени.

Джейми никогда не нравилась пустота ее квартиры — это была одна из причин, по которой она так много времени проводила в редакции, — но она никогда не боялась бывать в ней. Может, она проводила вечера в «Парфеноне», чтобы веселить компанию?

Всегда приятно посмеяться...

Да, это точно обо мне. Джейми, Смех-Машина. Легка на остроумный ответ, на острое словечко, на громкий смех, на...

Господи, как я ненавижу свою жизнь.

Статьи об этом идиотизме были первым материалом за несколько лет, который зажег ее, но теперь она чувствовала, как он угнетающе действует на нее. Как она могла радоваться публикациям, из-за которых ей сейчас все время приходится оглядываться? Она предполагала, что ее ждут кое-какие неприятности, но прикидывала, что сможет справиться с ними.