Книга Дины, стр. 43

— Вон Дина. Скачет, аж чертям тошно! — В его тонком голосе звучала гордость.

— Мальчики, которые живут в Рейнснесе, не должны говорить «аж чертям тошно»! — сказала Олине.

— А Иаков так не говорил?

— Он был мужчина.

— Он всегда был мужчиной? — Нет.

— А он говорил «аж чертям тошно», когда был маленьким?

Олине растерянно вздохнула и вытерла о передник пухлые ладони. Потом отправилась искать матушку Карен. Там она торжественно объявила, что Вениамин — чистый язычник.

Олине подняла шум.

Она стояла на своем. Мальчику не хватает воспитания. Он настоящий дикарь. Как и его мать.

Прищурившись, она смотрела на Вениамина. Из-за этого ее лицо становилось похоже на высохшую картофелину со старыми белыми ростками, висевшими вдоль щек. У Олине из-под платка всегда выбивались седые пряди.

По ночам, в полнолуние, когда сон бежал от нее, Дина сидела в беседке и ждала, чтобы все успокоилось, чтобы мир скрылся за полосой, отделявшей море от неба.

Она сидела и гладила непослушные волосы Иакова. Как будто между ними никогда ничего не стояло. Говорила, что ей хочется уехать отсюда. За море. В сердце у нее кипела ярость. Иаков все понимал.

ГЛАВА 8

Матушка Карен датировала письма 1853 годом. Иногда далекий мир словно приближался к Рейнснесу. Это бывало в те дни, когда с пароходом приходили газеты. Людвиг Наполеон Бонапарт стал императором Франции. Монархисты, либеральные и консервативные бонапартисты объединились вокруг сильного вождя, чтобы «бороться с красным призраком». Революционная волна катилась от страны к стране.

Матушка Карен опасалась, что мир загорится прежде, чем Юхан успеет вернуться домой. В последние годы он доставлял ей много тревог и огорчений. Уж слишком долго он жил вне дома! Кто знает, чем он там занимается? Скорее бы уж он сдал свои экзамены! Скорее бы вернулся!

Письма его не приносили ей желанного покоя. Она читала их вслух Дине, чтобы услышать от нее слова утешения.

Но Дина не скрывала того, что думает:

— Он пишет, только когда ему нужны деньги! Юхан истратил уже в два раза больше того, что ему было положено из наследства. Вы его балуете, посылая деньги из собственных сбережений.

О том, что Юхан обещал ей писать из Копенгагена, Дина никогда не говорила. С тех пор прошло почти девять лет. Юхана можно было больше не брать в расчет. Оставалось провести его по графе «невозвращенные долги».

Сначала зима как будто ослабила хватку, и уже в апреле начало таять. Но вдруг за несколько недель землю покрыл метровый слой снега, и налетевший ураган унес в море все, что было плохо привязано.

На побережье появилось много вдов. Из-за того что после урагана начался мороз и снежные заносы стеной отгородили одну усадьбу от другой, покойники попали в могилы только в середине июня.

Мороз долго не отпускал землю. И дожди медлили, как будто не желали покончить с этой бессрочной зимой.

Ертрюд не показывалась всю весну. Дина ходила по морским пакгаузам. Часами. Пока мороз не забирался под волчью шубу и не стискивал ледяной рукой ее ноги так, что они теряли всякую чувствительность и признавали уже только один путь — домой, в тепло.

Но весна оказалась для людей и животных еще более трудной, чем зима. Она не приходила так долго, что в церквах уже стали служить молебны, — люди молились о дожде и оттепели.

Редко в молитвы вкладывалось столько души, они шли из самого сердца — в них никто не желал зла соседу.

Лето началось в середине июня. Наступившее наконец тепло потрясло все живое. Стройные белые ноги берез стояли еще в снегу. Распустившиеся листочки целомудренно прикрывали тонкие ветки.

Ночью задул юго-западный ветер, и березы встрепенулись. Они не могли устоять перед ним. И зеленели одна за другой, поднимаясь по склону. Трепетно вливались в великую бурлящую жизнь. Они так спешили. Так спешили.

В конце концов снег стал таять, и начался паводок. Вода затопила поля, шумела в расселинах. Она унесла с собой дороги и с грохотом летела по склону, где упали сани с привязанным к ним Иаковом.

Потом все успокоилось. Мало-помалу. И поздняя летняя страда испуганно подняла голову.

Люди и животные выбрались из помещений. Добрые летние звуки осмелели и раздавались повсюду. И наконец начались дни, напоенные солнцем, смолой и сиренью. Пусть и поздно, но все было необыкновенно прекрасно.

Я Дина. Звуки проникают в меня то далеким криком, то мучительным шепотом. А иногда мои барабанные перепонки пожирает оглушительный грохот.

Я стою у окна в столовой и смотрю, как Вениамин играет в саду с мячом. Меня затягивает водоворот Ертрюд. Быстро-быстро. И я не в силах противиться.

Лицо Лорка! Оно такое большое, что заполняет все окно, весь фьорд, весь горизонт. Вениамин лишь маленькая тень в зрачках Лорка. Как быстро он ими вращает!

Лорк спасен. Я впускаю его к себе. Сегодня 7 июля.

Цвела поздняя сирень, когда из Копенгагена пришло письмо. Оно было адресовано в усадьбу ленсмана на имя Дины. Красивый с наклоном почерк.

Ленсман переслал Дине письмо с одним из своих работников. Оно было короткое. Как будто каждую фразу с трудом высекали на камне.

"Моя дорогая Дина!

Я лежу больной в королевской столице. И скоро умру. Легкие мои источены. После меня не останется ничего, кроме добрых пожеланий тебе. Каждый день я раскаиваюсь, что покинул тебя.

У меня нет ни сил, ни денег, чтобы вернуться обратно. Но виолончель жива! Дина! Не могла бы ты забрать ее домой? Только будь осторожна! Она сделана великим мастером!

«Твой Лорк».

Дина ходила по морским пакгаузам. По всем трем по очереди. По всем ярусам.

Весь день она не замечала Ертрюд. Иаков был для нее лишь вихрящейся в луче пылью.

Она рыдала, тихо, про себя. Башмаки дробили часы на куски. Дневной свет был безнадежно вечен. Он протискивался в узкие окна и стлался по полу.

Дина ходила по царству мертвых. То приближаясь к солнечным лучам, то убегая от них. Это был и кошмар, и светлый сон.

Наконец Лорк приник к ее виску.

С тех пор она всегда встречала Лорка, когда нуждалась в нем, чтобы обрести покой.

Он и в смерти остался таким же, каким был при жизни, — застенчивым и веселым.

Каждый год, когда цвела сирень, он бродил по дорожкам сада, посыпанным песком, смешанным с ракушками. Среди клумб, обложенных крупной галькой. Море обтесало гальку, придало ей нужную форму и вернуло обратно.

Лорк был здесь. Всех их в Рейнснес привела Дина. И Лорка тоже. Он принадлежал ей. Эта мысль потрясла ее, как грохот океана. Грустные звуки виолончели. Басистый голос каменных осыпей и гор. Безудержная страсть и неволя.