Красная книга ВЧК. В двух томах. Том 2, стр. 102

6) Признаю, что получил от Марии Ивановны Смирновой для передачи «Национальному центру» шифрованное письмо. Передавая мне это письмо, Мария Ивановна сказала, что доставлено оно в Петроград для «Национального центра», но так как то лицо, которому курьер должен был его передать, арестовано, то курьер, имея какие-то поручения и к ней, передал ей это письмо. Она же сообщила мне и шифр. Я расшифровал письмо и подлинник и расшифровку передал Н. Н. Щепкину. Содержание письма я помню очень смутно, так как совсем не в курсе того, кто пишет и кому. Действительно, в письме было упоминание и о каком-то Никольском и о Вике, но кто эти лица, я не знаю. Помню, что в письме действительно говорилось о семье погибшего Павла и о каком-то Г., но все это для меня неизвестные лица. В общей своей части письмо говорит о наступлении на Петроград из Финляндии и при участии финских войск, о какой-то международной комиссии, которая должна была появиться в Петрограде при его занятии. Далее сообщалось о затруднениях, испытываемых русскими в Финляндии, об интригах Германии, о германофильстве финнов, о разногласии в среде русских эмигрантских кругов. Наконец, помню, что письмо содержало вполне категорическое указание, что наступление на Петроград должно произойти не позже как через месяц и что через 24 часа после его занятия население Петрограда будет обеспечено в избытке всем необходимым (продовольствие и пр.). Это единственное, насколько помнится, вполне конкретное сообщение было ко времени получения письма уже лишено всякого интереса, так как письмо было датировано числом первой половины мая месяца, а получено, кажется, в половине июля, когда давно прошли и указанные в письме сроки и когда ясно уже было, что общая конъюнктура в Финляндии совершенно изменилась и все эти планы оказались дутыми. Н. Н. Щепкину это письмо нового, по-видимому, ничего не дало, так как, прочтя и уничтожив его, он сказал, что все это устарело и ему ранее уже известны сведения. На вопрос, какие мною передавались Марии Ивановне письма, я еще раз, как и на допросе 13 февраля, совершенно чистосердечно заявляю, что никаких писем или вообще каких бы то ни было документов мною, от меня или при моем посредстве от кого-либо другого не передавалось Марии Ивановне и к ней не посылалось. Ее адрес в Петербурге был известен Н. Н. Щепкину, как она мне сообщила, и, кто и что ей туда посылал, если вообще посылалось, я не знаю.

7) На вопрос о том, какую информацию привез прибывший в Москву к «Национальному центру» курьер от Колчака, некто Василий Васильевич, я мало что могу добавить к тому, что уже показал по этому вопросу в своем показании от 26 февраля, так как именно этот Василий Васильевич и привез деньги «Национальному центру» и то общее сообщение о плане наступления Колчака, о котором я уже говорил. Помню, что отступление Северной армии генерала Пепеляева было, как нам сообщал Н. Н. Щепкин, объясняемо стратегическими соображениями, в связи с необходимостью изменить общий план наступления из-за несостоявшегося соглашения с Финляндией и затруднений, испытываемых для наступления Северной армии союзников, но что с помощью имеющихся резервов Колчак предполагал восстановить положение и новым ударом достигнуть поставленной цели, как я уже говорил, информация эта явилась в Москву очень запоздалой и ко времени ее получения вполне определился полный неуспех Колчака и развал его сил. Фамилия означенного Василия Васильевича мне неизвестна. Куда он после ареста Н. Н. Щепкина делся, я тоже не знаю. В военной комиссии Н. Н. Щепкин говорил о намерении отправить это лицо на Юг, но удалось ли это, я не знаю. Никакой политической информации этот курьер из Сибири не привозил, за исключением партийного к.-д. письма к Н. Н. Щепкину, содержание которого мне осталось неизвестным.

8) На вопрос о роли отдельных лиц, входивших в состав комиссии трех при «Тактическом центре», имею показать следующее: какого бы то ни было разделения обязанностей между нами – членами этой комиссии не существовало и, как я старался установить своим показанием 26 февраля, не вызывалось характером комиссии. Это не была комиссия по управлению делами военной организации, связь с которой поддерживал исключительно Н. Н. Щепкин, причем вспоминаю, что им не раз упоминалась фамилия какого-то Тихомирова, мне неизвестного, как лица, между прочим, служившего ему этой связью. Были ли у С. Е. Трубецкого как члена «Национ. центра» какие-нибудь обязанности по связи с военной организацией, я не знаю, но из очень критического отношения Трубецкого к организации, а также из неоднократно им мне высказываемой малой его осведомленности о ее внутренней жизни я вывожу заключение, что Трубецкой, как и я, был членом комиссии без каких бы то ни было специальных обязанностей. В своем показании от 26/П я подробно изложил, каковы были взаимоотношения военной организации, уже ранее существовавшей, к «Тактическому центру» и к его комиссии. С. Е. Трубецкой был одним из тех, кто особенно горячо возражал против самой мысли о допустимости военного выступления, хотя по этому вопросу мнения членов «Тактического центра» были вполне единодушны. Могу в этом отношении сослаться кроме С. П. Мельгунова, о котором я уже упомянул в показании 26/ II, еще и на О. П. Герасимова.

Леонтьев Сергей

7 марта 1920 года

ПОКАЗАНИЯ С. П. МЕЛЬГУНОВА

1. О ЗАСЕДАНИЯХ ТАК НАЗЫВАЕМОГО «ТАКТИЧЕСКОГО ЦЕНТРА» У А. Л. ТОЛСТОЙ

Когда образовалась шестерка в качестве представителей трех групп, участники искали помещение для заседания. Я предложил свою квартиру, но она, очевидно, не всем нравилась (надо иметь в виду, что я только на страстной неделе был выпущен из Особого отдела ВЧК). Тогда я просил разрешения у А. Л. Толстой в комнате правления Толстовского общества устраивать иногда маленькие заседания людей, которых она лично знает (она со всеми была знакома по своей деятельности в Земском союзе), на что было получено разрешение. Здесь иногда и происходили заседания, когда я на них бывал и когда А. Л. бывала в Москве.

На заседаниях А. Л. Толстая никогда не присутствовала, конечно, а иногда входила, принося чай.

2. О РОТМИСТРЕ ДОНИНЕ

Такого я не знал. В начале лета 1919 года ко мне явился из Харькова Иван Яковлевич (фамилия приблизительно та, которая мне была названа при допросе, я точно ее не помню). Передал привет от А. А. Титова и просил его свести со Щепкиным Н. Н., что я и сделал, то есть передал Щепкину о таком желании, о моем впечатлении об этом лице. О моих товарищах И. Я. сообщил мне очень немногое. Я понял, что он находится в оппозиции, что И. Я. не одобрял, и говорил, что ездил в Ростов со специальной целью добиться соглашения между действующими на Юге политическими организациями. Так как общественная физиономия И. Я. для меня была неизвестна, то я довольно скептически отнесся к информации И. Я. и к его роли объединителя. Н. Н. Щепкин пожелал свидеться с И. Я. После переговоров со Щепкиным И. Я. было предложено сделать сообщение в «шестерке», что им было исполнено. Сообщение его сводилось к тому, что положение Деникина блестящее, что не позже октября он будет в Москве, что понемногу у него выправляется политическая линия, что надо готовиться и собирать общественные силы, что преступно, что Москва не ведет никакой агитации и т. д. В положениях И. Я. многое, по моему мнению, было правильно. Но сам И. Я. как-то придавал себе чрезмерно большое значение. В сущности, я не мог выяснить, кем он прислан и для чего. Слова его не давали ответа на поставленный вопрос.

О том, что «шестерка» платила жалованье И. Я., является каким-то поклепом, по моему мнению, на него. Во-первых, «шестерка» не обладала такими функциями; во-вторых, как он говорил, у него были деньги, которые он привез с собою и, по-видимому, передал на хранение Н. Н. Щепкину (что-то около 150 тысяч). И. Я. желал какой-то агитационной работы, а ее не было, во всяком случае у «Союза возрождения». Поэтому никаких взаимоотношений у нас не устанавливалось; приглашать его в нашу группу он не считал возможным и нужным. Об его информации я просил осведомить товарищей.