Матиас Шандор, стр. 22

Но, быть может, эта неизвестная дорога связывала город с Триестом, сердцем Истрии? Идти по ней – не значило ли двигаться навстречу самой большой опасности? Да, конечно! Но другого выхода не было.

Около половины десятого на расстоянии четверти мили впереди показались смутные очертания города, но его было трудно узнать в темноте.

Дома громоздились уступами на скалистом массиве, возвышавшемся над морем, а внизу виднелась глубокая бухта, служившая гаванью. Над городом поднималась высокая колокольня, в темноте похожая на громадное копье.

Матиас Шандор твёрдо решил не входить в этот город, где двух иностранцев могли скоро заметить, и, если возможно, обогнуть его стены и выйти прямо к морю.

Но возле города ничего не подозревавших беглецов заметил человек, видевший их на берегу Лемского канала, тот самый Карпена, чьё сообщение бригадиру жандармов они недавно слышали; он издали последовал за ними. Соблазнившись богатой наградой, испанец решил понаблюдать за дорогой, и, к несчастью для наших друзей, ему удалось снова напасть на их след.

В это время из городских ворот выехал небольшой полицейский отряд и чуть не перерезал им дорогу. Они бросились в сторону и поспешно направились к морскому побережью вдоль городской стены.

Впереди они заметили скромный рыбацкий домик, его окошки были освещены, а дверь полуоткрыта. Если Матиас Шандор и Иштван Батори не найдут здесь убежища, если их откажутся впустить – они пропали! Искать тут приюта – значило рисковать головой, но у них не было выбора.

Друзья подбежали к домику и остановились у входа.

Какой-то человек чинил сети при свете судовой лампы.

– Друг мой, – спросил граф Шандор, – не скажете ли вы, что это за город?

– Ровинь.

– А кто хозяин этого дома?

– Рыбак Андреа Феррато.

– Не согласится ли Андреа Феррато приютить нас на эту ночь?

Андреа Феррато оглядел незнакомцев, подошёл к двери и заметил полицейский отряд, выезжающий из-за угла городской стены. Без сомнения, он сразу догадался, что за люди пришли просить у него приюта, и понял, что ещё минута – и они пропали…

– Входите, – сказал он.

Однако беглецы не спешили переступить его порог.

– Друг мой, – сказал граф Шандор, – тот, кто выдаст узников, бежавших из Пизинской башни, получит в награду пять тысяч флоринов!

– Знаю.

– А тот, кто их укроет, пойдёт на каторгу!

– Знаю.

– Вы можете нас выдать, если хотите…

– Я уже сказал вам – входите, да поживей! – ответил рыбак.

И Андреа Феррато запер дверь в ту минуту, когда отряд жандармов подъезжал к его дому.

8. В ДОМЕ РЫБАКА ФЕРРАТО

Андреа Феррато был корсиканец, уроженец маленького портового городка Санта-Манца в округе Сартен, на восточном побережье острова, недалеко от его южного мыса. Кроме Санта-Манца, Бастии и Порто-Веккьо, на этом берегу Корсики нет других портов. Это побережье, некогда причудливо изрезанное, теперь имеет однообразные очертания, – в течение тысячелетий море постепенно размыло его мысы, заполнило наносами заливы, сгладило выступы, уничтожило бухты.

Здесь, в узком проливе между Корсикой и Италией, а иногда среди скал пролива Бонифачо и у берегов Сардинии, рыбачил Андреа Феррато.

Лет двадцать тому назад он женился на молодой девушке из тех же мест. Спустя два года у них родилась дочь, которую назвали Марией. Ремесло рыбака не из лёгких, особенно когда приходится заниматься ещё и ловлей кораллов, которые образуют подводные рифы в самых опасных местах пролива. Но Андреа Феррато был человек смелый, сильный, не знающий усталости, он так же ловко управлялся с сетями, как и с драгой. Дела его шли неплохо. Жена Феррато, деятельная и толковая женщина, очень умело вела хозяйство в их маленьком домике в Санта-Манца. И муж и жена умели читать, писать и считать, – словом, были людьми сравнительно образованными, особенно если вспомнить, что, по данным статистики, из 260 тысяч человек, населяющих Корсику, 150 тысяч и по сей день неграмотны.

Может быть, именно благодаря своей образованности Андреа Феррато – итальянец по происхождению, как и большинство корсиканцев, – скорее походил на француза и образом мыслей, и чувствами, и симпатиями. А в те времена этого было достаточно, чтобы в округе к нему относились с неприязнью.

Население этого глухого южного района, удалённого от крупных городов Бастии и Аяччо и от административных центров острова, в глубине души оставалось враждебным ко всему не итальянскому. Такой положение вещей достойно сожаления, однако можно надеяться, что с распространением просвещения оно постепенно изменится.

Как уже было сказано, семья Феррато вызывала к себе глухую неприязнь окружающих. Но на Корсике от недружелюбия до ненависти один шаг, а от ненависти до насилия и того меньше. Вскоре эти отношения обострились до крайности. Однажды Андреа, выведенный из себя угрозами грубого соседа, к слову сказать, изрядного негодяя, в порыве гнева совершил убийство и должен был бежать.

Андреа Феррато был не таким человеком, чтобы скрываться в маки и вести непрерывную войну как с полицией, так и с родными и друзьями убитого, войну, где одно убийство влечёт за собой другое, – ведь в конце концов месть неминуемо настигла бы и членов его семьи. Он решил покинуть Корсику. Ему удалось незаметно бежать из посёлка и перебраться на побережье Сардинии. Жена его продала их маленький участок, уступила за небольшие деньги домик в Санта-Манца, распродала все имущество, лодку, рыболовные снасти и вместе с дочкой отправилась к мужу. Феррато навсегда отказался от мысли вернуться на родину.

К тому же это убийство, хотя и совершенное для самозащиты, лежало тяжким бременем на его совести. Немного суеверный, как и все его соотечественники, рыбак горячо хотел искупить свой грех. Он говорил себе, что эта смерть простится ему, если он, рискуя собственной жизнью, спасёт другого человека. И он твёрдо решил поступить так при первой возможности.

Покинув Корсику, Феррато недолго оставался в Сардинии, где его легко могли обнаружить. Человек энергичный и смелый, он боялся не за себя, а за свою семью, которая могла стать жертвой кровной мести. Поэтому, как только ему представился случай уехать, не вызывая подозрений, он отправился в Италию. Некоторое время он жил в Анконе, а потом перебрался на противоположный берег Адриатического моря, в Истрию. Там он и поселился.

Вот почему корсиканец Андреа Феррато оказался в маленьком порту Ровинь. Он жил там уже семнадцать лет, занимаясь, как и на Корсике, ловлей рыбы, и вернул семье прежний достаток. Спустя девять лет после приезда в Ровинь у него родился сын, Луиджи. Рождение этого мальчика стоило жизни его матери.

Овдовев, Феррато жил исключительно для своих детей. Мария, – ей к этому времени исполнилось восемнадцать лет, – заменяла мать брату, которому шёл восьмой год. И если бы не тоска по верной подруге жизни, Андреа был бы вполне счастлив тем счастьем, которое даёт труд и сознание исполненного долга. В округе все любили его, ибо он каждому готов был помочь и дать добрый совет. Он заслуженно пользовался славой хорошего рыбака, искусного в своём ремесле.

Здесь среди скал у берегов Истрии ему не приходилось жалеть об уловах в заливе Санта-Манца или в проливе Бонифачо. К тому же, прекрасно изучив море у этих берегов, где говорили на том же языке, что и на Корсике, он нередко в качестве лоцмана водил суда вдоль побережья от Полы до Триеста. Это давало ему дополнительный заработок, помимо того, что он выручал от уловов в здешних богатых рыбой местах. Словом, жилось ему неплохо; не забывал он и о бедняках. Они знали, что в его доме им никогда не откажут в куске хлеба, и Мария вместе с отцом всегда старалась каждому помочь.

Но рыбак из Санта-Манца помнил клятву, которую он себе дал – жизнь за жизнь! Он убил человека и должен спасти человека.

Вот почему, когда два беглеца подошли к двери его дома, он, угадав, кто они, и зная, что ему грозит, без всякого колебания сказал им: "Войдите!" – а про себя добавил: "И да хранит господь всех нас!"