50 & 1 история из жизни жены моего мужа, стр. 39
Если ответить, что в магазин мы собираемся за продуктами (а именно за ними мы туда и собираемся), Сара Абрамовна цыкнет языком и незамедлительно спросит:
– А зачем?
Объяснять, что продукты нужны для того, чтобы приготовить обед, не стоит.
– Обедать не будем, – потупит глазки Сара Абрамовна. – Никогда!
Врать про то, что в магазине мы приобретем космический корабль для перелета в иные миры, тоже не советую. Нет, Абрамовна, теряя тапки, понесется за космолетами, но довольно быстро обнаружит, что «Рамстор» – это не Байконур, и уж тогда живые позавидуют мертвым.
Именно поэтому вот уже несколько месяцев мы ходим в магазин для того, чтобы купить «пистолет». Оружие нынче не в цене (во всяком случае, я никогда не превышала сумму в восемьдесят рублей), а оттого еврейские потребности обойдутся вам малой кровью.
На этом с женской составляющей покончим. Потому что у нас есть еще и мужская.
Про бесхитростные варианты для завтрака: «Мама, смотри, я навалил большую вонючую кучу», – распространяться не будем. Скажем только, что дерьмо священно, выносить горшок – удел избранных, а если будешь подглядывать, как божество опорожняется, – окаменеешь. В остальном все как у всех, и даже уже враги имеются.
Нашего персонального вражину звать Андрюшей. Андрюше, унучку Тимкиной няньки, тоже около трех, и от Ф. он отличается разве что комплекцией. Если дитя мое тощее, длинное и писклявое, то Андрюша толстенький, низенький и молчаливый. Столкновение характеров происходило несколько раз в неделю (когда Андрюша прогуливал садик и его оставляли бабушке) и поначалу доставляло массу неприятностей моей няньке. Едва только враг появлялся на пороге, Ф. самым придирчивым образом осматривал его снаряжение и немедленно удалялся в сторону детской. И если Андрюша приходил к нам с каталкой, танком и ведерком, то Фасолий немедленно доставал свою каталку, а также два танка, три ведерка и лопату и гордо вручал их няне, презрительно поглядывая в сторону вражины. Как-то раз я из любопытства посмотрела на них в окно. Впереди на каталках ехали Ф. и А., старательно пихая ногами друг друга при столкновениях, а за ними несся человек-пластмасса (возьмите в каждую руку по пакету с игрушками, прижмите к груди пластиковый трактор, а еще один привяжите к ручке сумки, и вы поймете, что это такое). Но, как и всякая хитрая женщина, нянька таки научилась извлекать пользу из расстановки сил. Единственной общей чертой младенцев, окромя жгучей ненависти друг к другу, оказалось стойкое неприятие обеденной трапезы. А если по-простому, то Ф. и А. чрезвычайно говнисты в еде и запихать в них тарелку супа – дело величайшей сложности. Как водится, проблема решилась, как только детушек посадили за общий стол. Сверкая глазами в сторону друг друга, они давятся вчерашним борщом и закусывают горбушками на скорость. Говорят, если посередине стола поставить блюдечко и положить на него одно яблоко, стороны сожрут даже битый кирпич.
Во всяком случае, поедая утреннюю кашу, Ф. периодически сообщает мне:
– Вот я поел, и смотри, какая кулачища выросла. Теперь-то Андрюше точно наваляю.
Что сообщает Андрюша – тайна, покрытая мраком. Но судя по тому, что он знатно прибавляет в весе, там тоже чего-нибудь растет.
Психика тоже мужская. Крепкая – не прошибешь. На ночь глядя села смотреть «Зубную фею». Младенчество немедленно затребовало допуск к просмотру и принялось выть, когда я выключила DVD. Пришлось включить назад. Фея убивала всех подряд, пропускала трупы через лесопилку и всячески светила обгоревшей рожей. Ф. жрал шоколад и смотрел на экран точно завороженный.
– Ну все, теперь будет темноты бояться, и вообще без последствий для психики это не пройдет, – грустно сообщила я сюпругу.
Однако вопреки ожиданиям ребенок заснул и проспал до семи утра. И я вообще, честно говоря, забыла, что мы что-то там смотрели. Забыла до тех пор, пока через несколько дней, в ответ на мой категорический отказ «конфет не дам совсем», маленький Ф. не подошел ко мне и самым страшным своим голосом не сообщил: «Тогда, мама, к тебе придет горелая бабка и убьет тебя молотком».
Угу. После этого он отправился спать, и я тоже отправилась. Но свет все-таки оставила. На всякий случай. Очень уж я до молотков чувствительная. Очень.
ЗЫ
Вопросов в тексте нет.
КОТЫ
Я зазря кормлю этих животных. Зазря. Их надо бить половыми тряпками и сажать на прогорклый геркулес. Как человек, глубоко убежденный, что от всего должна быть какая-то польза, я не могу принять того факта, что потом и кровью добытые финансы оседают в желудке дармоедов. Вот посудите сами: от мужа польза есть. Он деньги приносит и иногда дарит кофточки. И Ф. тоже не без бонусов: он радует, а еще ему можно покупать пистилеты, которые я, по правде говоря, люблю не меньше, чем он сам.
А от котов польза какая? А?
Ни-ка-кой. За всю жизнь они не подарили мне ни одной кофточки, ничего не добавили в бюджет, и единственная вещь, которую я хочу им купить, – это вовсе не пистилет, а деревянная киянка для убоя кроликов и прочих мелких грызунов.
Пожалуй, единственный момент, когда из Прохора можно извлечь некий КПД, – это мой вечерний литрбол. В то время как, загрузившись пивом, я отвратительной пьяной дрянью шарюсь по квартире, мешая спокойно жить окружающим, только кот Прохор смело идет ко мне на руки. Только он.
– Никому мы, Прохор, с тобой не нужны, – говорю я Прохору. – Мир – говно, а все люди в нем как есть суууки занудные.
– Суки-суки, – мурчит Прохор и жмурится.
«Ща еще помурчу, а там и сосиски отвесят», – думает он, прижимая уши к беспородной башке.
И хоть я очень не люблю неискренности, сосиска оседает в кошачьем желудке: надо ценить собеседника, надо ценить, увы.
За сим котополезность заканчивается, и начинается сплошная бесполезность.
Вчера сижу, никого не трогаю, читаю про смердящих хорьков и бездетность в аспекте «а ты попробуй роди!». Косий попиваю опять же.
Вдруг за спиной что-то шуршать начинает. Шур-шур-шур-шур-шур.
– Идите на фиг от мусорного ведра, – немедленно реагирую я, не отрываясь от компа.
Шуршание продолжается и даже, кажется, становится громче и настойчивее.
– Хрен вам, а не «Китикэт». Щас в подъезд вышвырну, – начинаю нервничать я, по-прежнему пялясь в экран.
Шуршат. И нагло так, по-деловому. Я угрожаю:
– Ща всех поубиваю!
– Верну на историческую родину!
– Тима, если ты тыришь конфеты из буфета, пистилетов не будет никогда!
– Между прочим, в буфете живет злая бабка!
– Если подумать, то бабки едят только сладкоежек!
– Сейчас обернусь, и если хоть один негодяй будет жрать то, что ему не положено…
И в этот самый момент… Я не оборачиваюсь, нет. Боковым зрением я вижу, как сквозь приоткрытую кухонную дверь из коридора на меня смотрят три пары изумленных глаз.
– А в буфете никакой бабки и нет, – говорит мне третья пара. – Хочешь, я стульчик подставлю?
В мгновение ока меня сдувает со стула. Ну что может шевелиться на кухне, если основные шевелители в коридоре? Разве что действительно старушонка в буфете? При мыслях о бабке мне становится дурно, и я выскакиваю из кухни.
Минут через пять, поуспокоившись, а заодно приткнув Ф. к ящику, возвращаюсь и начинаю прислушиваться. Шуршит где-то в районе кухонного гарнитура, а вернее – под ним.
«Лазутческая мышь, – заключаю я. – Враг пришел по стояку в количестве одной штуки. Брать будем на месте!»
А внизу у кухонного гарнитура, если кто не знает его устройства, такая планка крепится, которая скрывает ножки от жестоких реалий этого мира и для которой есть замечательное, почти детсадиковское определение: «эта гребаная досочка». Дык вот, выхожу я в комнату, хапаю первого попавшегося кота за шкирман (им оказывается Васьло, и не потому что он самый мышеобразованныи, а потому что у него зад, как скворечник, и он не успел улизнуть под диван) и иду с ним на кухню, попутно закрывая за собой дверь.