Шпион, которого я убила, стр. 60

– А что мне это может напоминать?

– Ну, я думала, ты все знаешь, – неопределенно развела руками Милена. – Здесь сказано – за сведения о живом или мертвом.

– Газета на французском? – Марго осторожно развернула хрусткие листы. – Откуда?

– Друг привез. Ездил к родне за границу, увидел фотографию и привез мне газету. Этого человека, – ткнула Милена пальцем в фотографию, – никогда не найдут, он стал секретным агентом КГБ, но ты же сказала про заветное желание или нет?

– Тебе нужны деньги?

– Плевала я на деньги. Судя по тому, что ты здесь, я не успею их потратить. Давай заключим сделку. Деньги – тебе. А мне зрелище.

– Какое зрелище?

– Я должна видеть, как этот гад подохнет, если он еще жив. А он жив, я чувствую. Я его всегда чувствую. Между нами кровавая пуповина моего выкидыша после его забав.

Марго откидывается на спинку старого кресла и смотрит расширенными глазами в пространство. Она застывает так на несколько минут. Она отключается и не видит, как Милена тяжело становится на колени, поднимает край ковра, открывает в полу крышку тайника и достает оттуда папку в полиэтиленовом мешке.

– Вот! – шлепает она папкой на стол, и Марго дергается и цепенеет в облаке пыли. – Здесь все, что смогла собрать о нем. Пока он не стал ну уж таким секретным агентом! Фотографироваться он не любил, как, впрочем, и все гэбисты, но мне подарил с барского плеча свою фотографию в форме. Его как раз тогда повысили. Вот тут подробное описание привычек. О, его привычки! – закатывает глаза Милена. – Он имел специальный набор ножей, чтобы вырезать из кожи символы! Серп и молот. Звезду. Еще у него были такие сушилки с прессом, чтобы потом эти вырезки высушивать. А чисто по-житейски любил лошадей, вот на этом листе…

– Как ты сказала? – очнулась Марго и подвинула к себе фотографию бравого красавца в форме.

– Он же вырезал по живому! Правильно отделить от мяса по живому вырезанную картинку на коже – это требует навыков. А потом сушил, вот я и говорю, у него были сушилки…

– Нет, – Марго положила руку на фотографию. – Лошади. Я его нашла.

– И значит – все у нас получится? Вот и отлично, – не удивилась Милена. – По водочке?

– Нет, спасибо.

– За это стоит выпить. Значит, нашла… За границей окопался?

– У меня в квартире сидит в кладовке, – не слыша себя, пробормотала Марго в озарении.

– А я выпью, – кивнула Милена. – Мы договорились? Деньги – тебе. А мне – все в подробностях.

28. Балерина

Обнаружив дверь в квартиру открытой, Надежда задержала дыхание и пошла по коридору на цыпочках. В комнате Милены кто-то шуршал и ронял предметы. Надежда осторожно тронула дверь и увидела в щелочку соседку со всклокоченными волосами, разговаривающую сама с собой и размахивающую погасшей сигаретой в мундштуке. Милена заметила испуганное лицо Надежды в зеркале.

– Заходи. У меня уборка. Решила навести порядок.

– Это – порядок? – Надежда не могла пройти, потому что весь пол в комнате был засыпан бумагами, порванными книгами, скомканными конвертами и рождественскими открытками с ангелоподобными девушками на фоне роз, ягнят и надписей золотом.

– Ты только представь. Чем больше я думаю, что бы такое после себя оставить, тем меньше этого самого остается. Да! Пока не забыла, – Милена стала стаскивать с руки перстни. – Ты же с мертвой никогда не снимешь, а желающие найдутся. Что стоишь? Принеси мыло. Подожди! Я сама пойду.

Вернувшись с мокрой намыленной рукой, Милена сняла наконец перстни, вытерла их о полу халата и протянула Надежде:

– Это тебе. Редкая работа. Перс делал.

– Милена, что с вами? – отшатнулась Надежда.

– Бери. Ты представляешь, как это все-таки мобилизует силы? – оглядела Милена разгром. – Все выкину к чертовой матери! Нет, вот этот столик не выкину. На нем когда-то стояла китайская ваза, он для этой вазы и делался на заказ, а вазу я разбила о голову… Да! Я хотела спросить, как там у тебя с редакцией?

– Получилось. Вот, я вам принесла, – Надежда достает свернутую газету.

– Скажи пожалуйста! – достает очки Милена. – Теперь и у тебя есть своя газета! А мою видела? Подожди, где-то тут валялась… Вот! На французском, но, если хочешь, я все тебе переведу.

– Милена, к вам кто-то приходил?

– Да! – радостно отвечает Милена.

– С обыском? – переходит на шепот Надежда.

– Нет, что ты. Обысками меня уже лет тридцать не развлекают. Когда посадили Изю Юрковского, тогда последний раз и приходили. Как сейчас помню, забрали меня на пятнадцать суток за Булгакова. У меня самиздат «Собачьего сердца» завалялся, за него и забрали. Ой, а подружка моя Полинка тогда написала плакат и пошла с ним…

– А кто тут был?

– Тут? Она приходила.

– Да кто она?! – не выдерживает Надежда спокойствия Милены.

– Смерть. Вот только не надо на меня так смотреть! Поживешь с мое, сама поймешь, кто к тебе приходит! Короче, мы договорились, и все путем.

– Милена, – гладит Надежда морщинистую руку и осторожно вынимает из нее забытую сигарету. – А мы с Петровичем сегодня в театр идем. Я пришла выбрать наряд. Пошли с нами?

– А я тебе не говорила? – В Надежду утыкается указательный палец, и на каждое слово острый красный ноготь ощутимо протыкает тонкую шерсть кофточки под грудью. – Я. Не люблю. Театр. Хотя, – задумалась Милена, – мое платье красного бархата и страусиное боа скучают уже лет восемь! Заказывай такси на семь вечера!

– Мы тебя оденем, как королеву! А на голову – бриллиантовую диадему!

– Надежда, я знаю, что ты шаришь у меня в комоде, когда я хожу в магазин. Это не бриллианты. Это выполненная на заказ подделка с фотографии. Настоящую, бабушкину, отобрали еще у мамы на нужды Красной армии. В конце концов, – оглядела она полнейшее разорение, – тут так уныло, и никто не говорил, что я должна сидеть дома. Кстати! Чуть не забыла… Где это?.. А, тут. – Милена становится на колени, шарит рукой за комодом и вытаскивает что-то небольшое, круглое, в ошмотьях пыли. – Возьми.

Надежда отшатывается.

– Это твоя черепаха. Я совершенно не могу понять, сдохла она или живая. Забери себе, понюхаешь через неделю.

Надежда вышла из подъезда с большим полиэтиленовым пакетом. Огляделась и пошла неспешно к серому фургону в углу двора. Несколько минут она задумчиво смотрела на шофера в наушниках. Потом обошла фургон сзади и постучала в закрытые двери. Тишина. Надежда постучала еще раз, уже более настойчиво. Одна створка приоткрылась, на нее посмотрело усталое лицо немолодого мужчины, профессионально готового к неожиданностям.

– Ребята, пустите меня к себе, – жалобно пропищала Наденька. – В подъезде на меня смотрел страшный мужик. За мной точно следит кто-то еще! А вдруг меня похитят или убьют? Очень плохо получится, потому что я дала честное слово вашей сотруднице, что сегодня в театре…

– Не положено, – скучным голосом произнес мужчина и попробовал закрыть створку изнутри.

– Ну пустите, какая вам разница? Я сейчас поеду на трамвае обратно к помрежу, вы потащитесь за мной, и еще неизвестно, не захочется ли мне забежать в кафешку у метро! А вы будете сидеть и думать, выйду я из нее или сбежала через другой выход подземки, как вчера.

– Залазь, – сдался мужчина и протянул руку.

В фургоне было еще двое. Это с ними Надежда недавно обменялась заявлением и объяснительной. Они пили кофе, наливая его в пластмассовые стаканчики из термоса.

– Хорошо тут у вас, тепло, – улыбнулась Надежда, оглядываясь. – А ваш шофер музыку слушает с закрытыми глазами. Кто хочешь может подойти, открыть дверцу и стукнуть его по голове! Потом машину угонят, а дверь заклинят с улицы, и вы попались со всей вашей аппаратурой! – бодро отрапортовала Надежда.

– Вы что, девочку сняли? – спросил мужской голос из селектора. – С воображением нашли!

– Это шофер спрашивает, – подмигнул Наденьке молодой мужчина в спортивном костюме, закручивая термос.