Шпион, которого я убила, стр. 17

К концу третьего акта она точно знала, куда надо запрятать тело, но не знала еще, хватит ли ей на это сил. В костюмерном хранилище были только маленькие подвальные окна под потолком. В душной темноте Надежда почувствовала окончание спектакля по еле ощутимой вибрации – зрители толпой двинулись в гардероб. Она высидела еще полчаса, затаив дыхание, когда вдруг услышала, как кто-то ходит по хранилищу, потом этот человек шуршал костюмами, потом погас свет на столе мастера в пошивочном цехе, и стало тихо. Надежда выдохнула страх и встала. Переходы из одного помещения в другое здесь были устроены так, чтобы удобно было провозить стойки на колесиках с костюмами. Один оперный костюм мог весить до пяти килограммов. Надежда сняла платья из «Кармен» и поместила их на соседнюю стойку, а освобожденную пустую покатила в заветный угол. Стойка дребезжала, казалось, что все здание замерло, вслушиваясь в этот металлический лязг. Потом, спустившись в кладовую монтировщиков декораций, она отрезала веревку. Портняжные ножницы жевали скрученные волокна, болели от напряжения пальцы. Отрезав два куска необходимой длины, Надежда вернулась в костюмерную, обвязала с двух сторон скатанное полотно веревками, перебросила свободные концы через верх стойки, подтянула сначала один конец, потом, напрягая живот и застонав от напряжения, другой. Стойка выдержала, но верхняя часть ее прогнулась под тяжестью мертвого брюнета, который медленно болтался – что-то похожее на огромную конфету, – зловещий реквизит спектакля под названием Смерть. Проверив прочность узлов, Надежда обнаружила, что ее ноги дрожат, а в горле пересохло. Она попыталась расслабить сковавшее плечи и спину напряжение и только медленно вдохнула воздух и согнулась, чтобы его сосредоточенно выдохнуть, как вдруг услышала голос, от которого ее волосы встали бы дыбом, если бы и так не торчали вверх тремя разноцветными хвостами.

– Что это вы делаете здесь в такое время?!

– Ми…михал Петрович? – просипела Надежда, всматриваясь снизу между ног в знакомый силуэт, подсвеченный сзади аварийным светом из коридора.

– Я вас спрашиваю, что вы делаете?!

Надежда разогнулась, выдохнула и сказала, показывая рукой куда-то в пространство:

– Я… костюмы… Мне надо было остаться, кое-какая работа…

– Театр закрыт десять минут назад, все ушли. Как, интересно, вы собирались отсюда выйти?

– Что вы говорите?! – ужаснулась Надежда, лихорадочно соображая, рассказать ли про свой «запасной выход» – узкое полуподвальное окно, у которого давно расшаталась и вышла из пазов решетка. Решила, что не стоит, потому что окошко это, в которое надо было протискиваться долго и при минимуме одежды на теле, могло еще послужить ей в тяжелые моменты пряток или невозможности где-либо переночевать. – Какой вы молодец, что пришли сюда, меня что – заперли? Ужас! Я ведь страшно боюсь, когда здесь одна, я просто не переношу одиночества в темноте, я…

– Идите за мной, – беспрекословно потребовал помреж, скользнул безразличным взглядом по покачивающемуся на стойке тюку и, не дожидаясь, пока Надежда закроет рот, пошел к стойкам в гардеробной. Надежда двинулась за ним сомнамбулой, не чувствуя своих ног. Но когда помреж уверенно обошел одну стойку, другую, сердце ее упало.

Он подошел к той самой, под которой она нашла брюнета. Мгновенно сменяющимися картинками перед ней пронеслось: вываливающаяся изо рта умирающего зажигалка, кровавые пузыри, застывшие глаза.

– Что это такое?! – зловещим шепотом спросил помреж, раздвинув платья и показывая рукой на пол.

– Эт-то, это, понимаете…

– Не смейте мне врать! – закричал вдруг помреж. Надежда обмерла. – Это вы курили!

Как при медленной настройке резкости, из расплывчатого тумана на нее надвинулась потерянным кадром одиноко скорчившаяся на полу затушенная сигарета.

– Я, – выдохнула Надежда, еще не успев поддаться накатившему облегчению.

– И не смейте врать! – не слышал ее помреж. – Это ваша рабочая куртка, вот, полюбуйтесь! – Он поднял с пола свернутую куртку и гневно потряс ею, показывая на закрепленную прищепкой карточку в пластике с фамилией и инициалами Надежды.

– Михал Петрович, миленький, простите меня, пожалуйста, я больше не буду, – скороговоркой пробормотала Надежда, цепляясь руками за бархат ближайшего камзола, чтобы не свалиться в обмороке.

Помреж поправил очки и пристально уставился на бледное лицо Надежды.

– Пожарная безопасность для театра – это все равно, что забота о собственном здоровье для человека, – проговорил он уже спокойным голосом. – Поднимите немедленно окурок.

Надежда упала, больно стукнувшись об пол коленками. Она нашла окурок на ощупь, потому что ослабела до тошноты и пелены перед глазами.

– Заберите свою рабочую одежду.

Кое-как встав на ноги, Надежда прижала к себе куртку.

– Идите за мной.

– А… А почему вы пришли сюда? Вы меня искали? – поинтересовалась она, обнаружив, что они идут запасными коридорами самого нижнего подземного яруса к пожарному выходу.

– Да, представьте себе, именно вас.

– А почему мы идем к этому выходу, он же заперт?

– Потому что и у главного входа в театр, и у служебного вас ждут те самые мужчины, которые в очередной раз вывалили в моем кабинете ослиные испражнения.

– Лошадиные, – автоматически поправила Надежда. – А почему…

– Замолчите и делайте, что я скажу. Я сейчас выйду первым, подгоню свою машину, а вы закроете дверь на два оборота и быстро проберетесь на заднее сиденье.

– А…

– Молча! – повысил голос помреж.

Надежда так устала, что перестала что-либо понимать. В накатившем безразличии она видела себя словно со стороны: вот медленно, как будто обкурившись травки, она проделывает два оборота старым тяжелым ключом, вот, еле двигая непослушными ногами, она тащится к подъехавшему «Москвичу», вот пытается открыть дверцу и не может, а когда та наконец открывается, заползает в машину, как в нору – на четвереньках, а потом ложится на спину.

Помреж первым делом забрал у нее ключ от пожарного выхода. Потом в нескольких словах объяснил, куда они едут. Надежда хотела удивиться, но от слабости не смогла: они ехали к нему домой.

– Меня… меня укачало, – сказала она через несколько минут и добавила, подумав: – Наверное…

– Уберите ноги с сиденья, сядьте к окну и откройте его! – Он заметил, что руль испачкан, удивленно разглядел свою правую ладонь. Включил свет. – Странно, кровь… Ну вот, я из-за вас, вероятно, порезался.

– А может, мне лучше выйти тут? – неуверенно предложила Надежда, вдруг поняв, что ее увозят все дальше и дальше от театра, а мертвый брюнет еще не спрятан настолько надежно, чтобы не быть обнаруженным собакой.

Помреж промолчал, тормозить он и не думал, поэтому, когда Надежда опустила стекло, в лицо ей холодной сильной ладонью наотмашь ударил ночной ветер.

7. Учительница

Костя Вольский в школе был, а на урок ОБЖ не остался.

– Он вас боится, как своего ночного кошмара, – предложил версию Скворец. – Знаете, некоторые люди всю жизнь избегают тех, кто был свидетелем их унижения. А уж если кто унизил принародно!..

– Вы считаете, что я унизила Костю? – стараясь изобразить искреннее недоумение на лице, спросила Ева.

Класс загудел.

– Хорошо, давайте по порядку. Кто считает, что своим поведением в школьном дворе я унизила находившегося на крыше Костю Вольского, поднимите руки.

Почти полкласса.

– Спасибо, – сказала Ева, улыбаясь. – А теперь те, кто считает, что я сделала это правильно.

Три человека опустили руки. Интересно.

– Вы, трое, которые не считают мое поведение правильным, пожалуйста, пройдите за эти свободные парты.

– Зачем это? – подозрительно поинтересовалась полная девочка с волосами, затянутыми в тугие стоячие косички.

– Вы будете оппозицией.

Пошептавшись, тройка пересела.

– Спасибо. Итак, у нас пятнадцать минут. Мы рассматриваем экстремальную ситуацию, когда рядом с вами знакомый вам или совершенно незнакомый, но оказавшийся рядом настолько, чтобы задеть, человек пытается громко шантажировать окружающих, угрожая самоубийством. Ваши действия? – Ева расчертила доску таблицей.