Отрицание отрицания, стр. 76

Уже не два колеса Отрицания отрицания катилось по Советскому Союзу. Уже раздробились они на множество мелких колесиков, потому что каждая республика,

каждая область, каждый район стремились заслужить одобрение властей дикой самостоятельностью. Так было повсеместно, но приведем всего один пример, известный всему миру.

Катынь.

В Великую Отечественную войну отрицалось существование целых народов, когда горцев ссылали в голые степи, а степняков — в безлюдье северных тундр и тайгу. Поголовно выселены были немцы Поволжья и крымские татары, чеченцы и кабардинцы, калмыки и балкарцы, турки-месхетинцы, греки Причерноморья, и несть им числа. И никто этого страшного числа не знает и до сей поры, ибо имя им — легион.

А многочисленные Комиссии тем временем продолжали свою деятельность. В том числе и Комиссия по розыску таинственного особо уполномоченного ЧК Павла Берестова. Без всякого, правда, успеха.

Но уже готовилась новая гекатомба. На сей раз облаченная в командную форму начальствующего состава. Вопрос был предрешен, но от видимости хоть какого-то суда отказаться так и не решились. Хотя бы для общественности если не своей собственной, то — иностранной. Так, для порядка.

И Лубянка занялась поисками любых компрометирующих материалов среди высшего руководства армией. Создали еще одну Комиссию, но ей искать было куда проще. По списку высшего командного состава.

И по этому списку Комиссия очень быстро вышла на комдива Владимира Николаева. Однако он служил на Дальнем Востоке, который приказано было пока не трогать: японцы рядом. Но супруга этого Николаева Наталья Николаева числилась в лагере. И туда немедленно выехал следователь Лубянки.

Допрос, к огорчению следователя, ничего не дал: супруга комдива рассказывала о его преданности, доблести и орденах. Но следователь был настойчив, выяснил, что девичья фамилия заключенной Вересковская, и что из всей родни она знает только младшего брата Павла. Он ей написал письмо, подписанное Павлом Берестовым, сообщил, что служит в Чека и обещал посодействовать ее освобождению по своим каналам. Правда, обратного адреса на письме не было, но Наталья полагала, что Павел, как человек общительный, вполне мог переписываться с кем-либо из села Вересковка.

Это ничего не давало для раскручивания «Дела» против комдива Владимира Николаева. Зато чуть прояснило ситуацию для следователей из Комиссии по розыску особо уполномоченного Павла Берестова. И тут же опытнейшие следопыты с Лубянки были направлены в село Вересковку.

Только никакого села там не оказалось. Возможно специалисты по розыску и умели брать след, но как раз следа-то там и не было. И села-то с этим названием там отродясь не существовало (Наталья называла так Хлопово по детской привычке), да и город разросся, поглотив соседние деревни.

Тогда доложили по команде, оттуда сведения поступили в другую команду, которая, поковырявшись в бумагах, разыскала сосланную на три года заведующую фельдшерским пунктом Анастасию Вересковскую. Это был слабый отпечаток утерянного следа, но в лагерь, где она содержалась, все же выехал некий представитель Органов.

Представившись и успокоив несколько растерянную Настю, представитель сказал:

— Я потревожил вас с единственной целью уточнить состав вашей семьи. Точнее — семьи Вересковских. Мы намерены учесть потери перед переписью населения. Чисто статистические данные.

— У нас была большая семья, — Настя вздохнула. — Два брата, три сестры, отец с матерью. Из сестер, кажется, я осталась одна. Мама умерла, отец, вероятно, тоже. А братья… Про старшего, Александра, ничего не знаю, а младший — Павел, мне несколько раз писал. Правда, в первом письме он подписался Павлом Берестовым, сказав, что это — служебный псевдоним. Но это, как он выразился, для служебного пользования, он по-прежнему считает себя Вересковским.

Этот разговор ничего не дал для хотя бы намеков о комдиве Николаеве. Но Комиссии по поискам особо уполномоченного Берестова придал известный импульс ради продолжения работы.

И вновь завертелась обильная секретная переписка. Снова и снова всплывали географические точки активной деятельности особо уполномоченного Берестова. Станция Просечная, телеграммы по различным адресам, в том числе и на городок Заборна. Именно там при взрыве моста, отважно осуществленного неким Иваном Колосовым и был уничтожен бандитский бронепоезд.

И в конце концов старательные следопыты вышли на телеграфиста, который под угрозой браунинга передал телеграмму, чтобы этот бронепоезд попытались задержать именно на Просечной. Телеграфист оказался настолько перепуганным эти требованием, что хорошо запомнил лицо человека, угрожавшего ему пистолетом.

Далее члены Комиссии занялись самой станцией Просечная. И начальник охраны станции с удовольствием поведал о бое с бронепоездом и предательстве соседнего отряда в помощи. А потом — и о Павле Берестове, под командой которого он не только оказал содействие особо уполномоченному в наказании командования сводного полка за отказ в помощи, но и остался его другом.

— Письмо написал, — с гордостью поведал он. — В Крым приглашает. У его жены в Гурзуфе — собственный дом.

Дальнейшее было делом техники. Через неделю Крымские чекисты доставили в Москву особо уполномоченного Павла Берестова.

Дело о самозванце рассматривала специальная Коллегия Наркомата Внутренних Дел. Павел держался не только спокойно и с достоинством, но даже и с некоторым вызовом.

— На юге России не было ни одного чекиста, и в этом причина, почему я рискнул присвоить себе это высокое звание. Не будь его у меня, и бандитский бронепоезд, и Тамбовское восстание принесли бы нашей стране куда больше горя и несчастья. Я уже не говорю о борьбе с кулачеством…

Коллегия при одном воздержавшимся приняла окончательное решение. Признав непозволительным деянием самовольное принятие решений под прикрытием присвоенного самому себе высокого звания особо уполномоченного, она постановила признать его действия, исходя из сложившейся на юге страны обстановки. Исходя из этого, Коллегия решила объявить Павлу Берестову благодарность, присвоить ему командирское звание, а награды, выданные самим товарищем Дзержинским, как Почетный знак и именной маузер, считать наградами вполне им заслуженными.