Шпион, которого я убила, стр. 56
Маргарита глубоко и медленно вздохнула, дернула мальчика вниз, загнала болонку пинком под стол и проглотила таблетку, задержав у рта ладонь и заглядевшись в окно. Там, на балконе, покачиваясь прозрачными привидениями из второсортного фильма ужасов, обнявшись, любили друг друга двое истощенных юношей.
Приняв душ, Марго на всякий случай обошла все места возможного пребывания кафаров. В туалете на сливном бачке сидела миниатюрная блондинка с зареванными глазами. На антресолях забаррикадировался Долдон Великий. Новеньких не прибавилось. Никто не спешил умирать в ближайшие девять дней в окрестностях двух километров от Марго.
Рыжая Лена, открыв дверь кладовки, прокричала: «Я тебя все равно убью!» и, спотыкаясь, умчалась в кухню. Маргарита поморщилась. Первый раз ей попался кафар, который изводил другого кафара бесконечными угрозами. Из кладовки осторожно выглянул старик в очках, огляделся, прокричал: «Дура, я тебя любил!» – и быстро спрятался.
Марго намазывает хлеб маслом стоя. В кухню набились все, кроме зареванной блондинки и Великого Долдона.
– Как же! Он любил! – возмущалась рыжая Лена. – Он меня изнасиловал. Два раза.
– Три! – уточнил старик.
– Два, не преувеличивай. Один раз на допросе в кабинете. А второй – у меня в квартире. Сказал, что пришел с обыском, заставил раздеться и…
– Три! – кричит старик из-за двери. Рыжая Лена подгадывает, когда он выглянет опять, и с силой захлопывает дверь, прищемив старика.
– А теперь ты умрешь вместе со мной, урод! – шипит она той половине, которая оказалась в кухне.
– Мы пойдем с тобой, взявшись за руки, по Млечному Пути, – заявляет половина расплющенного лица.
– Заткнитесь, – тихо просит Марго. Прикрыв глаза и глубоко затянувшись сигаретой, она про себя наблюдает Лену в другой обстановке – в комнате, заставленной мебелью и цветочными горшками. Став на четвереньки, Лена выковыривает палкой из-за тумбочки застрявшую черепаху. Затаив дыхание, Марго скользит по ступенькам незнакомого подъезда, выходит в дождь и смотрит на вывеску с улицей и номером дома.
– Я была молода и глупа. – Лена приоткрывает дверь кухни и впускает старика в очках.
Марго делает ей знак рукой, чтобы не мешала. Лена переходит на шепот.
Комната старика в очках сумрачна. В фотографиях на стене – одни лошади. Лошади мордами, крупным телом и издалека – на траве. Старик в постели читает газету. На тумбочке рядом парит чашка. В прихожей на столике у зеркала лежит зонт, ключи, кошелек и удостоверение. Марго смотрит удостоверение. Вздыхает.
– Пока, – заявляет она, – все совершенно бесперспективно. Совершенно.
– А ты соберись, – напирает Лена, – мне было девятнадцать, он сломал меня, как высохший цветок! Он точно должен был сделать карьеру, а потом затаился за границей!
– Да нет же, – устало смотрит на часы Марго. – Он живет где-то рядом. Любит лошадей и все еще работает.
– Он приходил ко мне двадцать шесть лет назад. Гордый, хорошо одетый, но все равно такой же коренастый и кривоногий, как раньше. Им в КГБ тогда еще ноги не выправляли. Сказал, что пришел попрощаться.
– Я последний раз предложил тебе пойти со мной.
– А я послала тебя.
– Послала, – кивает старик, – но дала.
– Я не дала! Ты силой меня взял!
– Попалась! – тычет старик пальцем в миллиметре от лица Марго. – А говорила – два раза! Три! Три! Три! А гордая была – настоящая княгиня.
– Идиот, я и была княгиня.
Марго проходит сквозь старика, уворачивающегося от рук Лены.
25. Балерина
Надежда несет на подносе чашку кофе и оранжевый мармелад в вазочке. Помреж, посмотрев на нее поверх очков, вдыхает глубоко, потом в долгом выдохе спускает ноги на пол и надевает халат.
– Что? Не нравится? – Надежда осторожно нюхает парок из чашки.
– Надя, к хорошему кофе не надо принюхиваться, он пахнет из кухни на всю квартиру!
Пока Михаил Петрович варит новый кофе, Надежда сосет мармелад, а когда шершавая сахарная оболочка исчезает, достает прозрачную мармеладину изо рта и смотрит сквозь нее на свет из окна.
– Рассказывай, – просит Михаил Петрович.
– Больше не будет обысков, – решительно заявляет Надежда.
– Ну? И что же ты для этого сделала?
– Я – ничего… Это Кошелка, она читает подряд все газеты, она сказала, что если отнести компромат в газету, то все уладится.
– Кошелка – это?.. Ах да, гардеробщица Кошелкина. И что, у нее был какой-то компромат на этих бравых красавцев в штатском?
– Да нет. Компромат был у меня. Вернее, не у меня, а в зажигалке, которую я случайно обнаружила под подлокотником кресла в шестом ряду партера. Я не знала, что в зажигалке пленка, и пока не нашла вторую такую же в костюмерной…
– Минуточку, – застывший у плиты помреж медленно повернулся к играющей с прозрачной мармеладиной Надежде, – я не понял. Что это за шпионские страсти, какая зажигалка?
– Михал Петрович, вы только не волнуйтесь…
– Посмотри на меня. – Помреж склонился к сидевшей за столом Надежде. – Я. Не. Волнуюсь. Я просто хочу понять. Ты нашла в театре зажигалку?
– Две, – вздыхает Наденька.
– Две зажигалки? Бред какой-то… Постой, эти бесконечные обыски, это… У тебя искали именно эти зажигалки?
– Я не знаю. Они же ни разу не сказали, что именно ищут!
– Ну да, ну да… Ты, верно, нашла в театре множество самых невероятных предметов, все их тщательно запрятала, поэтому не могла решить точно, что именно надо этим людям из ФСБ?
– Вот вы и злитесь, а я так готовилась к этому разговору!
– Я не злюсь, – бесцветным голосом сообщил помреж, равнодушно наблюдая, как черная пена из турки с шипением заливает плиту.
– Я решила все вам рассказать, потому что много думала и придумала наконец. Я согласна.
– Что?
– Я согласна жить с вами. Мне нравится, как вы пахнете, то есть… Мне не противен ваш запах, даже когда вас стошнило в театре…
– Бог мой?! – сел на табуретку помреж.
– Вы не волнуйтесь, вы были тогда без сознания, все вас очень жалели. А Людмила даже плакала.
– Не отвлекайся!
– Не буду. Я присмотрелась к вам и поняла, что вполне смогу пережить ваши маразмы и привыкнуть к некоторым странностям.
– Никто не просит тебя привыкать! И потом, у меня нет маразмов и странностей!
– Ну и отлично, хотя маразмы есть у всех.
– Надежда, ты решила принять мое предложение и поэтому сейчас выложишь все свои тайны?
– Нет, не все! Я рассказываю про пленки, потому что и вы пострадали. Больше вас не тронут. Не будут обыскивать квартиру, меня тоже не будут раздевать догола в вашем кабинете. Я же заметила, какое тяжелое впечатление это на вас производит.
– Да что ты сделала, объясни, наконец! Ты имеешь какое-то отношение к убийству в театре?
– Нет. Но первую зажигалку оставил именно этот труп на унитазе.
– Ты нашла зажигалку умершего? За это в тюрьму не сажают, – категорично произнес помреж. – Почему ты ее сразу не отдала? При первом же обыске?
– А вдруг меня кто-то видел в туалете возле трупа?
– Тебя, – значительно кивнул головой помреж, – в мужском туалете, да?
– Ну да, – Надежда опустила глаза. – Я же искала этого блондина.
– Зачем? – перешел на шепот помреж.
– Он показался мне странным, у него был идиотский галстук, он вел себя как шпион! И я оказалась права – он прилепил зажигалку жвачкой под подлокотником кресла!
– Где эта зажигалка? – возбудился помреж.
Надежда молча достает из кармана джинсов зажигалку.
– Ты уже носишь ее с собой?
– Я же сказала – обысков больше не будет. Пленку из нее я отвезла в редакцию газеты, позавчера в утреннем выпуске уже был этот материал.
Помреж идет в комнату и возвращается с лупой.
– Видишь этот значок? – Он предлагает и Надежде посмотреть сквозь увеличительное стекло. – Это товарный знак швейцарской фирмы. Это золото.
– Я знаю, – пожимает плечами Надежда. – Внутри такой же.