Пепел победы, стр. 77

– Не исключено, – вынуждена была согласиться Хонор, несколько удивившись тому, что предложенное Ариф абсолютно логичное объяснение не пришло в голову ей самой. – Честно говоря, мне так не кажется, но и отмахнуться от подобной возможности я с ходу не могу.

– Хочется верить, что дело не в этом, – сказала Ариф. – Ведь в таком случае, если Нимиц утратил способность телепатического общения с Самантой, то она не сможет уловить и мысли, скрывающиеся за знаками, которым нам, возможно, удастся его научить. Лично мне кажется, что коты, во всяком случае на базовом уровне, уловили основную концепцию человеческого языка, но это не более чем мое частное мнение. И пока у нас нет твердых доказательств, я не стану давать преждевременных гарантий успеха.

– Полностью с вами в этом согласна, – сказала Хонор.

Миранда поддержала ее кивком.

– Вообще-то, – задумчиво продолжила Ариф, – если окажется, что коты не поняли, на чем основано межчеловеческое общение, я сильно удивлюсь. Более того, с учетом результатов тестов доктора Брюстера, подтвердивших наличие у них весьма развитого интеллекта, а также того факта, что для них изучение людей наверняка относилось к числу приоритетных задач, я бы предположила, что пока мы безуспешно пытались научить их изъясняться знаками, сами они прекрасно научились понимать человеческий язык. Не думаю, чтобы это далось им легко, но, в конце концов, времени у них было предостаточно.

– Вот уж точно! – усмехнулась Хонор.

Все три кота поддержали ее дружным смехом. Хонор тут же повернулась к Нимицу.

– Эй, паршивец, – сказала она, – мне только что пришло в голову, что мы тут разглагольствуем и теоретизируем, а между тем выяснить кое-какие интересующие нас вопросы можно довольно простым способом. Иди-ка сюда.

Весело чирикнув, Нимиц соскочил с насеста, перетек через плечо Хонор на подлокотник кресла, а оттуда – на письменный стол, где и уселся на самые задние лапы, склонив голову набок, и встопорщил усы.

– Думаю, мы прямо сейчас во всем разберемся, доктор Ариф, – сказала Хонор.

На этот раз ее кривоватая улыбочка объяснялась не столько мертвыми нервами, сколько волнением и грустью. Кот и человек внимательно смотрели друг на друга.

– Паршивец, ты понимаешь нас, когда мы обращаемся к тебе? – ласково спросила она.

На несколько секунд воцарилась абсолютная тишина: три женщины замерли, неотрывно глядя на сидевшее на столе, покрытое шелковистым мехом, шестилапое существо. Потом Нимиц тихонько пискнул и медленно, так, что это движение никак нельзя было счесть случайным, наклонил голову.

Глубоко вздохнув, Хонор перевела взгляд на Ариф. Какое-то время лингвист молча смотрела на нее, а затем обратилась к коту.

– Нимиц, – произнесла она, и кот повернул к ней мордочку. – Ты понимаешь меня, когда я с тобой говорю?

Кот снова кивнул.

– И ты слышишь слова, которые я произношу, и понимаешь именно слова, а не мысли, которые за ними стоят?

Снова кивок.

– А вы с Самантой понимаете, что я хочу научить тебя и ее светлость такому способу общения, который позволит вам разговаривать с людьми и друг с другом? Способу, который не требует произносить слова.

Последовал еще один кивок. Темные глаза Ариф засверкали.

– Это пока еще тоже не доказательство, ваша светлость, – сказала она. – Пока мы не разработаем способ, с помощью которого он сможет сказать нам больше, чем просто «да» или «нет», мы не будем знать точно, какой процент вербальной информации воспринимается, а какой – теряется при передаче. Не говоря уже о том, понимает ли он именно слова, без какой-либо телепатической «подложки». Но мне кажется, что вы правы. Думаю, и он, и Саманта, и Фаррагут действительно понимают разговорный английский язык. Насколько хорошо, сказать пока не могу, но одно то, что это принципиально возможно, существенно упрощает мою задачу. Следовательно, остается только разработать невербальный интерфейс, с помощью которою тот, кто уже понимает, что говорю я, сможет мне отвечать. И ваша матушка права: древние сигнальные системы, предназначавшиеся для людей с дефектами речи и слуха, это как раз то, с чего следует начать.

– Начать, доктор? – уточнила Хонор, уловив, что последнее слово прозвучало с легким нажимом.

– Ну, если мы правы и они действительно понимают человеческий язык, самое серьезное препятствие уже позади. А следующий вопрос, которым не может не задаться любой лингвист, полагаю, очевиден. Если коты в состоянии усвоить идею разговорного языка, то почему бы не попытаться сделать еще один шаг – донести до них идею языка письменного? Мы изобрели письменность как способ фиксировать символы, употребляемые в звуковом языке. Котам, само собой, записывать звуки было незачем, но из этого отнюдь не следует, что им неизвестен способ долговременной фиксации того, чем они пользуются взамен наших символов. Ни с чем подобным наши исследователи до сих пор не сталкивались, однако трудно найти нечто, если не знаешь, что это надо искать. Их общество, насколько я успела узнать, имеет сложную клановую структуру, что требует сохранения родовых представлений и традиций. И едва ли они ограничиваются устной исторической традицией, как это имело место у людей в дописьменный период. Если наши предположения относительно того, что они в достаточной мере понимают саму концепцию второй сигнальной системы, верны, обучить их языку жестов будет не так уж трудно.

Письменность потребует больших усилий, им придется осознать не только концепцию «слова», но и, грубо говоря, соответствие топографической карты и изображенной местности, научиться видеть ассоциации между неодушевленными символами и реально существующими объектами, зато если они справятся…

– Если они справятся, то диапазон общения с ними фантастически расширится, – закончила за нее Хонор.

– Вот именно, ваша светлость! – воскликнула Ариф, глядя на Нимица горящим взором человека, которому не терпится приступить к делу. – Немногим лингвистам выпадала удача найти способ общения с другим биологическим видом. Мне повезло, я работала с медузианами. Теперь ваша светлость предоставляет мне возможность решить не менее грандиозную задачу, и я заверяю вас: если эта задача вообще имеет решение, оно будет найдено.

Глава 23

Хонор удовлетворенно откинулась в кресле, глядя на огромный, покрытый снежно-белой скатертью стол, накрытый для званого обеда.

Большую часть утра она провела у «Сильвермана», обсуждая свое новое детище с техническим персоналом и своим новым бортинженером Уэйном Александером (с лордами Александерами из Белой Гавани в родстве отнюдь не состоявшем). Не без горечи – похоже, у нее появилась привычка называть корабли именами погибших – она решила дать новому кораблику имя «Джейми Кэндлесс». Зато к ее радости по поводу самого корабля никакая горечь не примешивалась.

Она понимала, как ей повезло с Александером, но знала, что и сам инженер в восторге от предложенной работы.

Александер бежал вместе с ней с Аида, причем, судя по спискам заключенных, из всех беглецов отбыл там самый долгий срок. Разумеется, он охотно уступил бы эту честь кому-либо другому, но прошлое не изменить, и ему оставалось лишь носить звание «старейшего беглеца».

Вдобавок он был не военнопленным, а «врагом народа», гражданским специалистом, арестованным и осужденным за критику «Акта о сохранении технической информации» от 1778 года эры Расселения, объявившего результаты творческой деятельности инженеров и конструкторов «народным достоянием». К тому времени акт действовал уже семьдесят лет, и, наверное, ни для кого не составляло секрета, что отсутствие личной заинтересованности научного персонала в результатах своего труда, разросшийся «околонаучный» бюрократический аппарат и прямое вмешательство политических назначенцев в процесс выбора исследовательских приоритетов отнюдь не способствовали научно-техническому прогрессу. Ошибка Александера – с которым никто не спорил ввиду самоочевидности аргументов – заключалась в том, что он выступил с заявлением по этому поводу открыто, на Общереспубликанской профессиональной конференции.