Рон, стр. 17

Глава 8

Август 956 г. п.и. Чиросская школа; филиал цеха художников в Чиросе

Рон шел по широкой лесной тропинке. Первый раз он был здесь один. Тропинка проходила по краю леса, лишь немного срезая дорогу. Под ногами уже шуршали красные и золотые листья, кончался август. От входа в лес предстояло пройти около мили, а потом обогнуть холм.

Рон направлялся на свое первое занятие в цех живописцев. Название, конечно было чисто условным – там были и скульпторы, и чеканщики, и ювелиры.

Нелькос договорился, что Рон будет приходить туда два раза в ладонь – вместо занятий с ним после обеда и в выходной с утра.

Хоть мастер и предупредил Рона, что кандидату ничего особенного ожидать не приходится, у Рона все-таки в душе тлела надежда на какие-то важные перемены в его жизни. Тем более, что он уже почти перешел в четвертую группу, последнюю, и ученичества теперь оставалось ждать недолго.

В интернате, в отличии от обычной школы, было не шесть групп, а четыре. Первые два года превращались в три в младшем интернате, где учиться начинали в пять-шесть лет. Благодаря этому, время учебы сокращалось и в цех ученики могли попасть в двенадцать лет. Отставали только те, кто пришел в интернат с опозданием, вроде Чентиса или Рона. Но последний, перейдя в четвертую группу, оказывался среди своих ровесников и, таким образом, ничего не терял.

Пек вообще кандидатом быть не хотел. Его тянуло море. Но, поскольку простым матросом ему быть не хотелось, пришлось учить историю, географию и языки, то есть все, что должен знать капитан, кроме своего непосредственного дела.

Катилен тоже хотел идти в этот цех, но собирался стать офицером армии, как погибший отец.

Ильзар отозвался о решении Рона неодобрительно.

– Всегда легче смотреть на мир, чем проникать в его суть, – сказал он. – Некоторые называют это широтой взглядов, а по-моему так это – бегство лентяев от работы в философию. Какая может быть широта взглядов у человека, нахватавшегося по верхам? И не думай, что тебе удастся меня покинуть до того, как вдолблю в твою упрямую голову хотя бы половину того, что знаю сам. Должен же я воспитать хотя бы одного пристойного ученика в этой дыре! А сплав художника с математиком оценят многие.

Действительно, Ильзар занимался с ним больше, чем с любым другим учеником, и Рон уже ломал голову: как бы избежать такого внимания?

Незаметно Рон добрался до зданий цеха. Разыскав мастера, с которым познакомился в прошлый свой приход в цех в компании Нелькоса, Рон доложился ему и стал ожидать распоряжений. Они не замедлили последовать. Рону было приказано привести в порядок кисти и краски после сеанса учеников, все убрать и подмести мастерскую. Рона это не очень обескуражило, в конце концов, надо же кому-то убирать, но в его голову впервые закралось страшное сомнение, что Нелькос не так уж и не прав.

Выполнив первые два задания, Рон уже собрался было идти за метлой, как вдруг его поймал парень, наголову выше, с нашивкой ученика цеха.

– Ты умеешь рисовать? – нетерпеливо спросил он. – Ну, расписывать глину?

– Д-да! – растерянно ответил Рон.

– Вот, Канди, он за тебя дорисует. Смотри, малек, вот здесь, дорисуй орнамент, сумеешь?

Рон взглянул на вазу. По ее бокам шли девушки, взявшись за руки. Две из них уже были полностью нарисованы, остальные, только намеченные, предстояло дорисовать.

– Наверное, сумею.

– Вот видишь, Канди, решайся. В кои-то веки есть кости, до ужина успем сыграть пару партий. Как нам без четвертого? Ты, глядишь, еще два часа провозишься!

– Ну, ладно. – Канди, высокий гибкий парень с черными прямыми волосами, бросил суровый взгляд на Рона. – Только делай как следует. Испортишь – узнаешь, что почем.

Четверых учеников как ветром сдуло, а Рон принялся за работу. Его мучили сомнения. Возможно, у учеников действительно было право командовать кандидатами, но в интернате строго осуждались игры, основанные лишь на одном случайном везении, победить в которых мог круглый дурак, и Рон не был уверен, что здешний мастер одобрил бы то, что ученик бросил работу ради игры в кости. Поразмыслив, мальчик решил закончить вазу поскорее – авось, обойдется. Он уже рисовал третью фигурку, когда сзади раздался недовольный грохочущий голос мастера:

– Чем это ты здесь занимаешься, паршивец?

– Ученик Канди велел мне доделать эту работу. Я не решился его ослушаться. – смиренным голосом проговорил Рон.

– А что же ты делал до того, как получил столь строгий приказ? Ты же только начал рисовать, а мастерская до сих пор не подметена! За это время можно было подмести ее дважды!

– Но мастер, я рисую уже третью фигуру! – возмутился Рон.

Художник наклонился, чтобы рассмотреть вазу поближе.

– Хм, верно. Руки у тебя, парень, на месте. Но к этому мы еще вернемся. А теперь обсудим две других вещи. Во-первых, ученики действительно имеют право приказыват кандидатам, как и все остальные обитатели цеха. Но они не могут требовать, чтобы ты выполнил за них учебное задание, как не могут требовать, чтобы ты пошел лазарет и полечил их их запор. А во-вторых, как ты думаешь, кто здесь главнее, ученики или мастера?

– Думаю, мастера, мой господин. – опустив голову, прошептал Рон.

– Так чей же приказ надо выполнять раньше?

– Я все понял, мой господин, простите меня, пожалуйста!

– То-то. Теперь иди, так уж и быть, дорисовывай вазу, а потом ступай домой. А с этим лентяем я еще разберусь. Придется ему подмести мастерскую вместо тебя. И еще кое-что. – зловеще пообещал мастер.

Только Рон, радуясь удачной шутке мастера, вышел из мастерской и свернул за угол, как напоролся на Канди и его приятелей и получил отменную затрещину.

– Зачем ты трепался, скотина?

– А… что мне было делать? Мастер застукал меня!

Последовала еще одна затрещина.

– Зачем ты назвал мое имя, ты, идиот от рождения? Тебе что, больше всех надо? Не мог сказать: просто ученик? Это же не мой мастер, он не стал бы меня искать!

– Я боялся…

– Лучше бы ты меня боялся. – с досадой прервал его Канди. – Эх, остолоп. Впредь будь умнее. Тебе все равно ничего не было бы, а мне теперь из-за тебя вкалывать. Ладно уж, канай отсюда.

И Рон поканал. Мысли его текли несколько сумбурно, поскольку он не знал, насколько были велики его промахи и успехи нынешним вечером. В конце концов, он махнул на все рукой и стал смотреть по сторонам, наслаждаясь окружающим миром.

Вокруг тянулся сосновый лес с кое-где торчавшими елочками и дубками – любимый лес Рона. Дорожка, вернее, просека, была усыпана усыпана иголками, посередине неширокой полоской тянулась трава. Кое-где на дорогу выползали корни деревьев. В самом лесу землю покрывал зеленый мох, из которого в великом множестве торчали мухоморы и сыроежки. Воздух, наполненный сосной был пронзительно-вкусен, и мальчик наслаждался каждым вздохом.

У интерната лес был лиственный и мокрый, и Рон очень обрадовался появившейся возможности два раза в ладонь проходить через сухой, добрый, полный достоинства лес. Он напоминал ему Ротонну, но здесь не росло ни одного ротоука. Рону так же еще ни разу не встречались светлые поляны, покрытые серебристым мхом, на которых росли елочки, березки и вереск, а под ними – подосиновики, шляпки которых было почти невозможно отличить от опавших листьев. Такой лес был до того уютным и гостеприимным, что казался сказочным жилищем какого-то веселого хозяина, там так и тянуло присесть и отдохнуть, а то и прилечь. На родине Рон всегда любил ходить по такому лесу, и теперь ему очень его недоставало.

И все же здесь Рон был больше дома, чем где-либо. На небе уже засияли звезды, и настроение у него исправилось. День опять показался ему началом добрых перемен.

* * *

– Что-то не замечаю особого восторга от твоей вчерашней прогулки! – заметил Катилен, уплетая кашу за завтраком.

– Да нет, все нормально. – рассеянно ответил Рон, подумав про себя: «Поглядим, что будет полезавтра.»