Сервис с летальным исходом, стр. 23

— Что оказалось? Какого тайника?

— Я поддел сбоку, крышка открылась, а там вот… Коробочка была.

К глубочайшему изумлению Поспелова, Петя вдруг вытащил, как показалось следователю, из внутреннего кармана пиджака металлическую коробочку, сантиметров десять на двадцать, глубиной на три пальца.

— Я, конечно, сразу бы вам это показал, — бубнит Петя, пока Поспелов, сопя, пытается открыть хорошо пригнанную крышку. — Я схватил ее сразу-и бежать к вам вниз поскорей, это спонтанно получилось. А когда посмотрел, что там, понял, что вы теперь с меня не слезете.

— Что это значит — не слезете? — пыхтит Поспелов. Крышка чуть сдвинулась, но не открылась.

— Ругаться будете или вообще уволите.

Коробочка наконец открылась. От судорожного рывка напряженной руки следователя она сильно дернулась, и изнутри выплыл подозрительный серый дымок. Поспелов скривился. В коробке лежало что-то завернутое в грубую холстинку. Поспелов раскрыл холстинку и две-три минуты внимательно изучал несколько обуглившихся костей, странную чешуйчатую шкурку неизвестного ему земноводного и десяток маленьких высушенных рыбок.

— Ничего не понимаю, — сознался он наконец.

— Значит, передадим на исследование в отдел фактурщиков?! — обрадовался Петя.

— Нет, конечно, плохо, что ты утащил это из дома, вдруг хозяйка хватится… черт знает, что это за гадость и зачем нужна, но…

— Я думаю, что это останки дорогого ей человека! — шепотом предложил свою версию Петя.

— Кому — ей?

— Учительнице пения, конечно! Она выгребает из ванны то, что не растворилось до конца, и хранит, как память! Это вещественное доказательство получается. Вы только скажите, Кузьма Ильич, я правильно поступил в тех форсмажорных обстоятельствах? Не нужно срочно возвратить коробку обратно?

— А вобла сушеная тут при чем? Петя только вздохнул.

— Если бы я знал, что это такое… — задумался Поспелов. — Под паркетом, говоришь?

— Очень хорошо замаскированный тайник, если бы я не выпалил случайно из пистолета в зеркало, ни за что бы не найти!

— Кстати, этот выстрел… Пистолет в сейфе, мысль какая-то саднит, не ухватить… Ладно. Отпечатки с коробочки…

— Снял! — доложил Петя.

— Оприходовал, как вещественное…

— Так точно!

— Ну и неси к фактурщикам, снайпер.

ЗЛОСТЬ

Я лежу на тахте, подложив под голову локоть, и смотрю на сосущего младенца. Он сосредоточен, ручки сжаты в кулачки, брови нахмурены. Со знанием дела подходит к такому важному мероприятию. Почему он хмурится? К чему прислушивается в себе и во мне? Я трогаю пальцем его кулачок, кулачок расслабляется. Ноготки отрасли, пора стричь…

Дин-дон!..

На втором этаже звонок тоже хорошо слышен, наверное, где-то установлен динамик…

Почему так много народу рвется в этот дом? Что им всем надо?

Я слышу разговоры внизу, значит, Коля открыл дверь. Поганец! Просила же не подходить к двери, прятала! Поганец, да и только…

Мальчик перестал сосать, но сосок изо рта не выпускает, сосредоточился на своем животе. Бурчание, потом громкий бульк.

По лестнице слышны шаги, я их узнаю, это Коля с загипсованной ногой пытается быстро преодолеть ступеньки. Надо было запереть дверь комнаты на ключ.

Коля врывается в комнату и размахивает руками.

— Там!.. Они приехали, я не знаю, что делать, я тогда ночью сказал по телефону, что Ляля задушена, понимаешь, они приехали!..

— Выйди и закрой дверь.

— Ты не понимаешь, они идут сюда, они хотят тебя видеть, то есть не тебя, конечно…

— Послушай, Коля Сидоркин. Я не могу кричать, когда кормлю ребенка, но, если ты сейчас же не уберешься, я встану и прибью тебя, как только мальчик доест. Ты хорошо меня понял?

— Ты что, совсем слабоумная? Они идут сюда, они станут спрашивать, где Ляля и Антон, ты не знаешь мою мать, она такое устроит!.. — Коля перешел на шепот.

— Задерни шторы.

— Что?..

— Быстро задерни шторы!

Стуча пяткой в пол, Коля ковыляет к окну.

— Спустись вниз и скажи, что я кормлю ребенка и никого не хочу видеть!

— Я уже сказал, что ты не хочешь их видеть, поэтому мама сюда так и рвется!

— Тогда скажи, что я спущу ее с лестницы, если она не уберется.

— Ляля не могла такого сказать!

На соседней тахте проснулась девочка, села и потирает глаза.

В проеме двери появляются две фигуры, я вижу их подсвеченными сзади из коридорного окна.

— Ксюша, деточка, иди ко мне! — плаксиво позвала одна из фигур и двинулась в комнату с протянутыми руками.

Девочка очень быстро соскочила с тахты, подбежала ко мне и запряталась за ногами.

За моими ногами в черных лайковых брюках в обтяжку и в тупоносых ботинках на высоком каблуке.

Собственно, эти самые брюки и ботинки — единственное, что на мне сейчас надето. Если не считать трусов, носков, парика и очков с темными стеклами.

— Ляля?.. — с ужасом в голосе прошептала женщина, вероятно, наконец разглядев, куда спряталась девочка.

Она прошла уже до середины комнаты и застыла там, скрестив руки на груди.

Мужчина у двери, тоже успевший разглядеть меня в позе лежа на боку (рука под головой, раскиданная грудь) и присосавшегося младенца, сделал судорожное движение назад, молодец, он сразу сообразил, что лучший выход из создавшейся ситуации — это немедленное бегство.

— Стоять! — взвизгнула женщина, определив по звуку, что делает муж. Мужчина замер.

— Садитесь, — предложила я, надеясь, что они оба сядут в кресла у двери.

— Не будем мешать, — это сказал мужчина, он все еще надеялся сбежать.

— Вы уже достаточно помешали, ворвавшись сюда. Коля, ты разве не попросил свою припадочную мамочку посидеть внизу, пока я кормлю?

— Я чаю предложил, я хотел…

— Как ты думаешь, — перебиваю я Колю, чувствуя в его голосе готовность все немедленно и в подробностях рассказать им, — она меня понимает? Она понимает, что я предложила сесть?

Пятясь, женщина отходит к двери и на ощупь определяет свой зад в кресло. Потоптавшись, садится и мужчина.

Мальчик поел и заснул. Осторожно вынимаю сосок из его рта и закрываю грудь полотенцем. Укладываюсь поудобней, поджимаю ноги, чтобы обхватить ими затаившуюся где-то за коленками девочку, нахожу ладонью ее головку и ворошу волосы. Все в порядке, я рядом, расслабься.

Интересно, какой первый вопрос они зададут? Что я сделала с их несовершеннолетним сыночком? Чем я отбила ему ногу? Или вопрос со ступней был решен внизу?.. Вот еще интересно, заходили ли гости в ванную на первом этаже, чтобы помыть руки с дороги?..

— Ляля, — надтреснутым голосом спрашивает мамочка Коли, — ты что, остригла свои волосы?!

Чувствую в ее голосе недоверие, смешанное с легким ужасом. Трогаю парик.

— Что, мне так не идет?

— Почему ты кормишь ребенка в солнцезащитных очках?!

То же недоверие и ужас в голосе.

— Неудачная попытка отстраниться от действительности, — объясняю я, снимаю очки и кладу их на тумбочку. — Так лучше?

— Почему тут так темно?

Это уже третий вопрос, пожалуй, для мамочки достаточно.

— Не твое дело, мне так нравится. А папочка хочет что-нибудь спросить или ему все и так ясно?

— Нам лучше уйти, — сразу же понял намек папочка.

Коля обхватил голову руками и вышел из комнаты.

— Я никуда не пойду, пока не пойму, что здесь происходит! — завелась мамочка.

— Вернись, поганец! Ты пустил их в этот дом, ты и расхлебывай! — кричу я Коле.

— Я пытался, — появляется он в проеме двери, — но они не верят. Они думают, что я свихнулся.

— Иди сюда, — показываю пальцем на пол у кровати. — Сядь.

Потоптавшись, Коля кое-как усаживается на полу, вытянув ногу с загипсованной ступней.

— Молодец, — я кладу ему на плечо руку и смотрю на затихших в креслах родителей. — Чего вам надо? Забрать сыночка домой или отправить его в психушку?

— А давайте посидим за столом, поговорим, выпьем! — бодрым голосом предлагает папа. Придется остудить его энтузиазм.