Красный Бубен, стр. 53

– Александр Исаевич, проснитесь! Александр Исаевич!

Но Солженицын его не слышал.

Тогда Дегенгард решил отлететь на один иллюминатор назад и попросить заднего пассажира разбудить Солженицына.

Но сзади, оказывается, сидел террорист. У него был большой горбатый нос и густые сросшиеся брови. Заметив Дегенгарда, террорист скорчил ему рожу и показал бомбу. Дегенгард погрозил ему кулаком. А террорист показал Дегенгарду язык. Дело принимало серьезный оборот.

Дегенгард прибавил скорости и, перебирая руками по обшивке, стал подбираться к кабине пилотов. Он лег на крышу самолета, свесил вниз голову. За стеклом, вверх ногами относительно Дегенгарда, он увидел летчика. Летчик пялил стюардессу, в которой Дегенгард узнал бухгалтершу Веронику Полушкину. Дегенгард понял, что самолет летит на автопилоте. Георгий Адамович попал в неудобное положение. Ему обязательно нужно было привлечь к себе внимание, но момент для этого был не самый удобный. Как-то ему было неловко, что он оказался в такое время в таком месте… Но, вспомнив, что в салоне спит Солженицын, Дегенгард отбросил понятия о приличиях и громко постучал рукой в стекло, а ногой по крыше самолета. Пилот вздрогнул и поднял к потолку глаза. Увидев перевернутую голову Дегенгарда, он нахмурился и сделал Дегенгарду знак рукой – не мешай. Тогда Дегенгард вытащил из кармана фломастер и написал на стекле:

Пилот и Вероника перевернули головы, прочитали надпись и начали хохотать.

Дегенгард приписал:

Любовники схватились за животы и согнулись пополам. Пилот от смеха свалился на штурвал. Самолет провалился в воздушную яму. Дегенгард шлепнулся сверху на фюзеляж. Поднялся, снова подлетел к окну Солженицына и попытался ногой выбить стекло. Но не смог. Он вспомнил, что когда лез по обшивке к кабине пилота, наткнулся на какую-то железяку, похожую на радар. Он сползал на крышу, отломал радар и вернулся к окошку Солженицына. Солженицына на месте не оказалось. Наверное, пошел в туалет, — понял Дегенгард. Все равно. Он размахнулся и вышиб окошко радаром. Заткнув радар за пояс, Дегенгард пролез в окошко и понял, что Солженицын не уходил в туалет. Просто Дегенгард ошибся окошком. Солженицын сидел в кресле и спал. Сзади сидел и спал террорист. У него на коленях лежала бомба. Дегенгард подошел и ударил террориста радаром по голове. Террорист был обезврежен. Дегенгард решил выбросить его бомбу в окошко, потому что откуда-то знал, что она должна взорваться через три минуты. Он осторожно взял бомбу и на вытянутых руках понес ее к окну. Но тут самолет тряхнуло, бомба выскочила у него из рук и залетела за пазуху Солженицыну. Дегенгард похолодел и полез к Солженицыну под рубаху. Солженицын хихикнул, открыл глаза, схватил Дегенгарда за руку и заорал на весь салон:

– Держи вора! Караул, грабят!

Дегенгард понимал, что за оставшееся время он не успеет объяснить Александру Исаевичу в чем дело, и продолжал шарить под рубахой.

– Потерпите, Александр Исаевич, потерпите, дорогой!

Наконец ему удалось выхватить бомбу, и Дегенгард, сломя голову, кинулся к окну. Солженицын решил, что у него вытащили кошелек, кинулся за Дегенгардом. Дегенгард подбежал к окну и размахнулся, чтобы швырнуть проклятую бомбу подальше от самолета, но в этот миг чья-то черная когтистая рука вырвалась из темной грозовой тучи и наглухо закрыла окно. Дикий дьявольский смех заполнил пространство.

– ТЫ МОЙ, ДЕГЕНГАРД! – услышал Георгий Адамович. – ТЫ МОЙ!..

Дегенгард увидел, словно в замедленной съемке, как бомба в его руках начинает набухать, по ее поверхности расползаются трещины, из которых сочится черный дым, за которым следует ослепительная вспышка огня…

9

– А-а-а! – закричал Георгий Адамович и открыл глаза. Он, весь мокрый, лежал у себя дома на диване. На стульях перед диваном сидела, сгорбившись, Раиса и вытирала влажные глаза платочком. Рядом с ней сидел Хомяков.

Дегенгард шевельнулся и почувствовал боль во всем теле. Даже копчик болел. Откуда эта боль?.. Он совершенно не помнил, что с ним произошло и как он оказался на диване. Отчетливые воспоминания заканчивались разговором с пенсионером на лавке у фонтана. А потом… потом… Потом он не помнил… Сознание человека устроено так, что человек не может осознать того момента, когда он отключился или заснул. Зато когда человек включается или просыпается, он отчетливо помнит момент включения или просыпания.

Дегенгард попытался сесть. Ему это почти удалось, но в решающий момент рука подвернулась, и он плюхнулся на диван.

– Что со мной случилось? У меня инсульт? – спросил он, но услышал что-то вроде «О амой уилось? У эа иуль?» С челюстью было что-то не то. Она не слушалась, говорить было больно.

– Ну вот, – сказал Хомяков. – Слава Богу, очнулся… Теперь всё нормально будет…

– Ой, Жорочка, – запричитала Раиса.

Хомяков похлопал ее по плечу.

– Не переживайте, Раиса Павловна. Он мужик крепкий… Полежит и встанет… А вот челюсть надо бы ему на место поставить. У меня в армии были такие случаи после рукопашного боя. Меня один прапорщик научил. Нужен карандаш. У вас карандаш найдется?

Раиса встала, сунула мокрый платок в карман фартука и пошла за карандашом.

Хомяков похлопал Дегенгарда по руке.

– Держись, Адамыч… Сейчас мы тебя частично починим… Народными средствами…

При выражении «народные средства» Дегенгард вспомнил, что что-то хотел спросить у Хомякова, что-то важное, но что конкретно – он вспомнить никак не мог…

Георгий Адамович поморщился.

Раиса принесла карандаш.

– Ну вот, – Хомяков осмотрел карандаш критически. – ТМ… Ладно, сгодится… Вы, Раиса Павловна, отвернитесь лучше… Я при женщинах не могу.

– А вы уверены, Игорь Степанович? Вы знаете, что нужно делать? – робко спросила Раиса.

– Так точно, кру-гом!

Раиса отвернулась.

– Потерпи, Адамыч. Одна секунда – и всё, – он вставил карандаш Дегенгарду в рот, надавил на него пальцем и неожиданно резко ударил снизу кулаком по челюсти.

У Дегенгарда перед глазами взорвался салют. Резкая боль пронзила его от затылка до пяток. Дегенгарда охватила такая дикая ярость, что он дернулся, выплюнул карандаш, сел, схватил Хомякова за грудки и заорал не своим голосом:

– Ты что делаешь?!

Хомяков отпрянул и удивился. А потом улыбнулся и сказал:

– Ну вот, всё в порядке! Заговорил.

Дегенгард остановился, заставил себя медленно отпустить Хомякова, посмотрел на руки. Ярость прошла.

– Извини… Что-то я не то… – он потрогал челюсть.

– Нормально всё, – Хомяков облегченно выдохнул, но отодвинул стул подальше. – После того как ты уделал пенсионера и забулдыгу, я считаю – мне повезло, – он засмеялся. – Однако удивил ты нас, Адамыч, сегодня, честное слово… Я думал, ты интеллигент маломощный, а ты вон, оказывается, какой боец! Спецназовец!

Дегенгард ничего не понимал. Хомяков говорил что-то такое, что явно имело к нему, к Дегенгарду, непосредственное отношение, но… Ерунда какая-то!

– Ты о чем это, Степаныч?

– Как о чем? – удивился Хомяков. – О тебе!.. Герой!.. Ты что, не помнишь ничего?

– Нет…

– Не помнишь?.. Ого!.. Ты ж, Адамыч, голыми руками… и ногами… чуть не убил двух человек!.. Ну, этого забулдыгу в камере – хрен с ним, за него спрос небольшой… Решили, что он сам на тебя рыпнулся, а ты защищался удачно… – Хомяков вскинул кулаки и помахал ими в воздухе. – А вот с пенсионером неприятность посерьезнее… Он в больницу угодил с переломами… Придется это как-нибудь улаживать… Ну… ты даешь… Иногда, – Хомяков задумался, – даже довольно часто, мне тоже хочется кому-нибудь нос свернуть и зубы вышибить… Но, боюсь увлечься… А ты – молодец, – он хлопнул Дегенгарда по плечу…

Осознав случившееся, Дегенгард снова погрузился в какой-то туман, правда, не такой плотный, в каком он побывал до этого, но растянувшийся на несколько дней.