Кольцо вечности, стр. 5

Внимание Фрэнка Эбботта привлекла не столько история, сколько то, что сама мисс Алвина стушевалась, как бы отступила на второй план. Его не покидало ощущение, что местную легенду он узнает от очевидца. Должно быть, так мисс Алвине рассказывал эту историю ее отец, а тому — старый священник, дед которого своими глазами видел мертвого Эдварда Бранда. Такие предания — обычное явление в деревнях, их передают из уст в уста, хотя и не так усердно, как в былые времена. Подумав, что легенда наверняка заинтересует мисс Силвер, Фрэнк решил поделиться с ней услышанным.

Чаепитие продолжалось, ничем не отличаясь от любого другого званого вечера. Пробило половину шестого, затем без четверти шесть. Монике и мисс Алвине было о чем поговорить. Фрэнк размышлял о словоохотливости жителей деревни, которые рано или поздно узнают обо всем, что происходит в окрестностях, и подвергают каждое событие бурному обсуждению, пока не случается новое. А бывает, они обсуждают то, чего и в помине не было, и тогда сплетни приобретают увлекательный оттенок загадочности и таинственности. Многих жителей Дипинга Фрэнк знал только по именам, и потому не интересовался подробностями их жизни, хотя о некоторых из них ему вскоре пришлось вспомнить. Разговор зашел о Мэгги Белл и о том, что она подслушивает телефонные разговоры.

— Всем известно, чем она занимается! — возмущалась мисс Алвина. — Кому-нибудь давным-давно пора серьезно поговорить с ней или с миссис Белл.

Моника снисходительно отвечала:

— У бедняжки Мэгги так мало радостей в жизни. Если ей нравится слушать, как я заказываю рыбу в Лентоне или записываюсь на прием к дантисту, я не буду лишать ее такого удовольствия.

Мисс Алвина не на шутку разошлась, и, видимо, чтобы сменить тему, Моника Эбботт заговорила о миссис Каддл. Прислушавшись, Фрэнк решил, что речь идет о Эллен, создательнице знаменитого земляничного джема, и вскоре понял, что действительно Эллен Каддл помогает мисс Винни по хозяйству.

— Сегодня днем Сисели встретила ее на Лейне, возвращаясь с прогулки с собаками. Кстати, она гуляла чуть ли не Целый день. Сисели заметила, что Эллен выглядит ужасно — похоже, она долго проплакала. Вы не знаете, что с ней случилось?

Ответом ей было воодушевленное:

— То же самое ей сказала и я, миссис Эбботт! Знаете она приходит к девяти, завтрак я готовлю сама. Едва я увидела ее, я воскликнула: «Эллен, милая, что случилось? Вы будто выплакали себе все глаза!» Так я и сказала, и ничуть не преувеличила. Но она ответила только, что у нее болит голова. Тогда я посоветовала ей вернуться домой и прилечь. Но она решительно отказалась, и я попросила приготовить мне чашку чаю. Однако после ленча ей стало хуже, и я отправила ее домой. И знаете, что бы там она ни говорила про головную боль — а она, похоже, не солгала, ведь от слез действительно болит голова, — я уже не в первый раз вижу ее такой, будто она проплакала всю ночь. Между нами говоря, у нее что-то не ладится дома. Пусть Альберт Каддл и отличный шофер, а это сущая правда, но Эллен сглупила, выйдя за него — ведь он намного моложе, и к тому же чужой в здешних местах. Но не будем сплетничать, ладно? — И мисс Алвина любезно пояснила Фрэнку: — Муж Эллен — шофер мистера Харлоу из Грейнджа, и домой он приходит только к ужину. Точнее, после мобилизации Альберт Каддл нанялся шофером к старому мистеру Харлоу. В прошлом году мистер Харлоу скончался, поместье перешло к его племяннику, Марку. Странно, что мистер Марк не водит машину сам — ведь он еще совсем молод. Вы, случайно, не знаете, в чем дело, миссис Эбботт? Кажется, Марк дружит с Сисели?

Моника Эбботт ощутила резкую вспышку гнева, как бывало всякий раз, когда кто-нибудь осмеливался упомянуть вместе имена Сисели и Марка Харлоу. Но как бы там ни было, выдавать свои чувства Моника не собиралась. Улыбнувшись, она отозвалась самым дружелюбным тоном:

— Понятия не имела, что они друзья. Скорее хорошие знакомые. Он так редко бывает в деревне, что мы почти не видимся. А насчет того, почему он не водит машину, ничего не могу сказать. Почему бы вам не спросить самого Марка?

Церковные часы пробили шесть. Мисс Алвина заметно смутилась.

— О, ни в коем случае! Это было бы так… неучтиво.

— Пожалуй, — кивнула Моника Эбботт.

Мисс Алвина продолжала:

— Однажды я спрашивала об этом у Эллен Каддл. Не подумайте, что она сплетничает о мистере Харлоу — просто я хотела узнать, известно ли ей, что он страдает никталопией [1] — кажется, это так называется. Ведь иногда он сам водит машину днем, а бывает, и ночью. Эллен ответила, что вряд ли что-нибудь мешает ему водить машину, но меня такой ответ не убедил. Старый мистер Толли в темноте всегда сажал жену за руль, а днем прекрасно видел и водил машину сам. А у мистера Харлоу отличное зрение, не правда ли? И такие красивые глаза!

— С ним очень приятно поддерживать знакомство, — решительно заключила миссис Эбботт и вдруг резко вскинула голову: — Что это? Кажется, кто-то бежит.

Фрэнк Эбботт уже целую минуту прислушивался к торопливым гулким шагам. Теперь их услышали все — отчаянные, быстрые, шаги приближались со стороны Коммона. Послышалось хриплое дыхание, лязг захлопнутой калитки. А потом кто-то забарабанил в дверь и раздался высокий женский голос:

— Убивают! Впустите меня!

Глава 4

Два или три дня спустя Фрэнк Эбботт, сменившись с дежурства, уютно устроился в одном из викторианских кресел мисс Мод Силвер — в кресле с ярко-синей обивкой и гнутыми ореховыми ножками. Посмотрев на мисс Мод, сидящую с вязаньем напротив, Фрэнк прервал свой рассказ замечанием:

— Это прямо по вашей части. Жаль, что вас там не было.

Спицы мисс Силвер пощелкивали, детская кофточка подергивалась. Негромко кашлянув, мисс Силвер произнесла:

— Прошу тебя, Фрэнк, продолжай.

Он повиновался, посматривая на нее чуть насмешливо, но не скрывая привязанности и глубокого уважения. От эдвардианской челки, выпущенной из-под сетки для волос, до черных шерстяных чулок и туфелек, украшенных бисером, мисс Силвер была идеальным образцом женщины того типа, который теперь почти вымер. Казалось, она сошла с фотографии из семейного альбома — старая дева со скромными средствами, но неукротимым нравом. Присмотревшись, ее можно было принять за опытную наставницу, подопечные которой на всю жизнь запоминают, чем они ей обязаны.

Но никто не догадался бы, что мисс Мод Силвер, двадцать лет проработав учительницей, оставила этот пост и стала преуспевающим частным детективом. Впрочем, сама она избегала этого слова. Она оставалась порядочной женщиной и находила название своего нынешнего ремесла оскорбительным. На ее визитной карточке значилось:

Мисс Мод Силвер. Монтэгю Меншинс, 15,

а в правом нижнем углу было мелко добавлено:

Частные расследования.

Новая профессия обеспечила мисс Силвер скромный комфорт и великое множество друзей. Их портреты занимали всю каминную доску и пару столиков. Здесь были изображения молодых мужчин и девушек, а также фотографии пухлых младенцев в старомодных серебряных, резных и филигранных рамках.

Окидывая взглядом комнату, мисс Силвер переполнялась благодарностью к провидению, которое не только окружило ее этим комфортом, но и уберегло в ужасные шесть лет войны. Однажды в конце улицы упала бомба. В комнатах мисс Силвер вылетели стекла, в одной из синих плюшевых портьер образовалась неприглядная дыра, но ее быстро починила бесценная Эмма — так, что шов не смогла разглядеть даже сама мисс Силвер. На ковер того же яркого павлиньего оттенка, что и шторы, осела пыль и мусор, но из чистки он вернулся, как новенький. А картины ничуть не пострадали. «Надежда» с завязанными глазами по-прежнему лелеяла некую мечту. «Черный брауншвейгец» навсегда прощался с невестой. Прелестная монахиня Милле все так же молила о «Милосердии» на картине, которую все называли «Гугенотом». «Пузыри» радостно парили в воздухе. Уютно, очень уютно, неизменно заключала мисс Силвер. Все в целости и сохранности.