Серая маска, стр. 13
— Нет, — сказала Маргарет.
— Послушай, будь рассудительной хотя бы раз. Перемена пойдет тебе на пользу. Давай на один вечер присыплем песочком топор войны. Не надо его закапывать, просто отбросим предрассудки, как сказали бы законники. В конце концов, человеку положено обедать.
Маргарет смотрела на него большими темными глазами, и ему казалось, что они насмехаются над ним.
— Дорогой мой Чарлз, я не обедаю, я ужинаю. Если мне очень захочется есть, я съем яйцо или сардинку. Если не захочется…
— Возмутительно! — сказал Чарлз. — Пошли обедать, по-настоящему обедать.
— Нет, — отказалась Маргарет, но уже не столь решительно. Ночью она горько плакала, и от этого весь день чувствовала себя слабой и озябшей. Но сейчас настроение начало меняться — в ней нарастало непреодолимое желание вырваться из того унылого круга, к которому скатилась ее жизнь. Перед ней стоял Чарлз, он принес с собой прежнюю жизнь. Его голос, его дразнящие, смеющиеся глаза, его бодрый дух возвращали жажду жизни, былое наслаждение сотнями вещей, которых она теперь была лишена.
— Пошли, — сказал Чарлз. Он смягчил тон, посмотрел ей в глаза.
Она перестала сопротивляться. Почему бы и не отступить на часок — есть, пить, веселиться, танцевать до упаду а завтра будь что будет? — Ну? — сказал Чарлз. — У тебя есть время одеться.
Он через плечо посмотрел на часы, стоявшие на камине — красивая вещица из ярко-зеленого фарфора, с веночком из пестрых и золотых цветов. Они с Маргарет купили ее в старой лавке в Челси, и он подарил ей эти часы на девятнадцатилетие, за месяц до того, как они обручились. Стрелки показывали без четверти семь. Он еще раз спросил:
— Ну? Ты идешь? — и увидел, что на ее лицо возвращаются краски.
Неожиданно она засмеялась и взяла часы в руки. Он удивленно следил за ней: что она собирается делать?
А она открыла часы и стала переводить стрелки назад. Они вращались с легким жужжанием: один, два, три, четыре оборота — и с последним оборотом она уже была той юной, сияющей, полной сил Маргарет, какой была в свой девятнадцатый день рожденья.
— Что ты делаешь? — улыбаясь спросил Чарлз.
— Перевожу часы на пять лет назад, — сказала Маргарет. В ее голосе слышался вызов. Пять лет уносили их к тем временам, когда еще не было того, что Чарлз назвал «эпизодом», — тогда они были просто соседи, друзья, виделись каждый день, и эти дни были заполнены общими интересами, занятиями, развлечениями, ссорами.
— На пять лет?
Она кивнула.
— Да, на пять. По рукам?
— Иди одевайся, — сказал он.
Во время обеда Чарлз старался во всем ей угодить. Постепенно он узнал, как Маргарет жила эти четыре года, и был очень удивлен тем, что она работала все это время, хотя до смерти матери жила на Джордж-стрит.
— Фредди очень боялся, как бы я не подумал, что вы поссорились. — Он засмеялся. — Как можно поссориться с Фредди? Неужели это кому-то удавалось?
— Не думаю.
— А как же ты?
— Мой дорогой Чарлз!
— Нет, а все-таки?
— Если даже так, это не твое дело.
Чарлз призадумался.
— Я так не играю, — сказал он. — Сейчас мы вернулись на пять лет назад, и я подумываю о том, чтобы сделать тебе предложение. Я считаю, что это мое дело, потому что, видишь ли, если девушка поссорилась с отчимом и ушла из дому, нужно заранее узнать почему, пока не сделан роковой шаг.
Маргарет вцепилась в край кресла, и ей показалось, что лампы в длинном зале покачнулись, а комнату заволокло серым туманом. Она сидела не шелохнувшись, пока туман перед глазами не рассеялся, и тогда увидела, как Чарлз наклонился к ней через стол, злобно, но обаятельно улыбаясь.
— А как ты играешь? — спросила она. — Нельзя, знаешь ли, идти по двум дорогам сразу. Если у нас время сегодняшнее, то это не твое дело, а если пять лет назад… — Ее голос надломился, и с нервным смешком она закончила: — Так вот, если у нас пять лет назад, то я не уходила из дому!
— Опять эти твои трюки! — раздраженно заметил Чарлз. Но он увидел, что она побледнела, и на какой-то миг ему даже показалось, что она теряет сознание.
После обеда они танцевали в знаменитом Золотом зале. Маргарет танцевала прекрасно. Какое-то время они молчали — видимо, оба вспомнили, как последний раз танцевали за неделю до свадьбы, которая так и не состоялась.
Чарлз нарушил молчание. Память — опасная штука.
— Все эти старые мелодии мертвы, как дверной гвоздь. Я не помню их названия. А ты?
— Последняя называлась «Я не против быть один, если я один с тобой».
— А эта?
Они были рядом с оркестром. Молодой певец — обладатель пронзительного тенора — громко и гнусаво прокричал: «О беби, будем вместе!»
— Возмутительно! — сказал Чарлз. — Эти ребята рвут страсть в клочки.
— «Ты счастлива! Я счастлив!» — надрывался певец.
— В сущности, эти слова написаны про нас, — сказал Чарлз. — Хочу поблагодарить оркестрантов. Пойдешь со мной?
Маргарет засмеялась.
— Нет. Не надейся разозлить меня такими выходками. Не получится.
— Точно?
— Точно.
— Тогда давай поговорим о том, как будем переплывать канал, или как полетим на Огненную Землю, или о чем-нибудь таком же приятном и безопасном.
Маргарет опять засмеялась — в ее глазах заплясали темные искры.
— У меня есть уборщица — она приходит раз в неделю, и тогда я считаю себя богатой… Так вот, она говорит, что полеты не очень-то приятны и не подходят для дамы, «если она считает себя дамой». Сегодня она сказала, что порядочные люди не могут проводить дни и ночи с «пиратами». Она просто клад. Если бы я могла себе позволить слушать ее каждый день, это меня бы очень утешало.
— Разве тебя нужно утешать? И разве это непременно должна быть уборщица?
Начался следующий танец, и они влились в толпу. Маргарет не сочла нужным ответить на последнее замечание Чарлза. Молодой певец ринулся в атаку: «Станем голубкаа-ами!»
— Очень занятная песня. А танец… — сказал Чарлз. — Не соскучишься. Ты только посмотри, какие трюки выделывает это парень! Ты так умеешь? Да что ты! Тогда давай попрактикуемся.
Он проводил ее домой, и только когда они уже стояли на темной лестничной площадке, сказал:
— Часы вернулись обратно, и я хочу тебя спросить…
— Уже поздно, я пойду.
— Да, уже поздно, но я все-таки спрошу. Четыре года назад ты не дала мне такой возможности. Почему ты так поступила, Маргарет?
Он слышал, как она затаила дыхание, и скорее почувствовал, чем увидел, что она отступила на шаг.
— Я не могу тебе сказать.
— Почему?
— Не могу, и все. Все кончено, умерло и похоронено. — Ее голос стал низким и глубоким. — Все прошло.
— Не думаю, — сказал Чарлз.
Маргарет с отчаянной силой воткнула ключ в замочную скважину.
— Все прошло, — сказала она.
Дверь между ними со стуком захлопнулась.
Глава 13
Маргот Стандинг опять писала в пансион своей подруге Стефании.
«О Стефания, как жалко, что тебя здесь нет. Мне не с кем поговорить, скучно до безобразия. Звонить мистеру Хешу нет смысла, он все время говорит сам, а то, что он говорит, просто ужасно. Он говорит, что у меня вообще не будет никаких денег, пока не найдется завещание или те два свидетельства. Еще он говорит, что уверен, что завещания не было, из-за того, что мой бедный папа сказал его отцу. А вчера он сказал, что не было и свидетельств, потому что так сказано в папином письме. Но он говорит, что мне не о чем беспокоиться, потому что мы с Эгбертом придем к какому-то соглашению, и это самое лучшее, что можно сделать. Но я решила сама зарабатывать себе на жизнь! Я думаю, это так романтично — самой зарабатывать и быть бедной сиротой, а не богатой наследницей. Быть бедной сиротой романтично до безобразия, в книжках они всегда ведут до безобразия бурную жизнь. На богатых наследницах женятся из-за денег, так что лучше их не иметь. Никому не говори, но я дала объявление в газету и получила ответ — я пойду к какому-то человеку, которому нужна симпатичная секретарша! Я боялась, что слишком молода для этой работы, но он написал, что любит молодых., и спрашивал про цвет волос и все такое. Я послала ему маленькую карточку, которую мадемуазель сделала в прошлом семестре, и он сказал, что уверен, что я ему подойду, так что завтра я иду к нему. Я никому не сказала. А главный секрет — только ты никому не говори! и пожалуйста, порви письмо, потому что у тебя есть привычка разбрасывать письма, а это ужасный секрет. Я не сказала ему, что я Маргот Стандинг, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь узнал, где я, — ни Эгберт, ни мистер Хеш, никто. Я назвалась Эстер Брандон. Ты согласна, что имя красивое до безобразия и очень романтичное? Я его не сочинила, я его нашла. Я устроила в доме настоящий обыск, хотела найти эти свидетельства или хоть что-нибудь о моей матери. У нас на чердаке есть ящик со старыми вещами. Однажды я захотела что-то из этого надеть на праздник, спросила папу, и он сказал „нет“ совершенно устрашающим голосом, а миссис Бьюшамп сказала, что я не должна была даже спрашивать, она считала, что это вещи моей матери. Я стала искать там что-нибудь другое, но там были только платья — ужасно смешные, длинные с оборками, с огромными рукавами, со множеством косточек. Ты не представляешь себе, как они пахли. На самом дне лежала зеленая настольная книга, на обложке золотое тиснение: М.Э.Б. Я решила, что это восхитительная находка — но ничего подобного, книга была внутри пустая. Единственное, что там было, — это обрывок бумаги, застрявший в уголке. Я его вынула, а там было написано Эстер Брандон, как будто подпись, как будто это обрывок письма. Я решила, что имя романтично до безобразия и что так могли звать мою мать, потому что на обложке было Э.Б. Когда мне понадобилось имя, чтобы устроиться на работу, я решила, что буду Эстер Брандон. Но ты никому не говори! И имей в виду: как только дочитаешь письмо, разорви его на мелкие кусочки, а не так, как в книгах, — бросят обрывки где попало, а негодяй подберет их, сложит и узнает то, что ему знать не следует».