Кровавый омут, стр. 28

Эд указал подбородком на лежавший на столе пакет:

— Вот здесь все найдете.

Открыв пакет, Джек достал из него лист бумаги и моментальную фотографию лысеющего мужчины с виду лет шестидесяти. Голова чуть повернута в сторону.

— Вы с ним не очень похожи.

— У нас матери разные.

— Значит, фактически это ваш сводный брат?

Эдвард пожал плечами, считая купюры.

— Не имеется снимка получше?

— К сожалению, нет. Илай не любит сниматься. Рассердился бы, если бы знал, что я его в тот раз щелкнул. Охотно рассказал бы побольше, да мы росли отдельно, поэтому я едва его знаю.

— Тем не менее он пришел к вам с признанием, что вот-вот впадет в бешенство?

— Да. Это самое необъяснимое, правда?

— Не сказал бы, что самый необъяснимый поступок, но заслуженно записал бы в категорию странных.

Он взглянул на листок, где было напечатано крупным шрифтом: «Илай Беллито».

— Беллито? Фамилия не ирландская.

— Кто сказал, что должна быть ирландская?

— Никто, просто у вас ирландский акцент, а у брата фамилия итальянская.

— По-вашему, если "о" стоит не с той стороны, Илай не может быть ирландцем? Верите ли, когда я мальчишкой рос в Дублине, в нашем квартале жил Шварц. Правда, как перед Богом. К вашему сведению, ирландский акцент у него был гораздо сильней моего. Мой американский дядюшка, приезжая в гости, ни слова не понимал. А еще...

Джек, сдавшись, поднял руки вверх.

— Я вас понял, согласен. — Он постучал пальцем по адресу в нижней части города, напечатанному под именем и фамилией. — Что такое «Шарио Коппе»?

— Название его магазина. Он торгует...

— Можете не объяснять. Антиквариатом, верно?

Эдвард кивнул:

— Антиквариатом, старыми вещами, редкими книгами и всевозможной нелепой белибердой.

— А живет где?

— Прямо над магазином.

Хорошо, признал Джек, удобно. Значит, в следующие три ночи не придется таскаться за этим субъектом куда-нибудь в Массапекуа [14].

— Когда закрывается?

— Магазин? Обычно в девять, а сегодня, в воскресенье, пораньше. Вам надо быть там до шести.

Он вручил ему похудевший конверт, запихнул оставшиеся купюры в брючный карман, откинулся на спинку стула, закрыл глаза, схватился за сердце.

— Что с вами? — спросил Джек, опасаясь сердечного приступа.

Эдвард открыл глаза, улыбнулся:

— Уже все в порядке. Я страшно волновался с тех пор, как услышал признание. Понимал, надо что-нибудь сделать, и сделал. Никогда бы себе не простил, если в Илай напал на какого-нибудь беднягу... — Он замолчал, взглянул на часы, хлопнул по столу ладонями. — Ну, я уже отнял у вас много времени, мистер Наладчик. Желаю успешного дня.

Джек помахал ему, глядя, как он пробирается между столиками и исчезает за дверью. Потом пролистал купюры в конверте, пристально всмотрелся в фото Илая Беллито. За два дня два заказа. Недурно. Впрочем, проблема Беллито требует не столько наладки, сколько профилактического обслуживания.

Он взглянул на часы над табличкой «Бесплатное пиво — завтра». Пора закругляться. Надо заехать домой, приготовиться к свиданию с мадам Помроль.

4

— Твой предок прочитал классную проповедь, — сказал Чарли Кентон, стоя рядом с Шарлин Спаркс у раковины в подвале Новой апостольской церкви.

После утренней службы спустился туда вместе с ней и прочими добровольцами, готовя еженедельно организуемый церковью воскресный обед для бедных и бездомных. Раковина старая, проржавевшая, большая газовая печка помятая и обшарпанная, однако обе свое дело делают. Линолеум загибается по углам на полу старый жестяной потолок облупился, но все кажется новехоньким в окружавшей его атмосфере бескорыстной любви.

Он только что начистил полбушеля картошки, плевав на болевшие пальцы. Чарли делает доброе дело.

— Да, слава богу, — ответила Шарлин. — Отец нынче в ударе.

Он украдкой взглянул на нее, оторвав глаза от картофелины, гадая, что бы еще сказать. Надо сказать что-нибудь. Ждал случая поболтать наедине и дождался, а башка пустая. То ли из-за ее красоты, душевной и телесной, то ли потому, что она будто не знает о собственной красоте.

Волосы заплетены в тугие косички, большие карие глаза, улыбка, от которой коленки подкашиваются... Одета в белую футболку под широким джинсовым комбинезоном с нагрудником, под которым хорошо просматриваются полные груди. Туда Чарли вообще старается не смотреть.

До обращения в веру он сроду не страдал косноязычием. В прежние времена, когда еще не вышел из игры, расхаживал весь в цепях и шелках, всегда с маленькой заначкой дури и травки. Женщины — суки, телки, в размалеванных шмотках, с размалеванными физиономиями, в париках, с огромными громыхавшими циркониевыми серьгами, — сплошная фальшивка, но легкодоступная. Чарли бочком подваливал, предлагал для расслабления того или другого зелья, сладко облизывал телку пару раз сверху вниз, и они быстро мотали в берлогу, к нему или к ней.

Он покачал головой. Греховная жизнь. Правда, до конца дней можно еще искупить прошлое.

— Шарлин, — прозвучал низкий голос, — ты не возражаешь, если мы с Чарльзом чуть-чуть посекретничаем?

Подняв голову, Чарли Кентон увидел преподобного Джосайю Спаркса, высокого мужчину, черное лицо которого казалось еще чернее в обрамлении гривы седых волос и бороды. Он только что пришел, сменив священническое облачение и воротничок после службы на рабочую рубашку и такой же, как у дочери, комбинезон с нагрудником.

Шарлин бросила на Чарли озабоченный взгляд:

— А... э-э-э... конечно, папа.

Она пошла к печам, преподобный внимательно осмотрел Чарли сквозь толстые линзы очков без оправы.

— Думал ли ты о том, о чем мы говорили?

— Да, преподобный. Каждый день думаю.

Преподобный Спаркс взял нож, начал резать очищенную картошку на четыре части, бросая кусочки в кастрюлю. Потом ее надо будет сварить и размять.

— Что решил?

Он помедлил с ответом.

— Точно пока ничего.

— Речь идет о твоей душе, сын мой. О бессмертной душе. Разве можно хоть миг колебаться?

— Я бы не колебался... не будь Лайл моим братом...

— Не имеет значения, что он твой брат. Он вводит тебя в искушение, приобщает к творимому злу. Ты должен с ним порвать. Вспомни: «И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну...» [15]

— Слово, — отозвался Чарли.

— Да. Слово Божие, изреченное устами Матфея и Марка.

Чарли огляделся. Шарлин далеко — не слышит, рядом никого. Преподобный шепчет тихо. Хорошо. Не хочется, чтобы вся паства узнала об его проблемах. Особенно Шарлин.

Порой он себя спрашивал, не зря ли рассказал преподобному, что брат занимается спиритизмом. Теперь священник видит в нем члена паствы, которому грозит опасность лишиться спасения, и твердо решил этого не допустить.

— А как насчет его души, преподобный? Я вовсе не хочу, чтоб он жарился в вечном огне.

— Ты говорил, что свидетельствовал перед ним верно?

— Да, много раз. Очень часто. Он просто не слышит.

Преподобный кивнул:

— Твои слова — зерна, посеянные на каменистом месте. Правда, не отступайся, никогда не оставляй нуждающуюся душу, но и своим спасением не пренебрегай. Сначала прочно огради себя, а потом уж заботься о брате. И немедленно отойди от его сатанинских занятий.

Чарли раздраженно отвел глаза. Никакой преподобный не имеет права так говорить о Лайле.

— Он вовсе не сатанист.

— С виду, может быть, нет, только делает сатанинское дело. Иисус предупреждал: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные».

Чарли совсем разозлился:

— Он не волк, преподобный.

— Взгляни в лицо фактам, сын мой. Он уводит души от Иисуса, делает сатанинское дело. Рядом с ним ты становишься соучастником. Прежде всего выйди из-под его влияния, потом борись со злодеянием. Лучше всего — веди его к спасению.