Возвышенное и земное, стр. 80

– Аугсбург покроет себя несмываемым позором, если один из его талантливейших уроженцев не даст здесь концерта, – ответил Штейн. – Я добьюсь извинения.

Штейн сдержал слово. Он не только добился извинения от молодого Лангенмантеля, но к Вольфгангу обратились с просьбой выступить перед именитыми гражданами города Аугсбурга и перед прочими любителями музыки.

Вольфганг немного успокоился, тем более что смог провести еще какое-то время в обществе Безль. Безль охотно показывала ему город, и они дружно потешались над всем и вся.

Концерт для именитых граждан состоялся в Гешлехтерштубе. После концерта Вольфгангу вручили всего два дуката с извинением, что и это для них дороговато, и он пришел в негодование.

Совсем другой дух царил на концерте, устроенном Штейном. Андреас снял концертный зал Фуггера, лучший зал в Аугсбурге, назначил плату – гульден за место – и попросил Вольфганга надеть папский орден. Этот орден – большая честь, уверял Штейн. Он всюду расхваливал концерт и подобрал первоклассных музыкантов, чтобы аккомпанировать «кавалеру Моцарту».

Вольфгангу горячо аплодировали, и он остался доволен: ему заплатили девяносто гульденов, но Мама, которая теперь вела их дела, сказала: не стоит обольщаться.

– Зал и оркестр нам, правда, ничего не стоили, но расходов оказалось немало. Аугсбург обошелся нам в двадцать пять с лишним гульденов.

– Не так уж плохо, – заметил Вольфганг. – Значит, мы почти полностью покрыли наши расходы.

– Да, но Папа велел зарабатывать, а не тратить деньги.

– Значит, теперь вы наш казначей?

– Кому-то быть придется, Вольфганг. Запомни, бедность – не такая уж добродетель.

– Поэтому я рад, что мы отсюда уезжаем. Знаете, Мама, мне снова хотелось бы жить в городе, где есть двор.

Вольфганг был так нежен, что Мама не могла ему больше выговаривать. А он терпеть не мог споров – от них болела голова. Но когда они готовились к отъезду в Мангейм, Анна Мария не раз пожалела, что сын ее такой непрактичный. Говорить, что все невзгоды путешествия тебе нипочем, – одно дело, а вот справляться с этими невзгодами сложнее. Анна Мария вздохнула: хорошо бы Леопольд был сейчас с ними. Не напомни она Вольфгангу, он позабыл бы в Мюнхене все свои дипломы.

Вольфгангу было жаль расставаться лишь с Безль. При прощании кузина с силой сжала его в объятиях, и он перепугался – уж не переломила ли она ему хребет? Хорошо еще, никто не заметил, бог знает, что бы подумали.

44

В Мангейме музыка звучала повсюду. Моцарты приехали в столицу княжества, и Вольфганг снял комнату в гостинице на Пфальцишер Гоф, поблизости от дворца курфюрста и квартала, облюбованного музыкантами. На другой день Даннер, скрипач знаменитого мангеймского оркестра, пригласил его на репетицию – познакомиться с оркестрантами и оценить их игру.

Мама осталась недовольна комнатой – в мансарде, тесная и холодная. Анна Мария сильно замерзла во время долгого, утомительного путешествия в карсте и никак не могла согреться, и Вольфгангу пришлось утешать ее: это лишь временная квартира.

Он повторил Папины слова: «В Мангейме самый музыкальный в Германии двор, изысканностью вкуса и авторитетом он уступает разве только Парижу. Курфюст тратит на музыку гораздо больше денег, чем другие немецкие правители, и его оркестр считается лучшим в Европе. Если ты с умом используешь свои возможности, то получишь там место».

Мама сделала вид, что согласна с Папой, подкинула дров в печь и сказала, что ей надо распаковывать вещи, а ему не следует заставлять ждать господина Даннера.

По пути на репетицию Вольфганг сразу подружился со скрипачом – им казалось, что они знакомы уже много лет. Репетиция еще не началась, музыканты, по-видимому, дожидались Вольфганга. Даннер знакомил его с ними по очереди, в соответствии с их рангом. Он называл музыкантов, а Вольфганг чувствовал на себе их оценивающие взгляды: Христиан Каннабих, капельмейстер и дирижер оркестра, в сорок семь лет считавшийся самым выдающимся музыкантом в Мангейме; аббат Фоглер – двадцатидевятилетний вице-капельмейстер, придворный композитор, педагог, необычайно одаренный, баловень Мангейма; Антон Рааф, великий тенор, карьера которого близилась к закату – ему было уже около шестидесяти; Иоганн Вендлинг, известный всей Европе флейтист и, несмотря на свои пятьдесят пять лет, все еще представительный мужчина; молодой Фридрих Рамм, искусный гобоист, и еще несколько музыкантов, чьи имена Вольфганг не запомнил. Большинство музыкантов – те, которые знали о нем, – были вежливы и почтительны, но несколько человек, не слышавшие, по-видимому, никогда его имени, снисходительно его разглядывали, и Вольфганг думал: «Ну, подождите, вы считаете, раз я молод и мал ростом, значит, не способен ни на что серьезное, но я вам докажу».

Оркестр начал репетировать ораторию Фоглера; музыка вице-капельмейстера показалась Вольфгангу чересчур высокопарной. Однако Фоглер был фаворитом курфюрста Карла Теодора. Затем прославленный Рааф пропел арию, причем так пыжился, что Вольфганг с трудом удерживался от смеха. Но ему понравился оркестр и как им дирижирует Каннабих. Такого исполнения он еще не слышал.

Как великолепно прозвучат в исполнении этого оркестра его симфонии! Будь в его распоряжении оркестр с такими возможностями, какие бы симфонии он написал! Только для такого вот оркестра ему и хочется писать. Флейтист Вендлинг и гобоист Рамм оказались настоящими виртуозами, они открывали новые, дотоле неизвестные Вольфгангу возможности этих инструментов.

Глубоко взволнованный Вольфганг сказал Каннабиху после репетиции:

– Вы создали самый замечательный оркестр, какой мне приходилось слышать.

– Благодарю, господин капельмейстер. Слышать такую похвалу от вас – великая честь.

– А господа Вендлинг и Рамм были просто великолепны.

– Моцарт, а что вы скажете о музыке? – спросил Фоглер.

Вольфганг не захотел кривить душой. Он промолчал. Фоглер нахмурился, но не стал настаивать, и тогда Каннабих сказал:

– Я надеюсь, вы осчастливите нас своим выступлением, господин капельмейстер?

Вольфганг колебался.

– На этот раз я ведь не совершаю концертную поездку, – ответил он, чуть помедлив.

– Но я слышал самые восторженные отзывы о вашей игре, – сказал Рааф.

Тенор вдруг показался ему искренним, славным человеком. И при этом пел так напыщенно!

– Благодарю вас, господин Рааф, – ответил Вольфганг, – я сочту за счастье выступить перед вами. Но больше всего меня интересует должность придворного композитора.

– У нас уже есть несколько композиторов, считая Фоглера и меня, – сказал Каннабих, но, увидев огорчение Вольфганга, добавил: – Может быть, что-нибудь и удастся сделать. Вообще-то нам нужен еще один оперный композитор. Все зависит от того, как вы сумеете поговорить с курфюрстом. Я могу устроить вам аудиенцию. Будет лучше, однако, если сначала вы перед ним выступите. Не хотите ли сыграть концерт с нашим оркестром?

– Для меня это большая честь!

– Вот и прекрасно! Отобедайте у нас, и мы обсудим все подробности.

За обедом у Каннабиха было много разговоров, много музыки, хорошего рейнского вина и вкусной отварной говядины, но особенно привлекла Вольфганга способность всех присутствующих понимать и ценить шутку. На обед пригласили также Вендлинга с женой, прекрасной певицей, но лучше всего Вольфгангу было в обществе двух юных дочерей Каннабиха – Розы и Лизель. Они попросили его сыграть для них, уселись по обе стороны от него, а когда он исполнил свою фортепьянную сонату, каждая поцеловала его в щеку; затем девушки упросили сочинить сонату и для них – это будет большой честью, сказали они.

Лизель была слишком молода, чтобы принимать ее всерьез, но пятнадцатилетняя Роза показалась ему весьма привлекательной и отличной для своего возраста пианисткой. Вольфганг пообещал сочинить для нее сонату – в обмен на два поцелуя.

Анна Мария редко видела сына таким счастливым. Он очарован сердечностью Каннабихов, думала она, но в глубине души шевелилось сомнение – не потому ли они так сердечны, что у них дочь на выданье?