Безумие на Бали, стр. 16

Время от времени Пракасан спокойно поднимался с земли, подходил в пленнику и делал на его коже очередной легкий надрез, чтобы потекла кровь.

Самая смелая из обезьян вышла из чащи и приблизилась, надеясь чем-нибудь полакомиться. Кали великодушно бросила ей кусок жареного цыпленка, и довольная обезьяна умчалась в лесную чащу.

Рака с ужасом наблюдал за пустеющими тарелками. Он знал, что настоящие мучения начнутся после того, как палачи закончат свой ужин. Он не мог избежать страданий, потому что ему не в чем было сознаваться.

Завершив трапезу, Пракасан медленно подошел к нему. На этот раз он нагнул голову пленника вперед, обнажив его затылок.

– Где женщина?

Рака, всхлипнув, покачал головой.

– Я не знаю. Клянусь, это правда!

– Что ж, тем хуже для тебя...

Пракасан с силой взмахнул тесаком. Рака испустил дикий вопль, но лезвие вонзилось в землю, пройдя в сантиметре от его головы. Пракасан громко расхохотался; Кали поощрительно улыбнулась.

Пракасан принялся избивать пленника парангом, нанося удары плашмя и повторяя все тот же вопрос. Время от времени лезвие оставляло на теле Раки косые порезы. Несчастный, рыдая, умолял Кали пощадить его. Наконец она сдержанным жестом приказала палачу остановиться. Похоже, Раку нельзя было заставить говорить такими гуманными методами...

Секретарь партийного комитета перерезал веревки, связывающие жертву. Рака, шатаясь, поднялся на ноги. В следующее мгновение Пракасан схватил его за пальцы правой руки. Лезвие паранга свистнуло в воздухе, и Рака завопил, в ужасе глядя на упавшие на землю отрубленные пальцы. Из изуродованной руки к ногам Кали брызнула кровь.

Началась главная часть “церемонии”.

Два партийца перетянули запястье раненого жгутом из лиан, чтобы он не истек кровью до окончания ритуала. Оглушенный болью Рака уже не сопротивлялся. Он знал, что ему так или иначе уготована смерть. Чем меньше он будет противиться, тем быстрее придет конец его страданиям.

Пракасан отбросил испачканный кровью паранг, достал из кармана опасную бритву и начал размашистыми движениями выбривать Раке голову, то и дело задевая кожу.

Затем кто-то из его подручных принес небольшую баночку красной краски, и партийный руководитель вывел на обритом черепе пленника три яркие буквы – ИКП. Краска стекала Раке на лицо, превращая его в кровавую маску. Его руку ежесекундно пронзала ужасная боль; он отрывисто стонал. Пракасан поднял его голову, схватив за ухо.

– Будешь говорить?

– Я сказал правду! – выдавил из себя пленник.

Пракасан посмотрел на Кали. Все дальнейшее зависело от нее... Между тем супруга президента была в сильном замешательстве. На этом этапе допроса девяносто девять пленников из ста непременно бы признались. Но Рака, продолжал все отрицать, причем его голос звучал искренне. Неужели она ошиблась и он действительно ни в чем не виноват?

Однако отступать было уже поздно. Что ж, пусть это хотя бы послужит хорошим уроком остальным присутствующим. Так или иначе, Рака допустил непростительный промах и заслуживал наказания.

– Продолжай, – велела она Пракасану.

Пленника подняли на ноги и снова связали ему руки за спиной. Затем Пракасан принялся исполнять вокруг него своеобразный танец: при каждом пируэте он слегка задевал парангом кожу своей жертвы. Поначалу порезы казались почти безболезненными, но сразу же вслед за этим из ран брызгала кровь, и пленник испытывал мучительную боль. Пракасан наносил удары с дьявольской точностью. Вот острие тесака коснулось паха, и Рака истерически завопил. Кали прикусила губу и на мгновение закрыла глаза, воображая, что перед ней не Рака, а Саманта.

Пракасан сделал паузу, и один из его помощников сорвал с пленника последние лоскуты одежды.

Партийцы загипнотизировано наблюдали за происходящим. Для этих полудиких островитян человеческая жизнь не имела особой ценности. В них понемногу просыпалась первобытная жестокость, а присутствие Кали придавало им уверенность в полной безнаказанности.

Для Раки наступила последняя, роковая минута. Мощным ударом паранга Пракасан распорол ему живот. Пленник повалился наземь, пытаясь обеими руками удержать выпадающие внутренности. Пракасан вытер рукавом вспотевший лоб.

Один из “ассистентов” принес откуда-то небольшую клетку, из которой доносилось отчаянное мяуканье. В клетке сидел черный кот. Палач перевернул Раку на спину; тело несчастного судорожно подергивалось, из широко открытого рта вырывался непрерывный стон.

Четверо мужчин прижали к земле руки и ноги умирающего. Его зубы скалились в жуткой гримасе.

Партийный лидер выжидающе посмотрел на Кали. Женщина давно ждала этой минуты. Она величественно встала и приблизилась к пленнику. Из его вспоротого живота шел тошнотворный запах. Женщина брезгливо сморщила нос, но ей пора было сделать подобающий случаю начальственный жест. Она изящно наклонилась и открыла кошачью клетку.

Животное зашипело и забилось в угол. Кали ловким движением поймала его за загривок, затем крепко обхватила обеими руками и прижала к зияющей ране.

От воплей Раки испуганно замолчали даже обезьяны в лесу. Несчастный мотал головой из стороны в сторону; на его губах выступила розовая пена. Кошачьи когти впивались ему в печень, причиняя немыслимые страдания.

Животное бешено вырывалось, но Кали крепко удерживала его на месте. Все это являлось частью древней церемонии изгнания духов. В отличие от остальных индонезийцев жители острова Бали были не мусульманами, а анимистами. Их верования переплетались с буддийскими и носили оттенок примитивной животной жестокости. Кот должен был проглотить душу умирающего, чтобы она не могла отомстить палачам после смерти.

Через несколько минут Кали выпрямилась. Ее волосы были растрепаны, на лице виднелись брызги крови, на руках краснели царапины от кошачьих когтей. Она казалась невменяемой. Мертвые глаза Раки были обращены к обезьяньему лесу. Кали отбросила кота далеко в сторону, и он сразу же убежал.

Стряхнув с себя оцепенение, женщина приказала Пракасану:

– Бросьте его в багажник машины.

Если ее противница действительно вернулась в город, как предполагала Кали, ее следовало запугать.

Глава 8

Малко разбудил отвратительный, сладковатый запах смерти, медленно просачивающийся через дверь.

Саманта спала, лежа на животе; ее обнаженное тело освещали оранжевые рассветные лучи. Из осторожности они предпочли заночевать не в “Бали-Интерконтинентале”, а в бунгало отеля “Богор”.

Малко мысленно проклинал упрямство Саманты. В эту минуту они уже могли плыть на Яву, оставив далеко позади коварную Кали и ее подручных.

Малко сел на кровати. Комната постепенно наполнялась все тем же тошнотворным запахом. Он слишком хорошо знал этот запах, чтобы ошибиться: его могло издавать только мертвое человеческое тело.

Осторожно, чтобы не разбудить Саманту, Малко встал, вынул из ее сумки пистолет, а затем отодвинул занавеску на окне.

Рассвет еще только начался. Дорога к дому была безлюдна, но у порога лежало нечто, завернутое в большую плетеную циновку.

Малко надел защитные брюки, “подаренные” ему накануне, и бесшумно вышел на крыльцо. Прохладный ветерок приятно освежил ему лицо, но он тут же отшатнулся от ужасного запаха, исходившего от циновки. Преодолевая отвращение, Малко нагнулся и развернул толстый рулон. В следующую секунду его едва не стошнило, и он отвернулся, судорожно глотая воздух.

Распоротый живот Раки раздулся и превратился в сплошное красно-серое месиво. Малко увидел на выбритом черепе буквы ИКП. Лицо не было обезображено, и австриец сразу узнал водителя-убийцу. Малко знал, что означает ИКП. Если убийство Раки действительно совершили местные коммунисты, ситуация становится еще более странной. Получается, что Рака принадлежал к другой партии – ИНП, которая стояла у власти и не имела причин совершать тайные сделки. Зачем ей было ввозить оружие обходными путями? Дело все больше запутывалось. Кому и для чего предназначался груз с “Бремена”?