Страж ночи, стр. 11
— Да? Ну и каково лежать на спине, пока какой-то незнакомец пользуется вами, как того пожелает?
— Пока еще не знаю.
Сандро захлестнула волна надежды.
— Значит, вы еще… еще…
— Посетители мадонны дель Рубия требуют только самых утонченных удовольствий. Прежде, чем я смогу развлекать мужчин, нужно многому научиться. Моя карьера проститутки начнется накануне великого поста. Мадонна всегда устраивает на Рождество грандиозный маскарад.
Боль и горечь разочарования постепенно отступили от Сандро. Может, у него есть время, чтобы отвратить опасность от девушки и научить ее бережно относится и к своему телу, и к душе, и еще у него должно найтись время понять, почему из-за нее он чувствует себя зеленым новичком, созерцающим первую в своей жизни крепость.
Глава 3
На следующий день Лаура все еще чувствовала себя не в своей тарелке. Суровое лицо неумолимого мужчины с проницательными притворно-холодными глазами стояло перед мысленным взором. Будь он проклят, этот Сандро Кавалли! Какое он имеет право вмешиваться в ее жизнь и пытаться разрушить столь тщательно продуманный замысел! Ради искусства она готова на любые жертвы. Никакая цена не покажется ей слишком высокой.
Стараясь выбросить из головы воспоминания о вчерашнем разговоре, Лаура отправилась на прогулку. Солнце медленно выкатывалось из-за горизонта и вставало над землей, освещая город, но облака затягивали небо.
В утренней дымке мягко светилась цветная мраморная облицовка собора Сан-Марко. Вдали суровые зубцы монастырской ограды стремились вверх в желании вонзиться в постепенно светлеющую глубину неба.
Лаура часто, гуляя по городу, заходила в церкви, на стенах которых могла видеть фрески, написанные известными в республике художниками. Подолгу всматривалась она в фигуры, изучая их и делая зарисовки, чтобы постичь правильность пропорций и научиться правдиво изображать человека. Однако никакие ухищрения не могли заменить то, что обычно делали художники-мужчины, но не было позволено ей — рисовать обнаженных натурщиков. Мужские фигуры Лауре по-прежнему не удавались.
Она брела по узким зловонным улочкам, вдоль каналов. По поверхности воды иногда текли струи разноцветных жидкостей, вылитых из красильных чанов. Черепичные кровли домов сходились в переулках так близко, что даже днем было темно. У входа в лавки висели пестро окрашенные образцы шерстяных тканей.
Главным учителем девушки был город, но больше всего ее интересовали люди, и вовсе не обязательно красивые. За каким-нибудь бородатым или волосатым уродом она могла ходить целый день, пока не выдавался случай занести его на страницу альбома.
Лаура всегда и повсюду носила с собой альбом и зарисовывала все, что привлекало ее внимание. Но сегодня, выходя на прогулку, она оставила его дома, позабыв обо всем на свете от огорчения.
Из переулка на площадь вышла веселая группа нарядно одетых юношей. Высокий молодой человек, облаченный в черный камзол и длинный темно-красный плащ, ниспадавший прямыми складками, заиграл на лютне. Площадь огласилась звуками веселой песенки:
— О, как молодость мгновенна! Пой же, смейся! Счастлив будь, дружок, сегодня! Ты на завтра не надейся!
— Споешь с нами, незнакомка? — воскликнул один из молодых людей, заметив Лауру. — Присоединяйся! Разве ты не слышала? «Молодость мгновение! Пой же, смейся!»
Лютнист оборвал мелодию. Черный бархатный берет безо всяких украшений и перьев подчеркивал белизну его правильного, немного грустного, несмотря на веселую мелодию, лица.
— Не мешай мадонне следовать своей дорогой! — остановил он дружка. — Разве ты не видишь, как она печальна?
Юноши свернули в переулок. Издали, замирая, снова донеслось:
— Счастлив будь, дружок, сегодня! Ты на завтра не надейся!
Лаура даже голову не повернула в сторону весельчаков. Перед ее мысленным взором стоял образ Стража Ночи и глядела она только перед собой.
Вокруг девушки высились стройные башни дворцов и колоколен, безмолвно взирали многочисленные статуи и барельефы. Но бродила сегодня Лаура по городу вовсе не из желания наслаждаться его красотами, а в поисках успокоения.
Лабиринт улиц с бесчисленными роскошными дворцами вывел ее к монастырю Санта Марии Челесте. Привратник открыл калитку в монастырский сад. В этот февральский день солнце скупо освещало сухие ветви деревьев, но, едва переступив порог монастыря, Лаура цепким взглядом художника отметила необыкновенную гармонию открывавшегося ей вида: послушницы в темных одеждах подметали дорожки, а на поляне позади них ярко полыхал костер, прорезавший серо-голубой туман утренней дымки. Гамма красок показались Лауре необычной.
Одна из послушниц, худая, с болезненным лицом и понурой фигурой, подбросила в огонь собранный мусор, и в ее простом жесте Лаура остро почувствовала потаенную грусть. О чем печалилась монахиня? «О, как молодость мгновенна! Пой же, смейся!» — вспомнила девушка, но на душе у нее стало пасмурнее.
Лаура направилась к церкви, которую так долго украшала фресками. В то время ее внутреннее пространство было загромождено лесами. Взобравшись на леса, она расставляла в беспорядке горшочки с разведенной краской. Работала Лаура всегда со страстью. А это очень трудно — расписывать стены по сырой штукатурке. Она редко была довольна тем, что удавалось сделать за день, потому что разведенные на известковом молоке, краски неожиданно давали нежелательно тусклый тон.
Иногда посмотреть, как продвигается работа, заходила настоятельница монастыря и даже несколько раз взбиралась на леса.
— Где ты? — кричала она, задыхаясь. — Я совсем запуталась в этих перекладинах! Да тут можно переломать ноги!
Лаура ухитрялась помочь ей взобраться повыше, не запачкавшись красками.
Иногда настоятельнице нравились фрески и она хвалила:
— Я довольна и рада, что не ошиблась, доверив тебе столь ответственную работу.
Иногда же она сердилась:
— Ну что ты тут намазала? Никуда не годится! Все надо переделать и как можно скорее!
— Но вы смотрите на незаконченную работу! — удивлялась Лаура тому, как мало разбирается настоятельница в живописи.
Однажды она, войдя в собор, грозно потребовала:
— На этой ставне изобрази пожар, случившийся в Борго восемь столетий назад.
Свирепый пожар в Борго, одном из кварталов Ватикана, населенном бедняками, оставил без крова множество семейств и был причиной гибели взрослых и детей.
— Я не справлюсь! — ужаснулась замыслу настоятельницы Лаура.
— Вот выдумка — не справишься! А ты попробуй справься!
От таких бессмысленных требований и упреков Лауру охватывало отчаяние, не хотелось работать, опускались руки. Но постепенно замысел увлек ее, развившись в ходе работы. Она задумала трагическое по своему настроению изображение, за сюжет взяв старое предание, утверждавшее, что жестокий пожар прекратился в тот момент, когда папа Лев IV, выйдя на балкон своего дворца, поднял руку для благословения народа.
Изображая папу, Лаура невольно придала ему черты настоятельницы монастыря, что саму ее ужаснуло, но очень понравилось монахине. Зато чрезвычайно удачно получились у нее люди: кто-то помогал тушить пламя, а другие, полные ужаса, пытались бежать. Обезумевшие от горя матери метались и умоляли Всевышнего пощадить прижимающихся к ним детей.
Сейчас Лауре почему-то захотелось взглянуть на свою старую фреску. Несмотря на сходство папы Льва IV с настоятельницей монастыря Санта Мария Челесте, роспись все же была хороша. Девушка ускорила шаги.
Дверь церкви оказалась открытой. Высоко поднявшееся солнце разогнало облака и зажгло огнями стекла узких окон, но в церкви оставалось сумрачно, воздух был несколько сперт и пропитан запахом воска и ладана. Мигали огоньки лампад, слабо освещавшие лики святых и статую Франциска Асизского. Несколько послушниц неслышно прошли мимо Лауры медленной походкой.
Художница задержалась у фрески, на которой она нарисовала приход больного ребенка к апостолам. Мальчика она изобразила во время припадка с лицом, искаженным судорогой. Девушка хорошо знала это выражение, не раз наблюдая его на лицах заболевших столбняком.