SAS на Багамах, стр. 7

Анджело больше устроило бы спасение и того, и другого, но он не стал возражать и покорно прикрыл лицо руками. Отец Торрио открыл маленькую деревянную дверцу, расположенную на уровне их голов.

— Слушаю вас, сын мой.

Анджело не заставил себя долго упрашивать и подробно рассказал обо всех событиях, которые привели его, в прошлом уважаемого крупье из Фрипорта, в эту церковную исповедальню.

Священник молча выслушал его и заключил:

— Итак, вы встречались с человеком, который, по вашим словам, работает на некую тайную службу? Анджело кивнул.

— Да, святой отец. Знаете, я вообще-то не люблю выдавать чужие тайны. Но те люди виноваты. Зачем было выгонять меня из казино?

— Понимаю, понимаю, — прервал его Торрио. — Это дело должны решать вы сами и ваша совесть. Сейчас я прочту за вас молитву, и мы перейдем в дом. Повторяйте за мной.

Анджело послушно прижался лицом к деревянной решетке. В почти полной темноте, царившей в исповедальне, он едва различал очертания священника.

Сначала он не слышал ничего. Затем тишину деревянной кабинки нарушил металлический щелчок. Анджело был в эту минуту так далек от бренного материального мира, что лишь в следующее мгновение сообразил: это взвели курок пистолета. Он с воплем отскочил назад, подняв руку, чтобы прикрыть лицо, и первая пуля оторвала ему мизинец, прежде чем войти в левый глаз.

Второй кусок свинца раздробил ему челюсть и отбросил спиной на стенку кабины. Он уже не слышал грохота третьего выстрела. Отец Торрио выстрелил еще дважды — в грудь Анджело Генны. Исповедальня наполнилась едким запахом пороховых газов, а под сводами церкви еще металось громовое эхо.

Отец Торрио вышел из своего тесного укрытия и отряхнул пыль с сутаны. В его добрых выпуклых глазах читалось удовлетворение, смешанное, однако, с некоторой досадой. Пять пуль: за самоубийство это выдать уже не удастся. Этот болван дернулся слишком рано. А ведь какая была удачная идея — заманить его в исповедальню: там им никто не мог помешать, к тому же болван выболтал ему все, что знал.

Торрио начал быстро расстегивать сутану, под которой оказались хорошо скроенный светлый костюм и желтая шелковая рубашка с запонками из топаза, огромными, как голубиное яйцо. Затем он пододвинул к себе скамью и сел напротив входной двери, перезаряжая пистолет. В случае, если кто-нибудь прибежит на шум выстрелов, его придется убрать немедленно. Он презирал глушители, мешавшие как следует прицелиться, а с ними и всех убийц нового поколения, боявшихся наделать шума.

Перезарядив оружие, он положил его в карман и встал. Похоже, никто ничего не слышал. Все произошло как нельзя лучше.

Торрио скомкал сутану и бросил ее вместо савана на труп итальянца. По плиточному полу перед исповедальней уже растекалась большая лужа крови. Убийца быстро обыскал карманы покойника и забрал все бумаги до единой, чтобы позднее изучить их.

Он вытащил ключ из внутренней замочной скважины, вставил его в наружную, а затем вышел, запер дверь и зашагал по тропе. Отец Торрио больше не существовал.

Человека, который только что спокойно перешагнул порог церкви, звали Джим О’Брайен. Сегодня у него состоялась вторая “встреча” с Богом. А первая произошла еще в юности, в Чикаго, когда он присутствовал на мессе святого отца О’Баннона, которого в городе прозвали “инквизитором с северной окраины”. В то время Джим еще голодал и в тот памятный день, подкрепившись просфорой, пропитанной церковным вином, нашел в себе силы совершить свое первое ограбление.

Беспечно насвистывая, Джим О’Брайен направился к своей машине, стоявшей в трехстах метрах от церкви. Настоящий отец Торрио, оглушенный рукояткой револьвера и лежавший связанным в своей комнате, сможет очнуться не скоро.

О’Брайен всегда имел при себе три револьвера: один — в правом кармане брюк, второй — в кобуре под левым плечом и третий — в левом кармане пиджака. Он одинаково метко стрелял как с правой руки, так и с левой.

О’Брайен убивал хладнокровно, без ненависти и возбуждения. Он считался одним из лучших убийц в Америке, и заявку на его услуги нужно было подавать за несколько недель вперед.

Его истинной страстью были цветы. Отчасти из-за них он и согласился на этот контракт, хотя работать нужно было в непривычной для него обстановке. Он знал, что на Багамах встречается несколько редчайших разновидностей орхидеи... Прежде чем затаиться в церкви, он успел посетить сады Адастры, южного пригорода Нассау, которые как раз славились своими орхидеями. О’Брайен склонялся над тропическими цветами и в его душе царили мир и покой. Общепринятая мораль была для него не более чем пустым звуком. Он разделял человечество на две категории: “хорошие ребята” и “плохие ребята”. Хорошими обычно были те, кто платил, плохими — те, кого велели убивать. Он имел врожденный талант к убийству, подобно тому как другие имеют способности к живописи или теннису. Его спокойное равнодушие к страданиям — как к чужим, так и к собственным, его природная агрессивность и невероятная ловкость в обращении с пистолетом делали Джима одним из самых опасных людей в мире.

Усевшись за руль своего прокатного “форда”, О’Брайен аккуратно развернулся, не торопясь покатил по Блубелл-роуд и через полчаса добрался до аэропорта Виндзор-Филд. Там он вернул машину в бюро по прокату и вошел в небольшое здание аэровокзала. У него уже был забронирован билет на рейс 869 компании “Пан-Америкэн” до Майами. О’Брайен посмотрел на часы: до первого приглашения на посадку оставалось еще десять минут. Он быстро уладил все формальности и перешел в зал вылета, где купил открытки и сообщил по телефону об успешном выполнении задания под названием “Анджело Генна”.

Затем он смешался с шумной группой американских туристов, которые, как и он, прилетели в Нассау лишь на один день — в поисках мимолетной экзотики...

Глава 4

Под крылом “Боинга-727” проплывало Карибское море — зеленоватое, с синими полосками впадин и фиолетовыми скоплениями подводной растительности.

“До чего красиво!” — подумал Малко. Через несколько минут самолет должен был приземлиться на островке Нью-Провиденс, едва ли не самом маленьком из всех трех тысяч островов Багамского архипелага. Остров Большая Багама, где исчез Вер-нон Митчелл, располагался в ста милях севернее этих мест. Но след пропавшего ученого начинался именно здесь, в Нассау, столице Нью-Провиденса, которую ежедневно заполоняют толпы туристов из Майами. Сам остров представлял собой плоский, неплодородный кусок суши, который часто трепали морские ураганы.

Сидевший рядом с Малко американец в клетчатой рубашке недовольно проворчал:

— Тут, наверное, одни дикари...

Малко благоразумно промолчал, зная, что для большинства американцев дикие края начинаются со штатов их собственного Среднего Запада.

“Боинг” на несколько секунд как бы завис в воздухе, а затем его шасси коснулось посадочной полосы аэропорта Виндзор-Филд, построенного в самом центре острова.

Малко был знаком уже со многими тропическими странами, но Нью-Провиденс в июле оказался ни с чем не сравнимым. Когда Малко дошел до деревянного здания аэровокзала, у него было такое ощущение, что он похудел на десять килограммов. Воздух был раскален до предела.

Внутри оказалось еще хуже. Три бесконечные вереницы приезжих медленно просачивались сквозь заслон из нескольких ленивых негров, задававших им вопросы на английском языке, но с певучим карибским акцентом.

— В каком отеле вы собираетесь остановиться, сэр? — спросили у Малко.

Он еще не знал, в каком. На стене зала висел цветной плакат, расхваливающий достоинства отеля “Эмералд-Бич”. Цвета были превосходными.

— В “Эмералд-Бич”, — уверенно ответил Малко.

Негр скрупулезно записал эту информацию на листе бумаги и вернул Малко его паспорт. Австриец в нерешительности остановился посреди холла, но к нему тут же подошел высокий светловолосый мужчина.

— Я Джек Харви, — объявил он. — А вы...