Замок на скале, стр. 37

При дворе Эдуарда IV Бэкингем вскоре стал одной из наиболее заметных фигур. Не было ни одной дамы, которая бы не заглядывалась на Генри Стаффорда, не вздыхала о нем украдкой. Это бесило короля, который уже начал терять былую привлекательность, располнел, часто хворал. Он по-прежнему предавался излишествам во всем, но теперь, глядя на него, уже трудно было поверить, что когда-то его называли «шесть футов мужской красоты».

Эдуард обрюзг, лицо его отекло и приобрело нездоровый оттенок, а глаза, прежде чистые и дымчато-прозрачные, теперь отливали желтизной и недобро глядели из-под тяжелых век. И при всем этом король по-прежнему без разбора волочился за каждой юбкой, замужней или незамужней, дворянкой или особой низкого звания, добиваясь их расположения если не деньгами, то посулами, но, когда они становились покорны, чаще всего грубо прогонял их.

Исключение составляла лишь Джейн Шор, жена торговца из Чипсайда, которую Эдуард вырвал из семьи и поселил при дворе. После истории с Элизабет Вудвиль это было второе по силе увлечение короля. Джейн Шор мало походила на средневековый идеал красоты, была не златокудрой и высокой, а наоборот – маленькой, черноволосой, с ореховыми глазами олененка и золотисто-смуглой, как у испанки, матовой кожей. И тем не менее чары этой горожанки были таковы, что королева впервые в жизни забеспокоилась и стала ревновать в предчувствии, что эта мистрис Шор со временем может добиться многого.

Однако Джейн была умна. Она знала о своем влиянии на Эдуарда, но никогда не забывала о том, как король вытолкнул ее из своей постели ради неожиданно явившейся Элизабет. Мистрис Шор добивалась влияния при дворе живостью, незлобивым характером, почти детским простодушием. От всего ее облика исходили такое мягкое тепло и чувственность, что вскоре не только король, но и многие лорды поддались ее очарованию, а сын королевы от первого брака маркиз Дорсет ходил за нею следом, как теленок.

Эдуард сначала посмеивался над этим всеобщим помешательством. Он знал, что Джейн принадлежит лишь ему, лишь ему она верна, а что там эта малышка вытворяет с сердцами и душами его приближенных, его беспокоило меньше всего. Однако и он ощутил нешуточное беспокойство, когда ему донесли, что Джейн стала все чаще заглядываться на красавца Бэкингема.

Король недолюбливал молодого герцога – так стареющий, недужный ловелас недолюбливает молодого и полного сил баловня дам. Теперь же Бэкингем начал раздражать его. Королю то и дело доносили: во время празднества Генри Стаффорд несколько раз подряд танцевал с мистрис Шор, затем их видели продолжительно беседующими в нише окна, причем Джеки была весела и оживлена чрезвычайно, и многое тому подобное. Когда же во время охоты в Горнси-парк они вместе отбились от кавалькады и несколько часов пропадали, Эдуард окончательно возненавидел Бэкингема. Однако он ничего не мог с ним поделать. Это был уже не тот мальчишка-сирота, которого он едва ли не за ухо волок к алтарю, это был достойный потомок Плантагенетов, могущественный лорд, который при желании мог в считанные дни поднять весь Уэльс. И король оказался бессилен, ибо никто в Англии не поддержал бы его, посмей он поднять руку на Бэкингема из-за какой-то распутной горожанки.

Джейн по-прежнему клялась в любви и обиженно надувала губки, когда король устраивал сцены ревности. Однако стоило появиться красавчику Генри, как она не в силах была отвести от него глаз. А тот обращался с ней изысканно-небрежно, хотя и оставался почтителен в рамках этикета, на короля же поглядывал нарочито невозмутимо, улыбаясь одними уголками губ.

Эдуард решил удалить его, но все еще колебался. Сделать это надлежало так, чтобы не стать объектом насмешек всей Англии. Именно в это время ко двору прибыли Глостер и Нортумберленд и встал вопрос о посольстве в Шотландию. Король видел, что оба северных лорда вот-вот готовы сцепиться, оспаривая друг у друга право представлять английскую корону при дворе Стюарта, и поэтому неожиданно прервал их:

– Успокойтесь, милорды! Дабы вопрос о посольстве не стал яблоком раздора между любезным нашим братом Глостером и вами, дорогой друг и сподвижник, к Якову Стюарту отправится некто иной. Я полагаю, что имя молодого лорда Бэкингема, сэра Генри Стаффорда, не вызовет у вас сомнений…

Когда Бэкингему сообщили о решении короля, он лишь сдержанно поклонился Эдуарду и поблагодарил за оказанную честь. Но его синие глаза, когда он поднял их на короля, таили такую насмешку, что тот едва сдержался, чтобы в последний миг не вспылить. Он долго беседовал с Бэкингемом, обсуждая все детали переговоров и возможных соглашений. Когда же сэр Генри наконец двинулся на Север, сопровождаемый внушительным посольским эскортом, он вез в Шотландию, помимо условий договора, и личное письмо Эдуарда IV к Якову. В этом не было ничего необычного. Но Бэкингему и в голову не могло прийти, что рукой Эдуарда было начертано в самом конце письма. Там значилось:

«Дражайший брат наш Яков!

Я стану молить за Вас Небо и Вы всегда сможете рассчитывать на нашу поддержку, если как можно дольше задержите в своих пределах нашего доброго Генри Стаффорда. А уж коли молодой Бэкингем пожелает навсегда остаться в Шотландии и мы никогда не увидим его, то в Англии никто не наденет траура по этому поводу, мы же сочтем себя Вашим должником вдвойне».

6

События, что предшествовали появлению герцога Бэкингема в Гнезде Бурого Орала и заставили его стать неожиданным гостем четы Майсгрейвов, заплелись в причудливый клубок непредсказуемых поворотов судьбы, от которых не застрахованы не только простые смертные, но и те, кто вершит историю.

Итак, герцог Бэкингем прибыл в Шотландию.

Волынки стонали и гнусавили так, что Генри Стаффорд едва сдерживался, чтобы не выбежать из зала. Нет, он решительно не мог привыкнуть к душераздирающим звукам любимого инструмента шотландцев. И сейчас, когда у него из-за мигрени раскалывалась голова, эти пронзительные завывания, лязг мечей и дикие выкрики пляшущих горцев вызывали адские мучения.

Отодвинув от себя блюдо с колопсом [33], он откинулся на спинку кресла и устало скомкал салфетку. Тут же откуда-то возник услужливый паж, с поклоном подал сверкающий таз с душистой водой для омовения пальцев, а расторопный стольник тотчас заменил тарелку на чистую. Генри усмехнулся: изысканность обихода двора Якова III странным образом сочеталась с варварскими ухватками вождей горных кланов, чувствовавших себя в королевском замке Линлитгоу столь же непринужденно, как и в диких ущельях Хайленда.

Генри поглядел на короля. Маленький, бледный, с жесткими напомаженными и завитыми в локоны вдоль щек волосами и острым носом, он уже изрядно подвыпил, и глаза его блестели, когда он созерцал дикую «пляску меча» [34], что перед ним демонстрировали воины трех северных кланов. Конечно, Стюарт мог быть доволен: даже старейшины его двора не могли припомнить, чтобы вот так, в танце, сходились вместе члены враждующих семей Мак-Ферсонов, Мак-Интошей и Мак-Кэев. Впрочем, вожди кланов, приглашенные на Рождество, торжественно поклялись не проливать крови, пока не закончится Господне перемирие [35] и они не вернутся в свои пределы. А пока что их воины плясали среди стоявших вдоль пиршественной залы длинных столов, при свете факелов, среди клубящегося над их головами дыма, который завывавший за стенами замка ураган загонял обратно в трубы, отчего пламя в очаге стонало и приседало, мечась, как затравленный зверь.

Рождество в Линлитгоу пришлось встречать неожиданно. Двор короля направлялся из любимой резиденции короля Якова III, замка Стерлинг, в Эдинбург, как вдруг разыгралась лихая непогода, и пришлось сделать остановку в замке над озером. А поскольку буря и проливной дождь, перешедший в снежную метель, не прекращались, здесь и было решено отпраздновать Рождество.