Сафари в Ла-Пасе, стр. 14

Вдруг она спросила каким-то отсутствующим голосом:

– Ты когда-нибудь видел, как спариваются ламы?

Малко должен был признаться, что не видел. В Австрии ламы встречаются редко.

– Это очень красиво, – мечтательно сказала она. – Они так прямо держат уши, и так высоко подпрыгивают.

Тут Малко почувствовал, как ее рука резко, почти с мужской грубостью, сорвала последнюю одежду, которая на нем еще оставалась. Повернувшись к нему, она смотрела на него блуждающим взглядом.

– Сейчас, – сказала она. – Сейчас...

Он был в таком состоянии, что только и ждал этого приказа и уже заранее трепетал от страсти. Когда он овладел ею, она судорожно обняла его, затем руки ее опустились, и она больше ничего не делала, чтобы ему помочь, безвольно лежа под ним.

Малко пьянило это безвольное и обжигающее тело, страсть его разгорелась. Диван под ними трещал и стонал.

Вдруг Лукресия как будто ожила. Она что-то забормотала по-английски и по-испански, подбадривая его:

– Быстрее, еще быстрее.

Это становилось похоже на Олимпийские игры! Из-за предательской нехватки кислорода Малко чувствовал, что долго выдержать такой ритм он не сможет. Легкие его были словно обожжены, а тело налилось свинцовой тяжестью. Он заметно снизил темп своей скачки.

И тут же почувствовал, что Лукресия расслабилась. Она все еще прижималась к нему, но уже по-другому... Смущенный и задыхающийся, он решил снова пойти на штурм, даже если ему придется в результате выплюнуть свои легкие. Но Лукресия оттолкнула его и выскользнула из его объятий. Он, как дурак, остался лежать, один на один со своим неудовлетворенным желанием. Воспользовавшись передышкой, он откинулся на спину, чтобы восстановить дыхание.

Стоя в постели на четвереньках, Лукресия рылась ящике низкого столика. Что-то разыскав там, она погасила лампу и снова легла рядом с Малко.

Темнота его удивила. Лукресия явно не отличалась особенной стыдливостью. Внезапно он почувствовал на своих ногах прикосновение ее волос, а затем ощутил боль от укуса, тотчас же ею нежно смягченную. Она ласкала его таким образом в течение нескольких минут, медленно и страстно...

Прошло довольно много времени, прежде чем Лукресия снова зажгла лампу. Под глазами у нее легли тени, губы распухли, она казалась спокойной и расслабленной.

Разглядывая длинные ноги Лукресии, Малко с сожалением подумал, что зря она не уничтожала на них волосы...

Она проследила за направлением его взгляда и спросила:

– Тебе кажется, что я слишком волосатая?

– Почему ты от них не избавишься?

Она засмеялась.

– Да ты что! Здесь только у женщин «чула» нет волос. И если тебе повезло, и у тебя они есть, надо их сохранять, чтобы показать, что в тебе есть испанская кровь!

Как только не проявляется расизм...

Восхитительная и бесстыдная, с растрепавшимися волосами, Лукресия глянула на часы:

– Пора идти на кладбище.

Глава 7

Лопата глухо ударилась обо что-то. Лукресия направила в яму луч фонарика, высветивший кусок дерева. Это был гроб Клауса Хейнкеля.

Два индейца раскапывали могилу лопатами с короткими ручками. Одна из них лязгнула, задев за камень. Малко вздрогнул. Хотя они и находились в дальнем конце кладбища, у самых гор, их могли услышать.

– Потише, – сказал он.

Такси довезло их до 11-й улицы, находящейся в самом конце Копакабаны. Было очень холодно, кругом не видно ни души. Когда они подходили к кладбищу, из темноты послышался тихий свист.

Лукресия, светя фонариком, выступила вперед, и они увидели двух мужчин, сидевших на корточках у кладбищенской стены.

Это были индейцы «аймара», коренастые, с бесстрастными лицами. В руках они сжимали лопаты.

Лукресия о чем-то тихо с ними переговорила и повернулась к Малко.

– Они требуют пятьсот песо на каждого. Это дорого. Торговаться было не время. Он уплатил вперед, и индейцы спрятали деньги в карманы.

– Откуда они? – спросил он у Лукресии.

– Из Ла-Ампы. Это квартал бродяг возле церкви Святого Франциска.

Пройдя метров сто, они перелезли через стену и, крадучись, пошли по аллеям кладбища. Малко легко отыскал могилу. Индейцы, не проявляя особого отвращения, принялись за работу. И вот теперь они были близки к цели.

Один из них с такой силой вонзил лопату, что шум разнесся по всему кладбищу. Так они весь город перебудят! Малко через Лукресию приказал им рыть дальше руками.

Они послушно опустились коленями на влажную землю и принялись высвобождать гроб. Словно зачарованный, смотрел Малко на постепенно вырисовывавшуюся перед ним темную массу. Сейчас он будет знать все о судьбе Клауса Хейнкеля. Упали первые крупные капли дождя, и буквально через несколько секунд разразилась ужасная буря. Индейцы продолжали рыть как ни в чем не бывало. Лукреция и Малко тут же вымокли до нитки. Позавидуешь тут Клаусу Хейнкелю, у него в гробу сухо...

Дождь утих так же внезапно, как начался, и как раз в тот момент, когда индейцам удалось, наконец, высвободить один край гроба. Схватившись за ручку, они выдернули его из ямы. Он отлепился от глины с хлюпающим звуком. Лукресия отдавала короткие распоряжения. Малко пришлось помочь индейцам вытащить гроб наверх и установить его в проходе между могилами, рядом с вырытой землей. Несмотря на холод, Малко обливался потом. Насквозь промокший, лязгая зубами, он растирал занывшую поясницу. Теперь осталось только отвинтить крышку. На их счастье, дождь внезапно прекратился совсем.

Поддался последний винт. Один из индейцев просунул в гроб отвертку и нажал на нее. Крышка сдвинулась. Дождь снова пошел. Малко поспешил им на помощь. Лукресия светила фонариком.

Крышка гроба закачалась и повалилась на землю. Один из индейцев выругался на своем языке. Из открытого гроба шел затхлый и сладковатый тошнотворный запах. В нем действительно лежал труп.

Малко был слегка удивлен и разочарован: он ожидал увидеть гроб пустым или, в крайнем случае, заполненным камнями.

С трудом подавляя ужасающую тошноту, он наклонился. Сначала он ничего не разглядел, кроме какой-то темной массы. Труп был без савана. Просто лежащее на боку тело, сползшее к стенке гроба. Малко взял его за плечо, чтобы перевернуть на спину, но тут же отпрянул, и его чуть не вырвало. Рука его попала в какую-то слизь. На помощь ему пришел один из индейцев. Воткнув в плечо трупа что-то вроде крюка для мясных туш, он перевернул его. Из гроба вырвалось такое облако зловония, что все отшатнулись. Наконец, Лукресия подняла руку с фонарем, и в его свете они увидели темную бороду.

Борода продолжала расти и после смерти и теперь была длиною в добрых двадцать сантиметров.

Лицо было неузнаваемо, все залито кровью из зиявшей на голове раны. Малко жадно рассматривал искаженные, расплывшиеся черты землистого и раздувшегося мертвого лица.

Это был труп очень высокого мужчины, не старше тридцати лет, с длинными волосами, усами и бородой. В открывшемся рту были видны неровные зубы. Мертвый был в джинсах, куртке и коротких, из коричневой кожи, «техасских» сапожках с очень узкими носами.

– Это не Клаус Хейнкель, – сказал Малко. Если только он не помолодел на четверть века. Немцу было 54 года, он был лыс и имел 1 м 68 см роста.

– Это Джим, – взволнованно прошептала Лукресия. – Джим Дуглас, молодой американец. Это его сапоги.

Индейцы начали проявлять нетерпение. Малко выпрямился. Этот мертвый незнакомец ничего больше не мог ему сообщить. Ясно, что погиб он насильственной смертью и не был Клаусом Хейнкелем. Так что почти с полной уверенностью можно было утверждать, что немец до сих пор жив.

– Пусть закрывают крышку, – сказал он, – и опускают гроб в могилу.

Индейцы принялись торопливо завинчивать крышку. Малко, промокший и расстроенный, ничего не понимал. Если Лукресия была права, то как мог очутиться этот американец в гробу Клауса Хейнкеля? Кто его убил? Слава богу, что он не отдал Джеку Кэмбеллу отпечатки пальцев Клауса Хейнкеля. Они еще могут пригодиться...