Полнолуние, стр. 98
Стася отчаянно, на одной высокой ноте визжала. Глаза твари пылали алым огнем, она хрипло, утробно рычала, вцепившись клыками в приклад. Пока меня спасало лишь то, что правое плечо гадины было окровавлено и разворочено моим выстрелом – только пули "бреннеке" 12-го калибра оставляют такие жуткие раны. Но это почти не меняло дела, потому что когти левой лапы еле заметно, но неумолимо приближались к моему горлу.
Ближе. Еще ближе.
Я уступал и уже ничего не мог поделать – это был конец. И тут краем глаза я увидел, как Стася подхватила с земли здоровенную доску – кусок поломанного креста – размахнулась и, сделав шаг вперед, из всей силы врезала твари сбоку по башке, прямо по остроконечному уху. Чудовище взвыло от боли, и "моссберг" наконец вывалился из его пасти. А оно рывком высвободило из моих крепко сжатых у него на запястье пальцев левую, здоровую лапу, взмахнуло ею – и тут же разломанная доска полетела в одну сторону, а Стася – в другую. Освободившейся правой рукой я ударил чудовище в брюхо, метясь в то место, где у него должно было быть солнечное сплетение. У меня возникло ощущение, что мой кулак врезался в каменную стену – такой крепости были у него мышцы живота. Тем не менее от удара оно дернулось, отшатнулось, а я разжал пальцы левой руки и отскочил назад.
Тварь тут же ринулась на меня, вскинув лапы для смертельного удара, но я увернулся, отпрыгнув в сторону. Тварь промахнулась, и когти со страшной силой процарапали металл креста, выбив сноп искр. Я попятился и уперся спиной в высокую ограду могилы. Справа и слева торчали точно такие же ограды, и некуда было деться – я мог двигаться только вперед. Но впереди с довольным урчанием медленно поднимал лапы оборотень: до него было всего несколько шагов. Несколько шагов, после которых все будет кончено. Он сделал первый шаг, перешагнул через валявшееся на земле ружье и остановился, не отрывая от меня злобного взгляда. По его морде катились струйки дождя. И я не сводил глаз с чудовища, переступающего передо мной с ноги на ногу, и не представлял, что еще можно сделать.
Эта тварюга не увидела то, что увидел я: Стася, стоя на коленях за его спиной, чуть сбоку, подтянула к себе "моссберг". С ружьем в руках она бесшумно поднялась на ноги, но стрелять, умница, не стала: лохматая спина раскачивалась перед ней из стороны в сторону, и Стася с перепугу запросто могла влепить пулю не в это существо, а в меня.
Тварь сделала еще один маленький шажок и остановилась, издав горловой рык. Да она явно наслаждалась ситуацией, продлевая ее!..
Я встретился глазами со Стасей и крикнул:
– Бросай!..
Оборотень мгновенно оглянулся и все увидел. Он взмахнул лапой – и промахнулся: "моссберг", пролетев по воздуху, уже очутился в моих руках.
Тварь, взвизгнув, рванулась в спасительную темноту.
И тут же я выстрелил. "Моссберг" оглушительно загрохотал, выплевывая ярко-желтое пламя.
Первая пуля, попав в плечо, в ту же рану, только пошатнула, развернула тварюгу ко мне. Вторая, в середину груди, заставила ее выгнуться назад. Третий выстрел – и я буквально увидел, как пуля навылет пробила чудовищу горло точно посреди шеи и отбросила его спиной на могильный холм. Из громадной дыры в его горле хлынула темно-красная кровь. Но каким-то нечеловеческим, невероятным усилием – ведь последняя пуля наверняка размозжила ему шейные позвонки – эта тварь все же сумела приподняться на передних лапах, уставившись на меня алыми, сверкающими, словно уголья, глазами. Из раскрытой, окровавленной пасти несся булькающий хрип.
Я шагнул вперед, прицелился и нажал на спусковой крючок.
Пуля попала твари прямо в сердце и швырнула чудовище навзничь. Тело его задергалось, страшные когти в предсмертной судороге забороздили землю. Но оно все никак не хотело умирать. И тогда я выстрелил еще три раза подряд – и снова в сердце. Тело монстра словно подбросило, потом оно рухнуло на землю и замерло.
В сыром воздухе кисло пахло кровью и сгоревшим порохом.
Послышалось завывание сирен милицейских машин, мчавшихся к кладбищу. Стася кинулась ко мне, прижалась к груди, не говоря ни слова. Я обнял ее свободной рукой, не сводя глаз с покрытого шерстью тела, распростертого на земле. Потом я поднял фонарик и направил его на чудовище: что же такое лежало передо мной?
И я получил ответ на свой невысказанный вопрос.
Стася обернулась, глухо охнула и изо всех сил вцепилась мне в руку.
– Что это?..
Я почувствовал, как у меня на голове приподнимаются волосы – от ужаса.
Потому что внезапно тело мертвого монстра беззвучно зашевелилось и начало плавиться, словно воск, меняя прямо на наших глазах свою форму. Это было невероятное, абсолютно нереальное зрелище, этого не могло происходить – но происходило. Густая шерсть истончалась, исчезала, появлялась светлая кожа. Суставы выпрямлялись, сквозь ставшую прозрачной кожу было видно, как шевелятся, изменяются кости. Тело приобретало другие очертания: в них угадывалось что-то звериное, что-то человеческое, и эти метаморфозы происходили стремительно, в полной тишине. Еще одно, не уловимое глазом мгновенное изменение – и перед нами на склоне могилы лежал обнаженный мужской труп. На груди и в горле у него еле виднелись крохотные кровавые ранки – все, что осталось от ужасных следов пуль "моссберга". Но мужчина был мертв – в этом сомнений не было. Мы со Стасей смотрели на него и молчали. А что мы могли сказать?
Перед нами, уставившись в небо широко открытыми глазами, лежал мертвый Антон Михайлишин.
Я молча высвободился от Стасиных рук, подошел к убитому и опустился перед ним на колени. Отложил в сторону ружье и направил луч фонарика на грудь существа, которое когда-то называло себя человеком. И почувствовал, как у меня замирает, останавливается сердце. Потому что у него на груди, под правым соском, четко виднелось родимое пятно в форме перевернутой пятиугольной звезды.
Помедлив, я одним движением ладони опустил у убитого веки, прикрыв ему глаза. Я смотрел на белое, обескровленное лицо чужого мертвого мужчины и ничего не испытывал – ни ненависти, ни жалости, ни сожаления. Ничего, кроме бесконечной усталости. Все было кончено. Навсегда.
– Почему? – послышался тихий голос Стаси.
Я встал с колен и повернулся к ней.
– Потому что он был моим братом, – сказал я спокойно.
Я поднял голову, стараясь сдержать внезапно подступившие слезы, и вдруг понял, что дождь кончился. Над нами, среди ветвей сосен, на очистившемся небе острыми яркими точками сияли звезды. Стася обняла меня и тоже посмотрела на небо. И как раз в этот момент горизонт прочертила тонкая линия падающей звезды – предвестницы скорого августовского звездопада.
– Скорее загадай желание, – тихо сказал я.
Стася что-то неслышно шепнула. Я покосился на нее. Она робко улыбнулась.
– Загадала?
– Загадала, – ответила Стася и покрепче прижалась ко мне.
Я обнял ее за плечи.
– Теперь уже все позади… Пойдем… – сказал я.
И мы, обнявшись, стали спускаться с холма навстречу сине-красному миганию милицейских джипов, лаю собак и бегущим навстречу людям.
Глава 24. УБИЙЦА
Обнаженное мертвое тело, еще недавно бывшее Антоном Михайлишиным, было неподвижно распростерто на земле.
Внезапно кожа на левом виске мертвеца зашевелилась, и на этом месте бесшумно вырос маленький, едва заметный бугорок. Потом с легким треском кожа лопнула и из бугорка вывалился крохотный кристаллик-октаэдр. Он упал в густую, мокрую после дождя траву и тут же в ней затерялся, застыл.
Кристалл лежал в траве неподвижно.
До поры, до времени.