Матиас Шандор, стр. 27

Неужели это предательство не получит возмездия здесь на земле, где суд божий не всегда карает виновных? Неужели так и останется неотомщенной гибель трёх патриотов, графа Шандора, графа Затмара и Иштвана Батори, неужели никто не отплатит злодеям за мужественного и честного рыбака Андреа Феррато?

Будущее покажет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1. ПЕСКАД И МАТИФУ

Пятнадцать лет спустя после событий, завершивших пролог этой истории, 24 мая 1882 года, в Рагузе, одном из главных городов Далмации, был праздник.

Далмация – всего-навсего узкая полоска земли, расположенная между северными отрогами Динарийских альп, Герцеговиной и Адриатическим морем. Население её не превышает пятисот тысяч человек, – да и тем живётся тесновато.

Славный народ далматинцы! Они неприхотливы, потому что земля тут не отличается плодородием, но, несмотря на пережитые политические превратности, они не утратили чувства собственного достоинства; они не раболепствуют перед Австрией, к которой страна их была присоединена по Кампо-Формийскому договору 1815 года; наконец, они – честны, недаром этот край, по словам г-на Ириарте, прозвали "страной, где двери без замков".

В состав Далмации входят четыре провинции, носящих названия: Зара, Спалато, Катаро и Рагуза. Провинции в свою очередь делятся на округи. Столица одной из провинций – город Зара – является резиденцией генерал-губернатора. Именно в Заре заседает сейм, некоторые члены которого являются в то же время членами Венской верховной палаты.

Положение сильно изменилось с XVI века, когда ускоки – беглые сербы, – воевавшие с мусульманами и с христианами, с султаном и с Венецианской республикой, наводили ужас на всех, кто плавал по Адриатическому морю. Но ускоки исчезли, и ныне следы их можно встретить лишь в Карниоле. И теперь Адриатическое море столь же безопасно, как и всякая другая часть поэтического и великолепного Средиземного моря.

Рагуза, вернее сказать, маленькое Рагузское государство долгое время представляло собою республику, и республикой оно стало даже раньше Венеции, а именно в IX веке. Лишь в 1808 году Наполеон издал указ, в силу которого Рагуза через год должна была слиться с Иллирийским королевством в качестве герцогства, правителем которого был назначен маршал Мармон. Ещё с IX века рагузские купцы, бороздившие на своих кораблях все восточные моря, обладали монопольным правом торговли с неверными. Монополия была дарована Рагузе папою Римским, что выделяло Рагузу среди других мелких республик Южной Европы; но она обладала и более почтенными заслугами: слава её учёных, её словесности, безупречный вкус её живописцев привели к тому, что её стали называть славянскими Афинами.

Однако для успешной морской торговли необходим удобный и глубокий порт, куда могли бы заходить корабли большого тоннажа. А такого порта в Рагузе не было. Тамошняя гавань узка, усеяна подводными скалами, поднимающимися до самой поверхности моря, и может служить убежищем только для мелких каботажных судов и рыбачьих барок.

Зато на полмили севернее, в одном из небольших заливов бухты Омбра-Фиумера, имеется превосходный порт, годный для самой оживлённой торговли. Этот порт – Гравоза, – пожалуй, лучший на всём далматинском побережье. Здесь достаточно глубоко даже для военных кораблей, здесь нашлось место и для доков и для верфей, так что есть где и строить и ремонтировать суда; сюда, наконец, могут заходить и большие пакетботы, которые с некоторых пор появились на всех морях земного шара.

Дорога между Рагузой и Гравозой стала в описываемые нами времена своего рода бульваром, обрамлённым тенистыми деревьями; по обе её стороны тянулись прелестные виллы; здесь постоянно гуляли жители Рагузы, которых тогда насчитывалось тысяч шестнадцать – семнадцать.

В тот праздничный день, часа в четыре пополудни, рагузцы, пользуясь дивной весенней погодой, толпами направлялись в Гравозу.

В этом пригороде – ведь Гравозу, расположенную у самых городских ворот, позволительно назвать пригородом – был местный праздник со всевозможными играми, ярмарочными лавками, музыкой и плясками под открытым небом, с фокусниками, акробатами и чревовещателями, которые своими песнями, зазываниями и барабанным боем оглашали все улицы до самой пристани.

Для иностранца тут представлялся удобный случай познакомиться с различными типами славянской расы, к которым вдобавок примешивались многочисленные цыгане. На праздник съехался не только этот кочевой люд, рассчитывавший поживиться за счёт ярмарочной толпы, но явились также и крестьяне и горцы, которые не прочь были принять участие в народных развлечениях.

Тут было множество женщин – горожанок, рыбачек с побережья, крестьянок из окрестных деревень. Некоторые из них в своих нарядах старались подражать последним модам Западной Европы. Другие сохраняли свой национальный костюм; здесь можно было видеть белые рубахи с расшитыми рукавами и грудью, пёстрые безрукавки, пояски, усеянные серебряными кнопками; это была подлинная мозаика, где краски пестрели, как на персидском ковре. На" волосах, уложенных косами с вплетёнными в них разноцветными ленточками, красовался белый чепец, так называемая "окронга", покрытая вуалью, которая спадает сзади наподобие «пускула» восточного тюрбана; на ногах чулки, привязанные соломенной тесьмой. Вдобавок ко всему этому – всевозможные побрякушки в виде браслетов, ожерелий, серебряных монеток, сработанных на тысячу ладов, для украшения шеи, рук, груди и талии. Такие безделушки можно было встретить у крестьян, которые любят также украшать вышивкой ворот и рукава своей одежды.

Все эти самобытные наряды очень шли к местным жителям, даже портовые рабочие умели носить их не без изящества. Но особенно выделялся наряд комиссионеров, образующих привилегированную корпорацию. У них совсем восточный вид: тюрбаны, безрукавки, широкие кушаки, турецкие шаровары и чувяки. Они пришлись бы к месту и на набережной Галаты и на площади Топхане в Константинополе.

Праздник был в полном разгаре. Балаганы на набережной и на площади были битком набиты народом. Помимо различных увеселений, предстоял ещё "аттракцион", привлекавший толпы любопытных, а именно спуск на воду трабаколо. Это особого типа судно, часто встречающееся на Адриатическом море, с двумя мачтами и двумя парусами трапециевидной формы, привязанными к реям их верхним и нижним ликтросом.

Спуск был назначен на шесть часов вечера, корпус трабаколо был уже освобождён от подпорок, и оставалось только вынуть клин, чтобы спустить его на воду.

В ожидании этого события клоуны, акробаты и бродячие музыканты взапуски соревновались в ловкости и талантах, к вящему удовольствию зрителей.

Особенно много народу толпилось вокруг музыкантов; больше всего зарабатывали гусляры. Они распевали гортанными голосами песни, любимые у них на родине, и подыгрывали себе на своих причудливых инструментах. Песни этих бродячих музыкантов стоило послушать.

Гусли, на которых играют эти уличные виртуозы, представляют собой инструмент со струнами, натянутыми на длинный-предлинный гриф; по струнам водят незатейливым смычком. Создаётся впечатление, что у гусляров мощные голоса, потому что поют они не только грудью, но и горлом.

Один из певцов – здоровенный малый, желтолицый и черноволосый, – держал между коленами инструмент, похожий на исхудавшую виолончель, и всей позой и жестами старался выразить содержание песенки, смысл которой можно передать так: