И умереть некогда, стр. 19

— Куда поедем? — спросил он.

— Ко мне, — сказала она.

День был уже в разгаре. На улицах хозяйки с полными сумками спешили домой, и запах нагретого масла — запах полудня — начинал, как и накануне, в старом квартале, носиться в воздухе; из раскрытых окон вырывались раскаты смеха и музыка, исполняемая по радио. Такси примчало их на Французскую улицу и остановилось перед домом Лоранc.

Машина уже отъехала, однако Гюстав продолжал неподвижно стоять на тротуаре. Тогда Лоранс повернулась к нему и сказала:

— Пойдемте со мной.

Он поднялся за ней на третий этаж. Следуя сзади, он любовался ее телом в движении, но это не вызвало в нем никаких грешных мыслей, — лишь чувство нежности, на которое еще совсем недавно он не считал себя способным. Хотя, конечно, ему приятно было, что она так хороша. Дойдя до своей двери, Лоранc достала ключ, открыла.

— Входите, — сказала она.

Он вошел. Она тем временем прошла в дальнюю комнату, сняла шляпу и вернулась к нему.

— Снимайте же пальто.

И поскольку он медлил, она поистине материнским жестом принялась стягивать с него пальто.

Он не противился — горло у него сдавило от волнения. Лицо Лоранc сияло, в глазах ее больше не было слез, зато он чувствовал, как у него в уголках глаз собирается влага. Он смотрел на нее, глубоко взволнованный неведомым дотоле чувством, какого он никогда не испытывал и не надеялся уже познать, — этот человек, который ни во что, или почти ни во что, не верил, которому было просто не до того, вдруг почувствовал, как откуда-то из недр его души рвется благодарственная молитва.

— Лоранc…

— Оставайся. Ты же сам понимаешь, что не сможешь отсюда уйти.

Она сказала ему «ты», она, которая никогда никому не говорила «ты», которая обращалась на «вы» даже к бабушке, и эта неожиданная свобода в обращении придала их словам, тому, что возникало между ними, даже самому их присутствию вдвоем в этой квартире, какую-то удивительную чистоту.

— Считай это своим домом. Мы не знакомы с тобой, но я все о тебе знаю. И я прошу тебя остаться не из чувства благодарности за то, что ты для меня сделал, а потому, что не представляю себе жизни без тебя. Я прошу тебя об этом, потому что иначе поступить не могу, это было бы противоестественно. Я еще не знаю, что будет между нами, знаю только: что-то уже есть, и этого мне достаточно. В моей жизни не было ни одного мужчины. Я девственница. Но я буду принадлежать тебе и, наверно, стану твоей женой — так, сразу, ни о чем тебя не прося, ничего не требуя взамен, ни замужества, ни брачного контракта, просто доверяя тебе, веря тебе. Больше мне нечего тебе дать, все, что у меня есть, — твое.

Она не подошла к нему. Не обняла его. Она только сказала:

— Пойду накрою на стол. У меня есть все, что нужно для обеда: я купила это вчера себе на ужин, и все осталось, поскольку мы ходили в ресторан. Садись. Я все сейчас приготовлю. И подам тебе, ведь ты теперь у себя.

Глава V

Все было очень просто. К чему задавать вопросы, говорить громкие ненужные слова, когда ты понимаешь, что? ты получил, понимаешь, что жизнь твоя вдруг наполнилась счастьем! Только люди, никогда этого не испытавшие, могут сказать, что так не бывает, что доверие, что уверенность в другом человеке не приходят так сразу, — я знаю людей, которые на своем примере могут доказать обратное, если такие доказательства доступны пониманию и достаточно красноречивы для душ и сердец, не способных так чувствовать и потому нищих духом.

Когда, пообедав, Гюстав поднялся из-за стола, намереваясь пойти в гостиницу за своим чемоданчиком, Лоранс подошла к нему. Она положила ему руки на плечи таким простым, обыденным жестом, точно делала это изо дня в день. В одной руке она держала маленький золоченый ключик. Обняв его за шею, другой, свободной рукой она протянула ему этот ключик и сказала:

— Вот тебе ключ.

Это был ключ от квартиры, которым пользовалась ее бабушка. Он был потрясен: значит, она доверяет ему, не рассуждая, не колеблясь, даже не спросив, кто он, откуда прибыл, куда направляется. Отдавая ему этот ключ сейчас, когда между ними еще не было близости, когда он еще ни разу даже не обнял ее и не поцеловал, она как бы говорила ему, что он здесь у себя Дома, что она будет принадлежать ему, если он того пожелает, что она полагается на его деликатность, такт, доверяет его любви, отдает себя в его распоряжение вместе со всем, что у нее есть, — словом, хочет, чтобы он знал, что все здесь принадлежит ему и он может делать с этим, что пожелает. И он не противился, не искал вежливых слов — слов благодарности, какие обычно произносят в подобных случаях. У него в эту минуту было такое чувство, точно он навеки заклял смерть. Он поцеловал эту руку, которая протягивала ему бесценный дар, и ушел — внутри у него все пело, он знал, что Лоранс будет ждать его.

Вечером, когда наступила темнота, им захотелось сесть рядом. Их руки, впервые слившиеся там, на кладбище, снова встретились как бы сами собой. Им казалось, что так было всегда, что они существуют не каждый порознь, а оба вместе, как единое целое. Ей даже казалось, что теперь она дышит легче, вольнее. Она еще не пришла в себя от горя, но уже знала, что не все безвозвратно потеряно. А он — он всецело отдался во власть чувства и колдовства. И чудо, свершившееся с ним, — как и то, что произошло накануне в игорном доме, — представлялось ему чем-то вполне естественным: он понимал, что это чудо именуется жизнью.

Немного спустя, он обнял ее и прижал к себе, — она не противилась. Как и на улице, когда она шагала рядом с ним, она чувствовала потребность в его нежности и знала, что отныне эта нежность принадлежит ей, что это одно из ее достояний. Они уже не были прежними людьми, — эта встреча сделала их другими. Теперь все решалось просто и легко и не вызывало вопросов. Не успевали они возникнуть, как уже были решены, потому что иначе быть не могло.

Он поцеловал ее в губы, и поцелуй этот оказался таким, как он и ожидал. Он не удивился, почувствовав нежность, страсть, которая родилась и в них обоих. И это было тем бесценнее, что у них все началось не так, как это бывает — не с безудержной вспышки желания, не с внезапного озарения, которое потрясает и сжигает, — у них чувства возобладали над чувственностью, и оба понимали, что между ними возникло что-то удивительное, действительно редкое, почти неземное. И вот они стояли, прильнув друг к другу, — мужчина, который забыл, что такое любовь, потому что у него не было времени ее познать, и юная девственница, которая знала любовь только в мечтах. Но даже если б до него она принадлежала тысяче других, это не имело бы значения, — для них все только начиналось.

Большая любовь — это слепая сила, и лишь некие, пока еще неведомые силы могут со временем на нее повлиять. Такой была и эта любовь, непохожая ни на какую другую. Пока только они двое знали об ее существовании, но скоро, самой своей силой, она неминуемо выплывет на свет. И тем не менее, по удивительному стечению обстоятельств, останется только их достоянием, потому что у обоих все связи с внешним миром порваны. Он сжег все мосты, покончил с прошлой жизнью и даже забыл, что эта жизнь вообще когда-то была. А она — у нее никого больше не было, ни родных, ни близких, у нее никогда не было ни друзей, ни подруг, поскольку бабушка не хотела ни с кем ее делить и собиралась выдать замуж много позже, когда волей-неволей придется передать заботы о внучке в другие руки, — впрочем, и говорила-то она об этом, лишь желая доказать себе, что это ее волнует, тогда как на самом деле была удивительной эгоисткой, настолько любившей, однако, свою внучку, что ее можно было за это простить. Словом, и Гюстав и Лоранс — оба были свободны и ничем не связаны, оба всецело принадлежали себе.

Только сочетание нежности и желания рождает настоящую, длительную любовь. Они поняли это, когда стояли, обнявшись, прильнув друг к другу, слившись воедино не только телом, но и душой. Немного погодя, не высвобождаясь из его объятий, она сказала: