37 девственников на заказ, стр. 20

К тринадцати годам я уже выработала в себе некоторое понятие срочной необходимости. Узнать, чего хотела от Богдана старуха-картежница, как раз и было срочной необходимостью, потому что по вечерам мое неуемное воображение рисовало совершенно непотребные сцены. Выучила три стихотворения. Он внимательно и напряженно выслушал меня и то ли похвалил, то ли обругал — сказал, что если девочка моего возраста способна ради низменного любопытства с таким воодушевлением прочесть стихи, ничего при этом в них не понимая и не чувствуя, то она должна знать, что изысканное притворство — прямая дорога к унылому авантюризму.

Поскольку я впервые услышала, чтобы кто-то определял авантюризм таким образом, то решила кое-что осторожно выяснить:

— Ты ничего не подумай, я просто хочу уточнить, что такое — авантюризм?

Он сказал, что я, верно, решила его добить окончательно, но епитимью не накладывал, коротенько объяснил. Оказывается, это всего лишь опробование на практике самых грандиозных выдумок одиночества. Когда человек придумывает себя каждый раз заново и каждый раз заставляет верить в это окружающих.

— И что же в этом плохого?

Оказывается, на притворство уходят все силы воображения, потому что создание придуманного образа требует участия множества реальных людей, и в итоге авантюрист перестает манипулировать собственным воображением, а вынужден манипулировать воображением совершенно посторонних людей, а это довольно скучно и ведет к самоистреблению и банальной лжи.

Я решила больше не задавать вопросов, и узнала, что:

“… ее звали Камилла, она играла в карты виртуозно, и я узнал, что Макс и Николя стрелялись на Черной речке… Надеюсь, ты знаешь, что это за место?”

Не вдаваясь в детали, я отрапортовала скороговоркой: Пушкин — Дантес!

“Слава Богу, а то я уж подумал… Ладно, продолжим с дуэлянтами. Так вот, накануне дуэли Камилла уговорила Николя сыграть с нею в карты в американку. “Ну вот, как сейчас с вами”, — улыбнулась она, а у меня сердце екнуло. Николя проиграл, и Камилла сказала, что хорошо бы ему завтра быть убитым. “Обещаете?” — “Обещаю”, — с ходу согласился Николя, потому что имел ту степень одиночества, когда собственные невостребованные фантазии начинают загрызать сердце. Если в двух словах, то он искал смерти везде, где только мог. И что ты думаешь? Гумилев стрелял первым — промах. Макс перед своим выстрелом попросил Николя повиниться и решить это дело миром. Гумилев совершенно взбесился. Потому что в таком случае на нем еще и долг Камилле повиснет. “Стреляться! — кричит. — Стреляться!” Макс стреляет — осечка! Бросает пистолет, считая на этом дуэль законченною, Гумилев в бешенстве кричит: “Продолжать!” Макс стреляет второй раз — осечка! Тут уж секунданты вмешались, кое-как развели. И что Камилла? “Он прятался от меня почти год, его нашли и убили большевики”, — грустно заявила она. Я оглядел ее более внимательно и остолбенел. Передо мной сидела молодая женщина и плакала, не сдерживая слез. “Они все умерли, все, — шептала она, — молодые красавцы с глазами, полными луны, они все умерли… Вы сегодня мне проиграете, и должны будете исполнить любое желание”. Я вскакиваю и уверяю ее, что любое — всегда пожалуйста, самое невероятное; я в тот момент от красоты ее слез готов был тут же умереть, за столом, не дожидаясь окончания игры. И предчувствие удачи и счастья накатило, как бывает при выигрыше, и ослепляющий красками невыносимо яркий и радостный мир поплыл, замедляя время, и двигаться стало трудно, как в речной воде, и я тогда подумал: похоже, выигрыш катит, а как же тогда?..

“Не беспокойтесь, вы обязательно проиграете”, — улыбнулась мне женщина, сияющая неземным светом. И если я почему-то в тот миг подумал, что такой и должна быть Смерть, то это только от невыносимости накатившего счастья. Вот она сидит напротив, моя мать, моя возлюбленная и моя нерожденная дочь; она — приговор и утешение… А Камилла перестала плакать, указывает на карты.

Я совсем сбился — выиграть нельзя!.. Или… можно? В полном угаре открывшейся передо мной возможности повелевать безвременьем я уже стал придумывать желание… “Я знала вашу матушку в Венеции, — сказала она, — ваша матушка чересчур любила оперу…” И я проиграл. Камилла постарела на глазах, мне было муторно и тошно, что я по-глупому проиграл, но выполнять всякие вздорности стареющей кокетки совершенно не собирался, а она поиграла колодой и объявила желание. “Хочу, — сказала, — чтобы вы вернулись в Россию и выжили”.

— Да вы знаете, почему ему дали вернуться? — В сердцах Кохан так саданул по столику кулаком, что стаканы подпрыгнули. — Тридцать восьмой год, тридцать восьмой! Потому что он был завербован Советами как шпион китайской разведки!

Сперматозоиды над Парижем

“…Ты только представь: Париж. Солнечно… На Елисеевских продавец разноцветных шаров потерял связку, шары парят над деревьями торжествующими сперматозоидами — красными, синими, желтыми, с извивающимися хвостиками веревок, дребезжит шарманщик, звенит трамвай, а я иду к своей возлюбленной в китайский ресторан “Кун-Сю”. Моя возлюбленная сама заваривает чай в высоких узких чашечках, закрывая их пиалами, мгновенным движением переворачивает чашку вверх дном, тогда пиала переполняется до дрожащей выпуклости горизонта… Суини… Суини…

— Китаянки все маленькие и хрупкие, так ведь? — интересуюсь я.

Мне уже пятнадцать, талия не увеличилась, зато появились две совершенно круглые грудки, и я томлюсь желанием как-нибудь ненароком показать их старику.

— Я бы сказал, что из всех женщин мира мне больше всего нравятся китаянки и вьетнамки. Несоответствием возраста и детской недоразвитости тела. Есть в обладании такой женщиной что-то предостерегающее, горчинка вины, что ли… В этом заведении я уже попробовал двух китаянок, но Суини по уровню исполнения любых желаний была вне конкуренции. Она все делала ласково, понимаешь, с ласковой тщательностью, ее сосредоточенное личико тогда светилось исполнительностью и чистотой помыслов. Подобное выражение лица женщины и исполнительная тщательность ее движений в совершенном разврате заставляет думать о реальности небесного наблюдателя, наделившего для чистоты эксперимента женщину ангельским отречением, а мужчину противоестественной фантазией.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Иди сюда, маленькая…

Я сажусь к старику на колени и сразу же начинаю его пощипывать, дергать за большое удлиненное ухо, касаться пальцем кончика носа.

— Зачем… Зачем… Может быть, для выявления предела грехопадения и, соответственно, для придумывания особенно тяжкого наказания? Почему ты меня щиплешь?

— После вызова “Скорой помощи” на прошлой неделе я должна почаще убеждаться, что ты жив.

— Ерунда. Я перепил, а ты испугалась. Больше врачей не вызывай.

— А бывает, что мужчина наделен ангельским отречением, а женщина — противоестественной фантазией?

— Нет. — Старик категоричен. Он сидит, не двигаясь, закрыв глаза, пока я расчесываю ему брови расческой. — Бывает, что встречаются двое ценителей одиночества и противоестественных фантазий, они тогда могут довести понятие оргазма до некоторого засасывающего вселенского вакуума, до остановки сердца, но это только говорит о том, что и среди женщин бывают жестокие и бешеные игроки в секс, а вот среди мужчин ангелов с чистыми помыслами не попадается.

— Почему?

— Мужчина привязан к необходимости исполнения плотских желаний, неисполненные желания взрывают его психику и помрачают рассудок. Яростные женщины могут выйти из такой ситуации, перестроившись на необходимость и долг материнства, к примеру. У мужчин в этом плане выбор ограничен. Суини как-то сказала мне: “Кастрат и старый девственник — это две неутоленные мечты мужчин о совершенстве”.

— Она была красива? — Я закончила расчесывать брови и теперь провожу расческой по его спине.

— Я тебе только что сказал о выражении ее лица при исполнении моих несуразных прихотей, что ты еще хочешь знать? Я пил в эти моменты ее лицо, как капли дождя с нежнейших лепестков самого диковинного цветка. Понятие красоты? О, избавьте меня от осознающей себя красоты. Она безлика. И вообще, у восточной женщины поза и жест имеют больше значения, чем макияж. Важно, как обрисовывается вся ее фигурка, выгодное положение относительно источника света, запах, и может ли, к примеру, поза сидящей женщины соперничать грациозностью со спящей на воде птицей или застывшей на камне ящеркой.