Махно, стр. 2
2.
Их было пятеро братьев Михненко, мал-мала меньше: Емельян, Карп, Григорий, Савва и Нестор. Махно – была с детства уличная кличка их отца, Ивана Родионовича. Из крепостных был Иван, в новые времена у своего помещика конюхом и остался.
3.
– К-куда? – здоровенная рука дворового холопа отшвыривает Нестора за шкирку.
На козлах для пилки дров привязан отец. Он без рубахи. И коренастый бородач с оттяжкой хлещет по спине, и рубцы вспухают и сочатся красным.
Нестор поднимается из пыли, утираясь, выхватывает шило и всаживает холопу в бок. Собравшийся народ ахает. Бородач с кнутом на миг отвлекается от своего занятия. Холоп выдергивает шило, с ревом сгребает Нестора и начинает лупить по чем попало. Тогда на него бросаются остальные четверо братьев, как мартышки на медведя. Нестор, извернувшись, вцепляется мелкими острыми зубами в ненавистную руку. Вопль.
Два оскаленных сторожевых пса несутся на братьев, поспешно перескакивающих из ограды усадьбы вон.
Со свистом ложится бич на иссеченную спину. Вздрагивает и теряет сознание отец.
– Убью звереныша, – бормочет холоп, заматывая тряпкой прокушенную руку и трогая след от шила в плотном боку.
4.
В хате перед отцом – четверть горилки и нехитрая снедь: огурцы, помидоры, картошка. Он выпивает еще полстакана и не закусывает. Обнажен по пояс, на спине – тонкий рушник, пропитанный подсолнечным маслом, и вязка через грудь удерживает его.
– А вороной у него давно был на передние бабки разбит, – в который раз повторяет он. – А я трезв был, и неостывшего его не поил, шо я, дурный?..
– Хватит пить-то, батя, – говорит один из братьев.
– Цыц! Мне лечиться надо...
– Да уж все деньги... пролечил... – вздыхает мать, рано старящаяся и начавшая гнуться долу.
Отец засаживает еще полстакана и грохает кулаком по столу:
– А кони мою руку чуют! – Охает, белеет и берется за сердце.
5.
Из хаты выходит седенький доктор (черный сюртучок, шляпа, саквояж).
– Полный покой, – повторяет он через плечо. – И никакого спиртного!
Приподнятый в постели на подушках, отец шепчет ему вслед:
– Много ты понимаешь... Я если не выпью – перережу их всех... и что: повесят – это лучше?
6.
Зной, простор, холм, дорога. Жидкая колонна кандальников тащится по дороге, звякает цепь, цыкает плевок, мокра от пота серо-белая рубаха конвойного солдата – редок и равнодушен конвой.
– Куда их гонют, интересно... – произносит Нестор.
– Знамо куда – на каторгу, – отвечает один брат.
– А может и вешать, – завороженно смотрит другой.
– А интересно, за что их всех...
– Интересуетесь государственными преступниками, молодые люди? – произносит интеллигентный голос за их спинами.
Господин не господин... приличного вида, нестарый еще человек, явно из образованных, подошедший незаметно.
– Могу удовлетворить ваше любопытство. Куда? В харьковский централ. Там рассортируют: кого в тюрьму, кого в Сибирь, кого на виселицу. Еще вопросы? А: за что. За то, что им не нравится, как устроена жизнь.
– А как она устроена? – недоверчиво любопытствуют братья мнение незнакомца, зачем-то набивающегося в компанию.
– Одни люди не работают, зато богатые. Другие работают, но все равно бедные. При этом богатые приказывают, а бедные слушаются.
– А нечего слушаться, – зло говорит Нестор.
Незнакомец достает из портмоне ассигнацию:
– Кто тут младший? Сбегай, принеси-ка мне пару пива, а вам всем – фруктовой воды.
7.
В тени у ограды незнакомец стелет носовой платок и аккуратно усаживается. Пацаны опускаются на траву, срывая пробки с лимонада. Незнакомец открывает свое пиво одним из ключей щегольского перочинного ножа.
– Вольдемар Антони, – протягивает всем по очереди руку.
– Грек, что ли?
– Это не важно для человека – грек, немец, украинец или еврей. Разницы нет. Вот вы – кто такие?
– Мы? Братья Махно. А в чем разница?
– Разница? Кто работает, а кто нет. Кто заставляет другого на себя горбатиться, а кто нет. Кто хочет жить свободно, а кто заставляет людей подчиняться – хоть закону, хоть власти. А национальность ничего не значит.
– Революционер, – говорят Карп.
– Социалист, – говорит Емельян.
– Да нет, хлопцы. С социалистами свободным людям не по пути. Они все шеи в один хомут всунуть хотят. Свободному человеку только с анархистами по пути.
– Это куда?
– Это туда, где все свободно трудятся, и все вопросы между собой решают сами по справедливости. А власти над ними нет никакой.
Задумываются и следят за колечками дыма, которые пускает Антони из-под усиков, изящно куря папироску.
– А если кто поспорит?
– Общество соберется и рассудит.
– А если украл?
– Или убил?
– Общество соберется и накажет.
– Как? В тюрьму посадит?
– Э, нет. Лишение свободы анархия отрицает. Измываться над человеком и лишать его воли нельзя. Или простить на первый раз – или убить, раз не исправляется. Дурную траву с поля вон. Ты что делаешь, малец?
Нестор положил опустевшую бутылочку из-под ситро на плоский камень, разбил ее другим камнем и стал толочь стекло.
Стекло хрустит. Нестор сопит. Камень дробит искристую крошку.
8.
На скотобойне колют и свежуют свиней.
– Дядь, дайте немного требухи...
– Да ты как сюда забрался? – скотобоец в окровавленном фартуке, с ножом в руке, оборачивается к Нестору. – Тебе что, есть дома нечего? Так хоть бы в хлебную лавку шел, а что сюда...
Отхватывает кусок кишок и протягивает мальчику.
Маленькая рука, преодолевая брезгливость, сжимает кусок окровавленной плоти.
9.
В хате мать пересчитывает на столе медную мелочь и выходит на рынок. Отец спит на животе, рубцы подсохли корками, остатки горилки в шкалике рядом с кроватью.
Нестор закрепляет за край стола мясорубку, разворачивает бурый сверток и прокручивает мясо в фарш.
Поспешно моет за собой мясорубку. Фарш на куске ржавой жести уносит.
В бурьяне за хатой лепит котлетки. Вытаскивает из-под камня спрятанный пакетик и сыплет в котлетки толченое стекло.
В хате (мать уже вернулась) он, улучив момент, берет с запечка один из двух коробков спичек.
10.
Ночью у ограды помещичьей усадьбы Нестор тихо свищет. Два огромных сторожевых пса выскакивают из темноты, рыча в щели меж досок. «Хорошие песики...» – котлетки по одной летят к псам, хватающим их на лету.
Нестор то спит в траве, прикрывшись курточкой, то пробуждается и лежит, глядя в небо: звезды отражаются в глазах, рот сжат.
Тихо скуля, испускают дух в усадьбе псы.
Мальчик лезет через ограду.
Крадучись, из тени в тень, бесшумно скользит по неясному пространству. Достигает хозяйственных построек. Спотыкается!
Отчаянный куриный вопль! заполошное кудахтанье.
Замирает!
Вдали под навесом сонный сторож с берданкой на коленях разлепляет глаза, прислушивается и – звуки затихают – опять впадает в забытье.
Достигнув стены конюшни, Нестор медленно обследует постройку вокруг, трогает замок на воротах. Конский всхрап изнутри.
Очень осторожно мальчик опускает на бок пустой бочонок, подкатывает к стене и влезает в узкое горизонтальное оконце под крышей.
Пережидая стук сердца, пытается разглядеть окружающее внутри конюшни. Чиркает спичку.
Кони в денниках. Кипа сена в конце прохода у стены.
На ощупь доходит до сена и поливает его керосином из припасенной заранее бутылочки. «Не помешает. Лучше пойдет!»
Чиркает спичкой – и спокойно смотрит, как пламя охватывает сено, доски, дверцы ближних денников. Подпрыгивает, хватается за край окошка и ловко проскальзывает наружу.