Б. Вавилонская, стр. 24
§ 13. Высокий радиационный фон не позволит начинать какие бы то ни было спасательные работы в мегаполисе ранее, чем через 15-20 суток, за исключением спецопераций особой важности. Проведение любых спасательных операций следует считать целесообразным в зоне не ближе 5-10 км за линией МКАД.
§14. Воронка в эпицентре взрыва представляет из себя кратер диаметром порядка 2 км и глубиной в центре до 200-300 м. Его поверхность представляет из себя стекловидную массу толщиной до 10-12 м.
Вторая зона поражения представляет собой сравнительно ровную поверхность, покрытую слоем стекловидной спекшейся массы толщиной 0,3-0,9 м.
Третья зона поражения представляет собой бугристую поверхность, в значительной части покрытую стекловидной спекшейся массой толщиной от нескольких миллиметров до нескольких сантиметров.
Испытания подобных боеприпасов, проводимые как СССР, так и США и Францией, с надежностью показали, что попытки проведения любых спасательных работ в указанных радиусах не имеют реальных оснований. Поражение открытой и укрытой живой силы, техники и строений достигает 100%. Спасательные работы следует сосредоточить на отселение и оказание помощи людям, оказавшимся вне пределов зоны непосредственного поражения, за пределы 100-километровой зоны.
Мегаполис Москва следует считать потерянным безвозвратно, какое-либо использование его территории в ближайшее десятилетие абсолютно невозможно.
8. Эпидемия
«16 января. Кончились новогодние праздники и повалили больные. Еще Гиппократ сказал: „Раны у победителей заживают быстрее", но до сих пор влияние эмоционального фактора на изменение иммунитета к инфекционным заболеваниям практически не изучено, хотя всем известно. Кто сказал „Солдаты и влюбленные не болеют"? Болеют, конечно, но меньше. В экстремальных условиях защитные силы организма мобилизуются, при положительных эмоциях также. К праздникам все норовят выздороветь, а к первому рабочему дню их разбивают хворобы. Итак – здравствуйте, господин грипп. Похоже, скоро все отделение будет забито».
«18 января. Ты смотри, а из четвертой-то палаты дала все-таки отек легких и к утру померла. И нестарая еще баба. В общем-то ей умереть не полагалось, и сердце еще хорошее, и организм не изношен. В идеальных условиях, наверное, надо было определить индивидуальную реакцию на препараты, исследовать на аллергическую симптоматику, но это в чистой теории, а на практике – кто же в условиях эпидемии обычного гриппа вникает в разные нюансы одного из поточных больных. В патанатомии ничего интересного – ослабший организм, получается, интоксикация. Городская жизнь...»
«20 января. Черт, а это уже припахивает. Еще двоих зачехлили. Один старикашка, а другой – пацан. И опять в мое дежурство, что за наказание. На пятиминутке главный волну погнал. Его понять можно – а если это атипичная пневмония? Симптоматика? – смазана! Вирус? – новый штамм! Только нам еще инспекции из Минздрава не хватало. Милое осложнение дает этот вирус. Похоже, иммунитет он прогрызает, как зверь. Лаборатория корпит, но пока ни черта не нашла».
«22 января. Похоже, мы нарвались, наконец. Еще двое у нас, и один у соседей, и трое в Седьмой, и двое в Центральной, а всего по Москве семнадцать за неделю по тем сведениям, что дал главный на пятиминутке. Но невозможно сказать, сколько случаев на самом деле – кто там будет носом особо рыть, помер больной от сердечной недостаточности, или от лекарственной аллергии, или с детства легкие слабые, или тут все дело в имунной системе, или еще чего. Ах, какие сейчас возможности для эпидемиологического исследования – если бы была база, да деньги, да люди, да препараты... Иммунологические исследования в сочетании с генетическими, в условиях стрессов постиндустриального общества, – да здесь же нобелевка кругами ходит. Ох, надо валить в Америку, пока годы молодые, а то так и сгниешь здесь в нищете, играя в карты на антибиотики и одалживая на другом отделении склянку физраствора...»
«24 января. А вот и на телевидение информация просочилась. Эти лопухи берут ее в пресс-центре, а там прохиндей на прохиндее, знали бы они правду! Четвертая-то палата у нас уже фактически смертная. Мрут они, и хоть ты тресни! Антибиотики коктейлем в интенсивных дозах – хны. Кислород, стимуляторы, вентиляция – ну не помогает же. Страшновато становится. Не может это все не помогать! Тут вспомнишь испанку с ее двадцатью миллионами летальных... У вас новые лекарства? А у нас новые вирусы. Но вирус-то какой агрессивный, какой токсичный, просто-таки какой-то боевой штамм! Тут невольно подумаешь: а что, если ребята из Серпухова выпустили какого-то своего джинна из термостата? Доигрался чертов центр со своим биологическим оружием. Как же: чины, зарплаты, квартиры... хотя там тоже сейчас упадок. Вот задвинули в этом упадке какому-нибудь фундаменталисту пробирочку за десяток штук зеленых... а почему невозможно?»
«25 января. Клиническая картина поначалу обычнейшая. Легкий озноб, легкая ломота, общее недомогание, возможна легкая головная боль (интоксикация пошла, иммунитет пробит). Легкое жжение в носоглотке, обычно – насморк, легкое верхнее респираторное воспаление постепенно спускается по трахее, начинается кашель с мокротой (обычно на третий день). Температура держится в пределах 37,5-37,8. А на четвертый день обычно – уже бронхит и 39. Пятый – двусторонняя пневмония, 40, обильная вязкая мокрота разжижается с трудом. Седьмой день – кризис, и вот тут, что называется, клинический прогноз неблагоприятный. Никакие противогриппозные вакцинации не работают – что их делали, что нет. Гнать всем на первом же этапе антибиотики? Но ведь никаких врачей не хватит обслуживать каждого чихнувшего, а к нам они попадают, когда процесс уже запущен вовсю».
«26 января. Умные головы из Минздрава додумались делать поступающим поголовный тест на СПИД. Результат: действительно, вроде, нашли СПИД у двоих из полутора сотен, и теперь надо выделять им отдельные палаты, которые бери где хочешь».
«30 января. Ребята, гадом буду, дело пахнет керосином. Погоды гнилые, и эпидемия нарастает не в геометрической, а в какой-то квадратной уже прогрессии. У нас на третьем этаже пульмонологию освободили дополнительно под инфекционное, уже в коридорах лежат. По телику в ординаторской такие бодрые рапорты в новостях о борьбе с инфекцией, что не по себе становится».
«6 февраля. Наверху зачесались всерьез – небывалое дело, спустили деньги на медикаменты и аппаратуру! Напросился с главврачом ехать в Мосмедтехнику. Он сам отлично понимает, что надо с ходу осваивать всю сумму на то, что сейчас там есть, а то черт его знает, что потом с этими деньгами будет. Эпидемия раньше или позже кончится, а аппаратура-то нам останется».
«7 февраля. Как в Центральной качают ВИПов можно, в общем, предположить, методики везде одни. Дело только в средствах, а мозгов везде мало. Все в мыле и зашоре, под это дело я отлаял себе право на единичное исключение: испробовать все. Весь день в реанимации вытягивал тридцатилетнего парня. Поставил на купленный мембранный оксигенатор, переливание, гемасорбция, облучение, кардиостимуляция, только что в бубен над ним не бил и новые легкие не пересаживал. Не тянет. Умер. Умер, сука!!! Руки опускаются...»
«10 февраля. Елки-палки, Андрей Ильич помер, вот так штука. Тридцать лет стажа, первая категория, на рожон не лез – а вот заразился и помер. М-да. Возраст гормонального спада и снижения иммунитета. Мы знали, конечно, что персонал тоже заражается за милую душу, но все-таки профессионализм мыслится вроде такого психологического скафандра, мол, врач – для вируса лицо неприкосновенное, типа парламентера. А дальше?»
«11 февраля. Ходим по отделению в балахонах и респираторах, как кинобойцы чумного фронта. Аврал такой – я уж забыл, когда высыпался».
«14 февраля. Еще один этаж нам отдали. Официально летальные исходы перевалили на третью сотню по Москве. Ограничения на въезд в город, в транспорте морды в масках появились, по телику рекомендуют дома сидеть, школы на карантине. Подлая штука эта статистика. Если кто от сердечной недостаточности или рака собрался коньки отбросить, то этот гриппок его просто подталкивает: в какую графу хочешь, в ту и списывай, в общем, прогибаясь под инструкцию Минздрава. Если учесть, что только у нас уже двадцать три случая...»