Дыхание богов, стр. 67
– М-м-м… Это вы, Мишель, ввели суды у своего народа?
Наступает замешательство. Все перешептываются.
– Мне кажется, правосудие, независимое от власти, – это признак прогресса. Любой подозреваемый имеет право защищаться. Прудон имеет право подвергнуться суду не одного, а многих.
Афина смеется, но я продолжаю в упор смотреть на нее.
– Очень хорошо, если господин Пэнсон настаивает… У Жозефа Прудона будет суд, – говорит она, беспечно махнув рукой. – Сегодня вечером, перед ужином. В 18 часов в Амфитеатре. Еще одно развлечение в эти выходные.
71. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ДЕСЯТЬ ЗАПОВЕДЕЙ
Внедрить независимое правосудие было нелегко. Долгое время суд вершили военачальники или цари. Они просто-напросто принимали то решение, которое их устраивало, и никому не были обязаны отчитываться. Когда Моисей получил Десять заповедей (примерно за 1300 лет до Р.Х.), появилась система отсчета, в которой законы не защищали чьи-то политические интересы, а распространялись на любого человека.
Однако нужно отметить, что Десять заповедей – не просто список запретов, иначе они звучали бы так: «Ты не должен убивать», «Ты не должен красть» и т д. Заповеди же написаны в будущем времени: «Ты не будешь убивать», «Ты не будешь красть». Поэтому некоторые толкователи считают, что это не столько свод законов, сколько пророчество. Однажды ты больше не будешь убивать, потому что поймешь, что убивать бессмысленно. Однажды ты больше не будешь красть, потому что тебе это будет не нужно, чтобы выжить. Если мы будем воспринимать Десять заповедей как пророчество, то увидим, что в них заложен процесс развития сознания, в результате которого становятся не нужны наказания за проступки, так как больше никто не хочет их совершать.
72. НА ПЛЯЖЕ
Вернувшись на пляж, все мы говорим только о будущем суде.
Рауль подходит ко мне.
– Браво, Мишель. Все-таки ты его поймал.
– Он пытался украсть «Энциклопедию относительного и абсолютного знания», – говорю я, пытаясь найти какой-то смысл в происходящем. – Я не знаю, зачем она ему нужна. Наверное, в ней есть что-то, непосредственно касающееся его.
– Ты был следующим в списке, но он не убил тебя, – соглашается Рауль.
– Мне кажется, это слишком просто, – шепчу я.
Рауль дружески хлопает меня по плечу.
– Почему ты считаешь, что все полицейские расследования должны занимать много времени? Иногда с самого начала ясно, кто убийца. Представь себе детектив, где убийца раскрыт на первых же страницах, и на протяжении всего остального романа следователи отдыхают, получив премию за оперативную работу.
– Я могу себе представить и такой детектив, где убийцу так и не находят, а дело закрывают. Именно так чаще всего и происходит.
Я смотрю на гору, которая возвышается вдалеке. Ее вершина затянута облаками.
– Ты все еще держишься своей теории о том, что все мы находимся внутри романа, да? – спрашивает мой друг.
– Это теория Эдмонда Уэллса.
Рауль пожимает плечами.
– Во всяком случае, если мы действующие лица романа, мы наверняка подошли к финальной главе, потому что, во-первых, раскрыта детективная история, а во-вторых, ты разобрался со своей большой любовью.
– Ты забываешь одну вещь. Мы прошли только половину обучения. Мы видели только шесть из двенадцати богов-преподавателей. Мы не в конце, а только в середине повествования. И мы по-прежнему не знаем, что там, на вершине горы.
– Я уверен, что, когда мы пересечем оранжевую территорию, мы все поймем. Что касается твоей идеи… Может быть, во второй части романа писатель начнет новую историю с другими главными персонажами, возникнет новая загадка, впереди будут новые любовные приключения, – добавляет Рауль Разорбак.
– Другие персонажи, другие любовные приключения… О ком ты подумал?
Мой друг улыбается.
– О себе. До сих пор пару себе нашли только Фредди Мейер и ты. Я тоже имею право влюбиться. Кстати, я уже влюблен.
– Подожди, я сейчас догадаюсь. Это Сара Бернар?
– Не скажу.
Я в шутку толкаю его.
– Я знаю, это Сара Бернар. Чего ты ждешь, чтобы признаться?
Рауль остается невозмутимым.
– Она действительно отличная девчонка. Ее народ свободен и горд. Эти люди скачут на лошадях по равнинам. Они не сидят в грязных городах, как большинство наших народов.
– Будь осторожен. Если ее народ – прообраз первых монголов, которые тоже всю жизнь проводили в седле, то позволю напомнить тебе, что они завоевали Восточную Римскую империю.
– Я не думаю, что мы в точности копируем историю «Земли-1». Мы сами искажаем собственное восприятие событий. Мы истолковываем события так, чтобы одна историческая эпоха наложилась на другую. Но у нас остается свобода выбора. Есть проторенные пути, а есть дороги, которые мы прокладываем сами.
– Хотелось бы, чтобы ты оказался прав.
– Это как в жизни. Есть известные пути, а есть возможность выбора – следовать этим путям или сойти с них. Если внимательно присмотреться, то становится очевидно, что римляне и монголы могли найти общий язык и создать огромную империю, которая простиралась бы от Китая до Англии. Твое замечание заставило меня увидеть широкие перспективы.
Жорж Мельес, Жан де Лафонтен и Густав Эйфель устраиваются на полотенцах рядом с нами.
– Мы хотим искупаться до начала суда. Пойдете с нами?
– Нет, спасибо. Что-то холодно.
– Я бы лучше сыграл в шахматы. Хочешь, Мишель? – предлагает Рауль.
– У меня голова занята другим.
Рауль настаивает, и в конце концов я соглашаюсь. Он приносит доску, и мы начинаем играть прямо на песке.
Я делаю ход пешкой, прикрывающей короля. Дальше игра развивается стремительно. Рауль выдвигает коня. Я освобождаю слона и ферзя и нападаю на строй его пешек.
– Ты что, считаешь себя Освободителем?
Рауль защищает короля ладьей.
– Какая у тебя утопия?
Мой слон съедает у Рауля ферзя.
Рауль кивает как знаток, который ценит сильный ход.
– Мне кажется, что мир уже совершенный – такой как есть.
– Ты имеешь в виду мир «Земли-1» или «Зем-ли-18»?
– Наверное, оба. Не знаю, правильно ли это, но, мне кажется, я могу принять мир со всем насилием, которое в нем есть, с безумием, мудростью, святыми, извращенцами, убийцами.
– Но если бы ты был Богом, что бы ты сделал?
– То же, что наш Бог на «Земле-1».
– То есть?
– Я бы ничего не стал делать. Предоставил бы мир самому себе. Пусть живет как хочет. Я смотрел бы на это, как на представление.
– «Божественное невмешательство»?
– В таком случае, если у людей все получится, они будут обязаны победой только себе, а если нет – опять же винить будет некого, кроме себя.
– Тебе повезло, если ты можешь относиться к своим смертным так безразлично. Но почему тогда ты участвуешь в игре?
– Потому что игра – это удовольствие. Такое же, как игра в шахматы. Если я играю, я любыми способами борюсь, чтобы победить.
С этими словами он берет слоном мою ладью.
Я делаю ход конем, и Рауль теряет слона. Разменяв ферзей, ладьи, слонов и коней, мы устраиваем битву пешек. Наконец у каждого остается король и пешка, и мы «запираем» друг друга. Это пат, ситуация, в которой нет победителя, что в шахматах случается довольно редко.
– Хорошо провел вчера время с Матой Хари? – как бы между прочим спрашивает мой друг.
Он сама доброжелательность.
– Знаешь, она ведь действительно тебя любит.
В моей памяти всплывает лицо Афродиты.
– Перестань думать о другой, – говорит Рауль. – Она того не стоит. Она лишь то, чем становится в твоем воображении.
– Вот только воображение у меня отличное, – отвечаю я.
– Ты же бог, заставь его работать на игру. Там есть где развернуться.
Колокол отбивает 18 ударов. Начинается суд.