Жатва дьявола, стр. 43

Глава IX

Итак, они расстались, каждый пошел навстречу своей судьбе, той, которой он жаждал. Альсид устроился в Энкорме, и, конечно, не без труда: земля была хороша, но, чтобы жить на этой ферме, нужно было сначала как следует законопатить дом — он протекал повсюду, словно старая, заброшенная лодка.

— Ну вот, девочка, — сказал Альсид, когда они с Люсьенной вошли туда. — Понятно, это совсем не дворец, а все-таки твой собственный дом и твоя земля вокруг.

— Я тебе доверяю, — ответила она, — и я уж так решила, что пойду с тобой до конца.

— И мы пойдем с тобой далеко, — твердым тоном ответил он. — Куда дальше, чем ты думаешь.

— Я в тебя верю, — сказала Люсьенна.

И она действительно верила в него. В эту минуту ей вспомнилось, какую жизнь она вела с Обуаном: гости, пирушки, карты, поездки в город, и она дивилась себе, как она могла, хоть на краткое время, увлечься этой вольготной жизнью? Здесь перед ней был домишко, открытый всем ветрам, и еще надо было потратить много, много дней, чтобы сделать его пригодным для жилья, а все-таки она нисколько не пала духом, наоборот, чувствовала прилив бодрости и сил, каких никогда еще у нее не было, и предстоящий тяжелый труд вовсе ее не пугал. Пусть на их ферме будет совсем не так, как в «Белом бугре», но зато она здесь действительно у себя дома, в своем углу, она хозяйка, женщина, которая живет в законном браке с настоящим землеробом, человеком мужественным, который неуклонно идет к той цели, какую себе поставил, уж не собьется с пути, не заблудится, не поддастся никаким слабостям. Земли у них с Альсидом немного — каких-нибудь двенадцать гектаров (самое большое их поле одним концом доходило до полей Мишеля), но это маленькое владение целиком принадлежит ей с мужем, действительно им принадлежит, и Альсид, несомненно, сумеет извлечь из него все что можно. И вот она готова была работать, работать еще больше, чем в чужих людях, — ведь трудиться надо будет ради своего супружеского счастья, которое, как она видела, оглядываясь на прошлое, никогда по-настоящему не подвергалось опасности. На минуту ее захватило увлечение молодости — ведь молодость принимает мираж за действительность, а удовольствия — за счастье; но все это теперь растаяло, рассеялось, исчезло, стоило только посмотреть, что сталось с Обуаном: ведь он теперь уж не хозяин своему добру, и придется бедняге расстаться со своей фермой, — это уж наверняка: как он ни пытается выпутаться, а увязает еще больше.

И вот муж и жена принялись за работу, да так рьяно, что дня им не хватало, ночи казались слишком долгими, и оба старались сократить их, чтобы побольше поработать.

Адель же и Альбер царствовали теперь в своих владениях. Когда старшая сестра надоумила брата, как приобрести участок земли в Ормуа, она верно сказала ему, что теперь придется хозяйничать по-другому. Альсида они лишились, и это была большая потеря, но раз уж все равно пришлось бы рано или поздно с ним расстаться, раз судьба назначила ему идти своей дорогой, надо немедленно устроиться иначе. Адель наняла работницу, выбрала ее по своему подобию — крепкую и энергичную девку, ничего для нее не жалела, зато уж и заставляла ее работать во всю мочь. Леона, как звали работницу, не только готовила еду, но и ходила за коровами, — батрак обязан был лишь задавать им корму. Она занималась птицей, стирала белье, варила картошку для свиней, а так как эта работа не могла заполнить весь день, она еще вскапывала огород, полола его и поливала, ухаживала за цветами, которые Женеты разводили даже в самые тяжелые времена, и Леона выращивала их, можно сказать, с любовью, с особой заботой.

Нанят был и работник, парень тридцати лет, который был на фронте, счастливо отделался одним-единственным, да и то легким, ранением и никогда не говорил о войне. «Только время зря теряли», — так он характеризовал войну. Новый батрак был не из тех, кто заводит свое хозяйство, он не имел таких стремлений, но на других работал, как будто на себя самого, — из склонности, из потребности в работе и из любви к земле, подобно тому как Леона питала любовь к цветам в хозяйском садике.

Работала на ферме и жена Альбера — он женился.

Ведь когда Альбер услышал, что Люсьенна будет жить далеко, он сказал, что возьмет себе жену. Он решил это не из чувства досады, но и огорчение от разлуки с Люсьенной сыграло тут немалую роль. Но, главное, он хотел положить конец мечтаньям, осуществить которые, впрочем, никогда и не помышлял. Будь Люсьенна свободна, он с радостью женился бы на ней, хотя и помнил, что она была любовницей Обуана; но в ее разрыве с Обуаном и в том, как она вела себя после этого, он видел глубокую ее серьезность да также и привязанность к мужу, — и он сознательно оставался в тени, любил и не смел признаться в своем чувстве. Люсьенна была единственным образом любви, который был в его жизни, и вот она ушла; он не преследовал ее, на это у него не было ни времени, ни сил. Он женился — ему давно следовало это сделать, чтобы иметь детей, которых он все мешкал произвести на свет, а ведь они теперь были необходимы: земли на «Краю света» купят еще больше, и в дальнейших наследники должны продолжить род и хозяйство Женетов.

Женитьба дело серьезное. Нельзя жениться на ком пожало, в особенности если у жениха есть средства, — он может выбирать. Средства у Альбера были, он стал теперь почти что «хорошей партией». Конечна, при нем жила сестра (мужа ее совсем не видно было, он жил на стороне), и Альберу принадлежала только половина всего имущества, но эта половина представляла собою весьма существенную величину, и распоряжался фермой Альбер, хотя сестра потихоньку и продолжала подготовлять будущее. Все, что касалось посевов, решал Альбер, он распоряжался и порядком полевых работ, вел все дело; если его жене и пришлось бы считаться с золовкой, она все же оставалась бы хозяйкой, — по крайней мере, по названию. Альбер встретил в городе Вов, в доме торговца зерном, девушку, дочь удалившегося от дел фермера. Она нисколько не походила на Люсьенну, но, побеседовав с нею, Альбер нашел, что она умна и рассудительна, хотя и не отличается соблазнительной красотой. Впрочем, такую жену он и искал. Узнав, что в день свадьбы она получит сто тысяч франков приданого, он посватался.

В сущности, он заключил сделку — так же как при покупке лошади. Только что не ощупал мышцы Жильберты и не попросил, чтобы показали ее зубы. Ей исполнилось двадцать шесть лет. На первый взгляд эта коренастая, широкобедрая девушка отличалась крепким здоровьем и просто создана была для рождения детей. До тех пор пока ее отец после смерти жены не отошел от дел из-за болезни сердца, которая не унесла его, однако, в могилу и на шестьдесят девятом году, Жильберта почти не выезжала с отцовской фермы, жила на доходы с земли и для нее. Она обладала достаточными практическими сведениями в сельском хозяйстве, достаточно знала крестьянскую работу — так что с этой стороны нельзя было ожидать неприятных сюрпризов, когда ей пришлось бы самой вести хозяйство. Адель, с которой брат посоветовался, конечно, сказала «да» и всячески убеждала его жениться на Жильберте, а когда узнала, что в общий котел при этом попадет сто тысяч франков, она не могла успокоиться, пока не состоялась свадьба.

Сразу же стало ясно, что у Жильберты такие же повадки, как у Женетов. Ведь в Босе живет только одно племя, обладающее неизменными хорошими качествами, но, разумеется, и своими недостатками. Женившись на девушке такого склада, Альбер не обманулся. Не ошиблась и Адель, вынеся с первого взгляда свое суждение о Жильберте. Одна уж ее скромная одежда резко отличалась от кокетливых нарядов Люсьенны — Люсьенны, любовницы Обуана, в которую Альбер (теперь уж не страшно было сказать это) вполне мог влюбиться, к ужасу своей сестры, — недаром она даже теперь старалась тайком отвадить от нее брата, уговаривая его жениться на степенной девушке. Глядя на прочные ботинки невесты, на ее платье из плотной материи, на ее румяное лицо, не знающее пудры, на большие руки, подобающие работящей особе, она сразу угадала, что Жильберта будет принадлежать да и теперь уже принадлежит к той же породе, что и новая ее родня. А с лица не воду пить, в постели она окажется не хуже других; любовь не будет ее утомлять, не помешает ей вставать рано утром; впрочем, на этот счет можно не беспокоиться, Альбер парень не такой уж пылкий. И во всем у этой девушки видна была солидность, уверенность, что она справится с теми обязанностями, которые ее ждут, чувствовалось, что семья поглотит ее, что она войдет в нее как неотъемлемая ее часть и, несомненно, будет полезна.