Хроники Вторжения, стр. 42
Рагу оправдало свое название – во рту от него горело, как русская земля у французов под ногами, и есть его можно было разве только на спор. Полковник отодвинул тарелку. Подошел к стойке бара – там скучал давешний бармен.
– Коньяк, пожалуйста. Смотрю, с посетителями у вас не густо.
– Да уж, – вздохнул бармен. – Хочу уйти, а куда? Где поприличннее – все места заняты. Лимончик?
– Без лимона, – полковник принял пузатую рюмку. – А вчера у вас людно было.
– Людно… А что толку? Чокнутые, спиртное не пьют. Без спиртного, что за выручка? Слезы.
– А за аренду помещения?
Бармен почесал подбородок.
– Вот вы скажите…
– Степан Тимофеевич.
– Скажите, Степан Тимофеевич, я вчера заметил – не понравилось вам тут.
– Правильно заметили.
– А почему? Я скажу, почему. Главный их, руководитель, он их, дурачков молодых, крепко держит. Это ладно бы. Босса нашего охмурил.
Не платит арендной платы – раз. Фигня вся эта, – бармен нехорошо глянул на «иллюминатор» в потолке, – два. Босс из своего кармана проплатил всю эту реконструкцию. Эти плазменные экраны – двадцать штук баксов. А ручей этот, там усилитель с динамиком, чтобы журчало сильнее – тысяча баксов. Архитектору за проект? Санстанции за все?
"Бедный парень – деньги босса в свой убыток записал",подумалось полковнику.
– Мне зарплату не повысит – выручка, понимаешь, маленькая.
Полковник мучал пузатую рюмку, двигая ее туда-сюда по стойке и не прикладываясь к содержимому.
– Я вам представился, позвольте узнать ваше имя?
– Да что там… Федор.
– Согласитесь, Федор, когда они включают плазменные экраны, светильники – выглядит впечатляюще. Стихи читают. Чем плохо такое общение? Водку не пьют, наркотики не употребляют. Не все ведь сводится к меркантильным интересам, а?
– Лучше бы они водку жрали и посуду били.
– Вот как. Скажите, Федор, что вы думаете об их руководителе, Романе? Вы сказали, что он всех охмуряет. А вас? Как, держитесь?
– Я – крепкий орешек. Правда, на баб западаю, а так – шиш.
– И давно они у вас здесь обретаются?
– Год уже.
– И все это время только стихи и проза? Никаких эксцессов не было?
Бармен посмотрел на полковника с уважением.
– Мне почему-то кажется, что вы из органов.
– Правильно кажется.
– Приходил сюда один, из органов.
– Майор Батретдинов?
– Да, так представился.
– Знаете, есть у нас такая шутка. Твое имя – майор, а фамилия – товарищ, и забудь, что ты человек.
Бармен Федор хмыкнул.
– Насколько я знаю, Батретдинов интересовался иными вещами, – продолжал полковник. – Я же интересуюсь конкретно Романом, думается, мне в нем интересно то же, что и вам. Ведь вы заметили, что он как-то воздействует на людей. Вот эта обстановка, космическая, она ему помогает, как вы думаете?
– Да лажа все. Он босса без всякой обстановки охмурил.
– Хорошо. Вы видели все с самого начала. Какими были тогда эти люди, юноши, девушки? Изменились они с тех пор?
– Вот именно, – бармен сделал многозначительное лицо. – Нормальные пацаны были. Наглые, выпивали, девки их набирались так, что… Они здесь всегда собирались, шизанутые.
– В каком смысле – шизанутые?
– В смысле, стихи, на гитарах играли. Умничали.
– А потом?
– Потом появился Роман. Вот так же, как вы сейчас, стоял у стойки. Тоже коньяк заказал, без лимона. И пить не стал. Просто стоял и смотрел. Изучал он их, это ясно. На следующий день пришел, говорит – кто хочет бабок, типа, все ко мне.
– Из-за денег?
– Ну. А из-за чего? Когда книгу печатают – хорошие деньги платят.
– Понятно. Он предложил им возможность публиковаться.
– Типа того.
– Вы очень нам помогли, Федор. Многое стало понятным. Думаю, ваши муки скоро закончатся.
– В натуре? – обрадовался бармен.
– Да. Мы еще понаблюдаем некоторое время. А там, сами понимаете…
Полковник осушил рюмку.
– Бывайте, Федор.
Тот кивнул. Лицо снова сделалось скучающим и вялым.
V
Полковник «слушал» столик Романа и Риты долго, но ничего путного из этого извлечь не мог. Обычные разговоры обычных влюбленных, обычное обсуждение достоинств и недостатков очередных произведений очередных юных дарований. Количество публикуемых авторов «Цитадели» все росло. Впрочем, это у полковника удивления уже не вызывало.
Карнавал начался с новогоднего заседания «Цитадели». В этот день за столом у Романа оказалось лишь два человека. Девушек почему-то не было. Эти двое вели чудную беседу. Своего собеседника Роман называл "персом".
– Как на Земле, перс? Узнаешь?
– За двести лет здесь многое изменилось. А это, я понимаю, твое занятие, латин? Куда ведешь их?
– Неплохо, правда? Летим к зеленой звезде. Звезду можно назвать "Обретение себя". В них – дар, в каждом. А они ничего о себе понять не могут.
– Еще бы.
– Через творчество что-то начинают в себе прозревать.
– На мой взгляд, латин, на Земле изменилось много, но человек остался прежним. Низменное, по сути, существо. Не боишься, что они это в себе обнаружат?
– Пускай обнаружат, будет что преодолевать.
– Земляне себя не преодолевают. Если бы они себя преодолевали – сколько бы нас уже было!
– Ты, перс – язычник, и некоторые вещи не желаешь видеть. Скорее, не к нам пойдут они, а к своему богу.
– Он и наш бог.
– На Земле это понимают совсем не так. Ты же не изменился за три тысячи лет, остался язычником, хотя и признаешь Единого.
– Космос един.
– А я воспитан христианской эпохой. Я бы сказал, что космос един, потому что бог един. Но это все так далеко от здешних проблем. Ты уже был в своем институте?
– Был.
– Похоже то, чем там занимаются, на науку?
– Соврешенно не похоже.
– А они именно это и называют наукой.
– По-моему, латин, ты что-то не то делаешь. По-моему, латин, ты их не ради Марса, а ради Земли ведешь. Зачем?
– Да, может быть. Почему бы и нет?
– Мне Земля нравится по другой причине. Я люблю, чтобы женщин много было вокруг. Красивых и ласковых. Латин, ответь мне, как одному из патриархов, что ты намерен делать со своей женщиной? Для Марса она не годится. Следовательно, ваш будущий ребенок тоже. Отвечай.
– У меня другое мнение.
– Ты заблуждаешься.
– Перс, мои дела – это мои дела.
– Конечно, свобода священна. Но готовься, придет момент возвращения на Марс, и ты их взять с собой не сможешь. Чего будет стоить твоя любовь?
– Что ты знаешь о любви? Ваша Персида не знала подлинной любви.
– Ничего не будет стоить твоя любовь. Ты вернешься на Марс. Ты – марсианец. И никогда уже не стать тебе землянином. Мы – марсианцы, и не важно, чем были наши земные прародины – моя Персида, твои Аппенины.
– Тогда, перс, я останусь здесь, состарюсь и умру.
– Не останешься. А будет вот что. Марс позовет тебя, и ты вернешься. И если, как говоришь, любишь свою женщину – будешь мучим своей любовью, и тоска твоя доведет тебя до того, что возьмешь ее и ребенка на Марс. И там они, обезумевшие, будут страдать. И ты ничего не сможешь изменить. Ты будешь смотреть на их страдания. И в один день ты их убьешь, из любви. Латин, ты сможешь удавить их своими руками? Если нет – значит ты не любишь.
– Нет, наш Марс – место для счастья, для радости. Ты спрашиваешь, куда я веду этих людей? Я хочу, чтобы они хоть на одну сотую ощутили ту радость, которую мы на Марсе привыкли воспринимать как данность.
– А ты задумывался, латин, кто создал нам этот рай? Вы, пришедшие после, не любите думать об этом. А я все три тысячи лет только об этом думаю. Наш дорогой валлиец Герберт, кстати, тебе от него привет, этой темы, по-моему, боится как огня. В "Людях как богах" расписал, что Утопия, читай, наше марсианское общество, возникла из ниоткуда. Сама по себе.
– Я знаю, ты, перс, и другие патриархи, верите, что марсиане никуда не уходили.