Дыхание богов, стр. 99
Зевс начинает уменьшаться. Вот в нем уже пять, а не десять метров. Три, два с половиной. Теперь он выше меня не больше чем на две головы. Он уже не так внушительно выглядит. Он похож на других Старших богов. Он зовет меня за собой к лестнице, по которой я поднялся сюда.
Мы спускаемся в синий квадратный зал. В противоположной стене две двери. Зевс берется за ручку правой.
– Ты внимательно слушал то, что я говорил? Вспомни каждое мое слово.
Зевс сказал, что я напомнил ему о том, что он сам хотел вновь встретиться со своим отцом. Он сказал, что в моем имени содержится ключ. Ми-Ха-Эль. «Что как Бог»? Он сказал, что я использовал не все свои таланты.
Зевс открывает дверь и объявляет:
– Подняться над собой можно, только встречая сопротивление.
Он поворачивает ручку.
– Ты готов сражаться, чтобы узнать? Он все еще не отпускает дверную ручку.
– По мере того как растешь, растут и трудности. Ты готов встретить твоего самого страшного противника?
Он распахивает дверь и приглашает меня внутрь.
Я вижу в центре комнаты клетку. Внутри противник, увидев которого я останавливаюсь как вкопанный.
Я делаю шаг назад.
Великан Зевс шепчет у меня за спиной:
– Ты этого не ждал, правда?
107. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: МУЗЫКА
Если бы люди, жившие на Земле в древности, услышали Вольфганга Амадея Моцарта, они бы сочли его музыку нестройной, так как их уши не привыкли к подобным сочетаниям звуков. Прежде люди знали только звуки, которые издавал музыкальный лук – первый музыкальный инструмент на земле. Основная нота звучала вместе с нотой из нижней или верхней октавы. Например, приятным для слуха считался только аккорд «низкое до вместе с высоким до». Потом гармоничным стали считать сочетание основной ноты и ее кварты – до и фа.
Позже людям стало нравиться звучание основной ноты и квинты, ноты, находящейся пятью тонами ниже, – до и соль, а затем и терции – до и ми.
Этот тип интервала был популярен вплоть до Средних веков. В то время тритон, искаженное трезвучие, был запрещен, и интервал до – фа-диез считался «diabolis in muslca», что дословно переводится как «дьявол в музыке».
Начиная с Моцарта музыканты используют седьмую ноту. До сочетается с си-бемоль, и интервал до – ми – соль сначала кажется приемлемым, а затем самым совершенным.
В наши дни мы добрались до одиннадцатой или тринадцатой ноты от основной. И в джазовой музыке допускается использование самых «дисгармоничных» интервалов.
Музыку можно слушать и костями. Тело не подвержено влиянию культуры слушания музыки, как уши, и не интерпретирует услышанное, как разум, оно может воспринимать то, что ему нравится. Людвиг ван Бетховен, потерявший слух к концу жизни, писал музыку, держа во рту линейку, один конец которой лежал на рояле. И чувствовал звуки телом.
108. САМЫЙ СТРАШНЫЙ ПРОТИВНИК
В клетке заперт человек в грязной тунике. Он сидит спиной и что-то читает. Мне знакома книга, которую он держит в руках.
Это «Энциклопедия относительного и абсолютного знания».
Он оборачивается, и я узнаю его лицо… Свое лицо.
Рукой, вернее, пальцем Зевс толкает меня внутрь клетки, я слышу, как щелкнул замок.
– Кто вы? – спрашиваю я.
– А вы кто? – отвечает человек вопросом на вопрос. Наши голоса похожи, но все-таки это не мой голос.
Возможно, мне так кажется потому, что обычно я слышу свой голос, когда он звучит изнутри, а не снаружи.
– Мишель Пэнсон, – отвечаю я. Он встает.
– Нет, этого не может быть. Я Мишель Пэнсон. Я не считаю необходимым доказывать этому человеку, что я единственный настоящий Мишель Пэнсон.
– Хорошо, теперь, когда вы познакомились, – раздается насмешливый голос Зевса, – я оставлю вам ключ, чтобы вы могли выйти.
Царь Олимпа кладет ключ на две перекладины наверху клетки. Должно быть, это ключ от замка.
– Победитель придет ко мне, и мы продолжим беседу.
Он выходит и захлопывает за собой дверь.
– Не знаю, как вы попали сюда, – говорю я. – Я шел по единственной существующей дороге. И я был один.
– Я тоже.
– Зевс пригласил меня войти, – добавляю я. – А вы уже были в клетке.
– Зевс сказал мне подождать, потому что он хочет меня с кем-то познакомить.
– У меня только одна душа. Она не может быть разделена надвое.
В то же время я чувствую, что передо мной не просто хамелеон, подражающий мне, не переодетый бог-ученик.
Это действительно я. И я вижу, что он думает сейчас о том же самом.
– Значит, Зевс хочет, чтобы…
– …чтобы мы дрались друг с другом, – заканчиваю я фразу.
– Хорошо, что мы так похожи, – говорит он, – всегда знаешь…
– …что думает другой, в тот самый момент, когда он это думает, правда? Боюсь, что нам будет…
– …трудно разделить нас.
Он думает, я думаю, я будто слышу его мысли.
– Если Зевс предлагает нам это испытание, значит, в финале…
– …должен остаться только один из нас.
Удивительно, но теперь я больше не чувствую подозрительности. Теперь я знаю, что передо мной тоже я, и это необыкновенно волнует меня.
Словно в ответ на мои мысли, он говорит:
– Нормально. Победившего не будет, потому что у нас равные силы, мы одинаково думаем и делаем это с одной и той же скоростью.
– И мы не можем застать друг друга врасплох.
– Единственный способ сделать это…
– …застать врасплох самого себя.
Говоря это, я бросаюсь на него и пытаюсь задушить. Он отбивается так, как сделал бы это я, – отдирает мои руки от своей шеи и пинает меня в живот.
Я чувствую, что ему страшно так же, как и мне. Так же, как и я, он не умеет по-настоящему драться, но кидается в бой и действует по обстоятельствам.
– Браво, – говорит он. – Вы едва не застали меня врасплох.
Мне хочется сказать именно это. В ту же секунду мы выхватываем анкхи и наводим их друг на друга.
– Проблема в том, – говорит он, – что мы знаем: мы выстрелим одновременно. Если выстрелит один, то выстрелит и другой. Мы оба погибнем.
Он прав.
– Если только мы не решим, что не будем целиться в жизненно важные органы, – предлагаю я.
– Прострелить друг другу руки и ноги? Это будет бойня.
Мы продолжаем целиться друг в друга.
– Нам придется допустить, что нет настоящего и фальшивого Мишеля Пэнсона. Оба настоящие.
– И что это меняет?
– Это значит, что если один из нас умрет, то настоящий Мишель Пэнсон все равно продолжит исследовать Вселенную.
– Верно.
– В таком случае кто-то один должен пожертвовать собой.
– Проблема в том, что, несмотря ни на что, каждый из нас считает себя уникальным и единственно достойным узнать, что будет дальше.
– Потому что у нас два сознания, даже если они абсолютно одинаковы.
Я улыбаюсь и, опустив голову, нападаю на него, но он чувствует мое движение заранее и успевает увернуться. Я пролетаю мимо, разворачиваюсь и готовлюсь ударить в спину. У меня идеальная позиция для нападения. Я ныряю вниз, хватаю его за ногу и опрокидываю. Снова пытаюсь задушить. Он пытается задушить меня. Наши языки вываливаются одновременно, а лица багровеют.
– Стоп, – говорим мы одновременно. Мы разжимаем руки.
– Нужно подумать вместе, – предлагаю я.
– Я как раз собирался вам это предложить.
– Может быть, перейдем на «ты»? Он улыбается.
– Судя по всему, нападения в лоб ни к чему не приведут.
– Значит, нам придется объединиться, – заключаю я. – Мы ведь отлично умеем это, верно? Мы уже доказывали это.
– Дело в том, что Зевс примет только одного победителя. Мы же не можем и дальше существовать в двух экземплярах.
– Мы сами не смиримся с этим. Каждый будет постоянно думать: другой пользуется мной, но ведь он – не я.