Сын счастья, стр. 43
— Что ты делаешь?
— Убираю южную комнату. С пароходом должен прибыть гость.
Она пахла морем и солнцем. Он прижал ее к дверной притолоке, потом обнял. Крепко, на случай если она попытается убежать.
Сперва она действительно хотела вырваться. Потом затихла. Он даже подумал: «Что же мне теперь делать?»
Оба тяжело дышали. Он поднял руку и погладил ее по щеке. Она вздохнула и переступила с ноги на ногу. И все время не спускала глаз с чего-то на противоположной стене.
— Давай встретимся вечером возле летнего хлева? — прошептал он наконец.
— Не могу.
— Почему? Ты же приходила туда раньше?
— Олине.
— Твои вечера принадлежат тебе, а не Олине. — Да, но…
И вдруг он сказал по-взрослому, даже не понимая, откуда к нему пришли эти слова:
— Но сама Олине, как и все остальное, принадлежит мне!
Элсе Мария уставилась на него:
— Значит, хозяевам Рейнснеса принадлежит и кухарка, и все-все?
— Конечно! — Он засмеялся, обращая все в шутку.
— Теперь уж я точно не посмею прийти к летнему хлеву! — Она вырвалась и захлопнула за собой дверь.
Вениамин постоянно подстерегал Элсе Марию. Не таясь помогал ей приносить воду или дрова.
Конечно, он помнил, что она только служанка, но это ничего не меняло. Он должен был добиться ее расположения.
Однажды Олине позвала его в буфетную. Она сидела на одном из обитых парчой кресел, которые стояли там, потому что пользовались ими только в исключительных случаях.
— Я все вижу и слышу, Вениамин, — сказала Олине. Он стоял у двери, не понимая, куда она клонит.
— Для меня не секрет, что ты Элсе Марии проходу не даешь.
Лучше было не возражать ей.
— Так вот, знай, я взяла на себя ответственность за эту девушку!
Ему оставалось только выслушать ее до конца.
— Ты уже взрослый, Вениамин. И знаешь, что мужчины готовы на многое, лишь бы проникнуть в комнату к служанкам. Почему, ты думаешь, никогда, если не считать бедняжки Стине, но то случилось много лет назад и в конторе при лавке… Почему, ты думаешь, прости мне, Господи, грехи мои тяжкие, в Рейнснесе никогда больше не случалось такого позора? А потому, что я всегда следила за порядком и сон у меня легче, чем у бабочки!
— Я бы никогда не причинил зла Элсе Марии! У него покраснело не только лицо, но и все тело.
— Ну так докажи мне это! — строго сказала Олине. Она задумалась, и Вениамину показалось, что она сейчас заплачет.
— Создатель мой милостивый, до чего же ты похож на покойного Иакова!.. — проговорила она и тут же продолжала без всякого перехода:
— Господь накажет тебя, если ты не перестанешь бегать за Элсе Марией и доведешь ее до беды…
— Но, Олине!
— Тебе никто не говорил, что наследнику Рейнснеса негоже бегать за служанками?
— Не-ет…
— Ну так знай! — Олине хлопнула себя ладонями по ляжкам, и они задрожали. Она встала.
Вениамин не знал, как ему снова добиться ее расположения.
— Но мне очень нравится Элсе Мария! — прошептал он.
На мгновение лицо Олине как будто озарилось солнцем. Она распахнула объятия и подошла к нему:
— Вениамин, мальчик мой, как же ты похож на Иакова! — Она провела рукой по глазам. — Пойми, любовь в твоем возрасте так мимолетна. Ведь ты не хочешь испортить Элсе Марии всю жизнь? Допустить, чтобы люди стали о ней судачить?
— Нет, конечно.
Что-то застряло у него в горле.
— Вот и оставь ее в покое. Она помолвлена с Эвертом Стейнбаккеном с Хасселёйя и должна научиться у нас вести хозяйство. К тому же она старше тебя на два года. Ты еще ребенок. Добрый ребенок…
Олине снова чуть не заплакала. От одного этого можно было сгореть со стыда.
Вениамин так ничего и не добился. Во всяком случае, он уехал в Тромсё, не повидавшись с Элсе Марией у летнего хлева. Ему оставалось посмеиваться про себя и утешаться тем, что и время года к этому не располагало.
ГЛАВА 7
Андерс даже не спросил, почему Вениамин перед Рождеством съехал от кожевника.
Несколько раз Вениамину казалось, будто Андерс все знает. Но все-таки чаще он думал, что Андерсу ничего не известно. Людям не следует знать слишком много. Голова у него была так забита одним, что ни для чего другого в ней просто не осталось места.
Нет, Андерс ничего не сказал. Он только распорядился, чтобы сундук и все вещи Вениамина перевезли от кожевника в дом купца Сёренсена, который стоял на площади. К приезду Вениамина в Тромсё его вещи были уже там.
Комната Вениамина была расположена на чердаке. Она была изолирована, и от лестницы ее отделял темный чердак. Семья Сёренсена состояла из семи человек. Вместе с Вениамином за столом сидело восемь. Больше всех говорила хозяйка. Она знала все про всех и жаждала поделиться своими знаниями с другими. Вениамину было интересно, знает ли она, почему он уехал от кожевника. Но знал ли он это сам?
Он набрался терпения и ждал, понимая, что, если ей что-то известно, она не сможет долго держать это в себе.
Грехи искупаются трудом — учит Священное Писание.
Был уже март, и ректор выразил сожаление, что болезнь так надолго оторвала Вениамина от занятий. Но если он хочет заниматься дополнительно и все-таки выдержать экзамен, это, конечно, будет ему позволено.
«Какая болезнь?» — чуть не спросил Вениамин, но вовремя спохватился. Это все Андерс. Вениамин уже давно понял, что Андерс умеет давать нужные объяснения.
Ему оставалось только налечь на книги.
Стояли слишком светлые дни, чтобы он мог позволить себе прогуляться к дому кожевника, — ему хотелось посмотреть, живут ли они еще там.
Он знал, какой дорогой кожевник ходит в свою мастерскую, и старался держаться подальше. Несколько раз ему чудился запах фру Андреа, и он невольно оборачивался. Но это всегда были другие женщины.
Примерно в то время, когда он вернулся с Лофотенов и ему не дано было встретиться у летнего хлева с Элсе Марией, потому что она принадлежала Олине, у него появился какой-то странный недуг. А может, то был вовсе не недуг, а пустота, возникшая в нем после того, как фру Андреа вышла из комнаты, даже не взглянув на него.
Во всяком случае, стоило ему услышать запах женщины, как он начинал искать его источник. Это было похоже на голод, который постоянно мучит толстяков. Они никогда не могут наесться и продолжают есть, даже если их уже тошнит от одного вида пищи. Словно пища способна защитить их от всех невзгод.
Вениамина тянуло к женщинам независимо от того, отталкивали они его или поощрительно ему улыбались. Эти создания существовали, и он чувствовал, что должен найти их, прежде чем они исчезнут.
Фру Андреа уже исчезла, хотя и оставалась жить в доме кожевника.
Дом купца Сёренсена был белый и шумный. В нем всегда кричали, смеялись и веселились дети. Первое, что Вениамин здесь заметил, — открытые двери, они никогда не запирались.
— Было бы счастье, да одолело ненастье, — говорила фру Сёренсен, когда случалось что-нибудь неприятное.
Господин Сёренсен вел торговлю с поморами. На днях был получен королевский указ, разрешавший ввозить в Северную Норвегию древесину из Архангельска. Теперь связи, которые у господина Сёренсена сложились уже давно, поддерживать будет значительно легче.
Господин Сёренсен вставил большие пальцы в проймы жилета, и вид у него был такой, будто этот указ издал он сам. Радостное событие отметили жарким, скатерть быстро оказалась забрызганной жирным соусом. Вениамин сидел с Сёренсенами за обеденным столом. Но думал только о том, что сейчас ест фру Андреа.
Многочисленное и шумное семейство купца утомляло его. В Рейнснесе тоже бывало много народу, но там во всем соблюдалась мера. Если там кто-то хотел остаться в одиночестве, ему было достаточно просто прикрыть свою дверь и даже не запирать ее.
Спасаясь от жаждущих общения чад господина Сёренсена, Вениамин все дни проводил у Софуса, они много занимались.