Правило крысолова, стр. 48
Пистолет не понадобился. Анна Хогефельд, она же Вероника Кукушкина, лежит в темном углу, проткнутая вилами. Ее глаза открыты. Меня затрясло.
– А как ты…
– Вилами. Сверху, – кивнула Лора на перекрытие. – Но не сразу. Сначала она бегала за нами по всему хутору! Хочу предупредить, если ты собираешься упасть в обморок!..
– Нет. Я в порядке. А почему ты решила ее…
– Она убила двух охранников и приказала нам ехать с ней. Что ты так смотришь? Да, представь себе, нас охраняли! Отличные тетки были, между прочим! У нее должен быть напарник. Еще просюсюкаем здесь – придется и с ним отношения выяснять!
– Нет напарника, напарник в больнице в коме, – пробормотала я и заметила, как впервые в глазах Лоры появился интерес ко мне.
– Тогда пошли? – Она сдернула висячую лампу и забросила ее на сено вверху. Пока я открывала рот от страха и возмущения, пока крохотный огонек набирал силу, Лора приказала: «Ко мне!» – как собаке, и Антон послушно побежал к ней, и я видела, как крепко-накрепко слиплись их ладошки друг с другом, и только тогда я обрела пропавший голос и закричала: – Ладушкин!! – и бросилась поднимать его за плечи.
Я и Лора кое-как погрузили постанывающего инспектора на тележку.
– Что с моим лицом? – поинтересовался он первый раз.
– Я разбила тебе нос, – честно призналась Лора.
Больше инспектор ничего не спрашивал. При попытке выбраться из тележки и двигаться самостоятельно он сразу упал в грязь, нам пришлось опять затаскивать его в тележку. Лора ругалась, Антон, кряхтя, держал оглобли, дождь усилился, вода заливала мое лицо, мне очень захотелось пореветь где-нибудь в тепле, в ожидании чашки горячего кофе и больших, добрых, успокаивающих ладоней…
– Не вздумай зареветь, – шепнула мне в лицо Лора. – Антон заведется тогда часа на два.
– Мы можем запрячь в тележку козла! – проявил сообразительность Антон.
Прищурившись, я посмотрела сквозь пелену дождя на дымящийся сарай. Представила, как Ладушкина повезет по городу козел, запряженный в тележку. Как мы втроем будем идти сзади, приплясывая и исполняя скоморошьи танцы. И закатилась хохотом.
– Если ты не успокоишься, придется дать тебе по физиономии, – устало развела руками Лора, подхватила у приседающего от натуги Антона оглобли, дождалась, пока я, икая, подойду, обреченно посмотрела на меня прозрачными светло-голубыми, как прихваченная первым ледком вода, глазами, и решила расставить все точки над i.
– Если тебе нужен этот мужик, – кивнула она на Ладушкина, – сама волоки его к реке. Я отвезу туда Антона на мотоцикле, встретимся на берегу у поваленной сосны, я покажу брод. Кстати, не говори бабушке про вилы, ладно?
– Вилы – инструмент хранительницы очага, – киваю я.
– Вот именно. Если бы у меня было оружие!.. Просила же мамочку, привези пистолет!
– Не оправдывайся, я все понимаю.
– Спасибо, что не читаешь нотаций, не говоришь о шести поколениях проклятых женщин. Кстати, телегу вброд не перетащишь, придется тебе по воде волочь его на себе. Ну? Что топчешься? Подтолкнуть?
Медленно, как привидение, Ладушкин сел и спустил ноги вниз.
– Если он еще раз встанет и шмякнется в грязь, я – пас! – процедила сквозь зубы Лора.
– Коля, – жалобно попросила я. – Не вставай, ты очень тяжелый. Опять свалишься, мы надорвались уже затаскивать тебя в телегу.
– Что с моим лицом? – спрашивает Ладушкин, кашляет и сплевывает сгустки крови.
– О господи! – стонет Лора, дергает за руку Антона и уводит его в дождливую темноту.
– Иди сюда, – попросил Ладушкин, приладил кое-как свое тело на моем плече и стал на ноги. Я присела. Через несколько шагов Ладушкин справился с равновесием, стало легче, и мы потащились к калитке в частоколе.
– Где мы? – спросил он, согнав ладонью с лица дождь.
– Мы на хуторе для послушниц монастыря.
– А где монастырь?
– Там… – Я махнула, не глядя, рукой.
– Зачем я тут? – Ладушкин решил выяснить все до конца.
– Ты потащился за мной, хотя я просила тебя посидеть в гостинице.
– Почему?…
– Ты думал, что я еду за деньгами. – Споткнувшись, я упала на колени. Ладушкин придавил меня сверху. Повозившись, он дернул меня за руку к себе, а когда я ткнулась лицом ему в грудь, ощупал мою голову с тщательностью нейрохирурга. Я терпеливо сняла с волос грязь и тину после его рук.
– Ты моя?… – Задумавшись, Ладушкин искал слово. Я решила сразу прекратить его страдания.
– Нет! Я не твоя девушка, не твоя жена, не твоя сестра и не твоя мама!
– А почему я тебя чувствую, как себя? Как будто ты родная?
– Это у тебя от очередного сотрясения мозга или пирожков с персиками, ничего страшного. – Я успокаиваю Ладушкина, как могу. – Понимаешь, тогда в банке ты меня очень сильно разозлил. И я скормила тебе свои фирменные пирожки. От этих пирожков… осторожно, кочка!.. – ты проникся мною насквозь, понимаешь? Правильно, не понимаешь. Никто не понимает, но это факт. Теперь ты везде ходишь за мной, пристаешь, набрасываешься, раздеваешь до пояса, ощупываешь мой бюстгалтер…
– Второй номер, – вдруг замечает Ладушкин.
– Что?
– У тебя второй размер, буква «вэ» и семьдесят! Если я знаю такие подробности, значит…
– Это ничего не значит! – закипаю я. – Ты рассматривал мое нижнее белье на предмет обнаружения в нем записки с картой! Увидел бирку и стал ее изучать!
– Что-то невероятное должно было со мной случиться, если я стал искать карту местности в лифчике девушки, – задумался Ладушкин.
– Да. Тебя замучила жажда наживы! Перестань вспоминать. Расслабься и начни жизнь сначала.
– А как это? – жалобно спрашивает Ладушкин.
– Спроси, куда мы идем!
– Куда… мы идем, черт бы побрал это болото?!
– Мы идем к реке. Встретим детей, перейдем речку, отыщем машину, вернемся очень быстро в Лакинск…
– У нас дети?… – тупо уточняет Ладушкин.
– Двое.
Все это случилось в ночь со вторника на среду. Вообще-то мы успели добраться в Лакинск к семи двадцати утра среды, и я честно звонила три раза по ноль-два и три раза спрашивала, с кем связаться, чтобы отменили выезд отряда «Собинка».
– Девочка, – пообещал дежурный после третьего звонка. – Если не прекратишь хулиганить, я привлеку тебя за телефонный терроризм!
Ладушкин вообще перестал соображать, и дышал он теперь только ртом. Но госпитализироваться в Лакинске отказался, поэтому, оставив «Ниву» и мотоцикл Лоры на попечение румяной вязальщицы, мы вчетвером сели в полдень в электричку до Москвы. И до пятницы не знали, что отряд «Собинка» прибыл к догорающему сараю ровно в девять утра, собрал по хутору трупы – двух охранниц в рясах, обгоревшее тело Кукушкиной-Хогефельд и неизвестного мужчины в обломках вертолета на пастбище для коров. После чего объявил инспектора Ладушкина в розыск.
В пятницу к инспектору, отдыхающему с повязкой на лице в полюбившейся ему Пироговке, вернулась память.
Кто не спрятался?…
А я, бабушка и Лора как раз в пятницу перед обедом обвязывали стволы яблонек-трехлеток еловыми ветками (иглами вниз!), чтобы обезопасить их от нашествия мышей под снегом, и укутывали в пластиковые мешки ветки, чтобы спасти от нашествия зайцев по снежному насту. Антон сидел на коленках Питера и слушал рассказ про сказочный город детства Питера и Изольды Грэмс. Дымились кучки листвы, из прихваченной первыми утренними морозами травы кое-где выглядывали оранжевые глазки припозднившихся ноготков, с глухим стуком добровольно падали на землю яблоки, которые не удалось снять с высоких веток.
– Я тебя люблю. – Антон обнял Питера и прижался щекой к его свитеру на груди. – Я бы тебя не бросил…
– Мама нас не бросила. Просто все дети ушли за Крысоловом. И мы с Золей тоже.
– Питер, – заметила бабушка, – прекрати развивать у мальчика неправильное отношение к родителям.
– Он про Кенигсберг рассказывает? – уточнила Лора. – Как же, я прекрасно помню это ужасное повествование еще с детства! Пришел Крысолов, и город расплатился за покорное рабство собственными детьми. Ну и бред!