Гектор Сервадак, стр. 31

Теперь можно было его рассмотреть.

Человек этот, — с виду лет шестидесяти, хотя на самом деле ему минуло только пятьдесят, — маленький, щуплый, с живыми и хитрыми глазами, горбоносый, с нечесаными волосами, с желтовато-седой бородкой, с большими ногами и длинными цепкими руками, воплощал в себе типические и всем знакомые черты ростовщика, которого нельзя спутать ни с кем. Это был скряга и стяжатель, с черствым сердцем и гибкой спиной, словно созданной для низких поклонов. Деньги притягивали его, как магнит железо, а со своих должников такой Шейлок готов был содрать шкуру. Среди магометан этот человек выдавал себя за магометанина, среди католиков за христианина, и, если бы это сулило ему барыш покрупнее, он стал бы язычником.

Его звали Исааком Хаккабутом. Он родился в Кельне, следовательно, прежде всего был пруссаком, а потом уже немцем. Однако большую часть года, как он рассказал Сервадаку, Хаккабут плавал на своей тартане. Промышлял он главным образом торговлей в приморских городах. Эта тартана вместимостью в двести тонн — поистине плавучий магазин колониальных товаров — поставляла на побережье всевозможные изделия, начиная с серных спичек и кончая лубочными картинками из Франкфурта и Эпиналя.

«Ганза» служила Хаккабуту настоящим домом. Он жил на борту тартаны, потому что у него не было ни жены, ни детей. Экипаж из шкипера и трех матросов вполне справлялся с легким суденышком, плававшим вдоль берегов Алжира, Туниса, Египта, Турции, Греции и по левантийским портам. Хаккабут появлялся там с большими запасами кофе, сахара, риса, табака, тканей, пороха; там он торговал, выменивал, сбывал старье и в конечном счете сильно наживался.

Когда разразилась катастрофа, «Ганза» стояла в Сеуте — крайней точке марокканского побережья. В ночь с 31 декабря на 1 января шкипер с матросами были на берегу и бесследно исчезли, как и многие другие. Но, как читатель помнит, катастрофа пощадила утес у Сеуты, расположенный напротив Гибралтара (хотя выражение «пощадила» здесь едва ли уместно); на этом утесе спаслись десять испанцев, которые не имели никакого представления о том, что произошло.

Эти крестьяне, андалузские «махо», беспечные по природе, бездельники по призванию, так же искусно владевшие навахой, как и гитарой, выбрали своим вожаком некоего Негрете, который прослыл среди них самым смышленым человеком лишь потому, что больше других шатался по свету. Велико было их смятение, когда они увидели, что остались одни без всякой помощи на Сеутском утесе. Правда, поблизости стояла «Ганза», и они не постеснялись бы захватить тартану и расправиться с ее владельцем, но никто из них не умел управлять судном. Однако нельзя же было всю жизнь прожить на скалах, и, когда иссякли запасы съестного, испанцы заставили Хаккабута взять их на борт «Ганзы».

Тем временем два английских офицера с Гибралтара нанесли Негрете визит, о котором уже упоминалось. О чем говорили англичане и испанцы, Хаккабут не знал. Как бы там ни было, после этой беседы Негрете вынудил Хаккабута поднять паруса, чтобы доставить его с товарищами поближе к марокканскому побережью. Хаккабут покорился, но по своей привычке из всего извлекать выгоду поставил условием, что испанцы заплатят ему за переезд; испанцы согласились и тем охотнее, что твердо решили не платить ни реала.

«Ганза» отчалила 3 февраля. Дул западный ветер, и управлять тартаной было легко; вся задача экипажа заключалась в том, чтобы вести судно по ветру. Неопытные моряки подняли паруса, сами не зная, что ветер несет корабль к единственному месту земного тара, где их ждет спасение.

И вот в одно прекрасное утро Бен-Зуф увидел на горизонте непохожее на «Добрыню» судно, которое ветер вскоре пригнал прямо в Шелиффскую гавань, к бывшему правому берегу реки.

Рассказ Хаккабута дополнил Бен-Зуф, сообщив, что груз судна, еще нетронутый, может очень пригодиться островитянам. Разумеется, с Хаккабутом договориться нелегко, но, принимая во внимание обстоятельства, Бен-Зуф не видел большого греха в том, чтобы отобрать у него товары для общей пользы: ведь Хаккабуту все равно негде больше торговать.

— Что до тяжбы между хозяином «Ганзы» и его пассажирами, — добавил Бен-Зуф, — то мы поладили на том, что спор разрешит генерал-губернатор, когда вернется после осмотра своих владений.

Гектор Сервадак невольно улыбнулся, услышав объяснения Бен-Зуфа, однако обещал Хаккабуту, что с ним поступят по закону; этим он положил конец нескончаемым упоминаниям «бога Израиля, Авраама и Иакова».

— А все-таки, — сказал граф Тимашев, когда Хаккабут отошел в сторону, — как же эти люди с ним расплатятся?

— О, деньги у них есть! — ответил Бен-Зуф.

— У испанцев? — спросил граф. — Вряд ли!

— У них есть деньги, — повторил Бен-Зуф, — я сам своими глазами видел у них деньги, да еще английские!

— Ах вот оно что! — сказал Сервадак, вспомнив визит английских офицеров в Сеуту. — Ну что ж, пускай! Придет время — разберемся! А знаете, граф, ведь на Галлии есть уже представители многих европейских стран!

— Да, капитан, — ответил граф, — на этом осколке земного шара собрались вместе подданные Франции, России, Италии, Испании, Англии и Германии. Но Германия, надо признаться, плохо представлена!

— Не слишком ли многого мы требуем? — ответил Сервадак.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,

в которой капитан Сервадак единогласно избран генерал-губернатором Галлии, причем он и сам присоединяется к общему решению

«Ганза» доставила на остров десять испанцев, включая двенадцатилетнего Пабло, тоже спасшегося на Сеутском утесе. Они почтительно приветствовали капитана Сервадака, представленного им Бен-Зуфом в качестве «генерала-губернатора», и после его ухода снова принялись за работу.

А Сервадак и его спутники, за которыми на почтительном расстоянии следовал Хаккабут, направились к месту стоянки «Ганзы».

Теперь положение было ясно: от старого мира сохранилось всего пять островков — Гурби, Гибралтар, занимаемый англичанами, Сеута, покинутая испанцами, Маддалена, где экспедиция нашла маленькую итальяночку, и могила Людовика Святого у тунисского побережья. Вокруг этих уцелевших клочков земли раскинулось Галлийское море, включавшее примерно половину Средиземного моря и замкнутое со всех сторон отвесной грядой скал из неизвестной горной породы.

Только два острова Галлии были обитаемы: Гибралтар, где жили англичане, обеспеченные провиантом на много лет, и остров Гурби с двадцатью двумя жителями, которые должны были найти себе там пропитание. И где-то, на еще неведомом острове, жил, вероятно, последний из обитателей Земли — таинственный автор посланий, выловленных «Добрыней» из моря. Итак, население нового астероида состояло из тридцати шести душ.

Предположим, что весь этот народец в один прекрасный день очутился бы на острове Гурби, даже и тогда остров с его тремястами пятьюдесятью гектарами плодородной почвы, только что обработанной и хорошо возделанной, мог бы с избытком прокормить всех. Задача заключалась в том, чтобы узнать, когда эта почва снова станет производительной, иначе говоря, сколько времени Галлия будет подвергаться воздействию холодов мирового пространства и когда приблизится к Солнцу настолько, чтобы снова воскресли ее жизнетворные силы.

Итак, галлийцам предстояло решить две задачи: первая — движется ли планета по кривой, которая снова приведет ее к источнику тепла, то есть движется ли она по эллиптической орбите? Вторая: если да, то какова протяженность орбиты, то есть через какой период времени Галлия, пройдя свой афелий, начнет вновь приближаться к Солнцу?

Но галлийцы, к несчастью, пока еще не располагали приборами для наблюдений и не в силах были решить ни той, ни другой задачи.

Им приходилось рассчитывать только на наличные запасы: запасов «Добрыни» — сахара, вина, водки, консервов и прочего — хватило бы на два месяца, и граф Тимашев предоставил все это в распоряжение островитян; затем существовал ценный груз «Ганзы», который Хаккабут рано или поздно, по доброй воле, или против воли вынужден будет отдать в общее пользование; и, наконец, на самом острове были запасы хлеба и скота, которые при разумном ведении хозяйства могли обеспечить нужды населения на долгие годы.