Князь Ярослав и его сыновья, стр. 83
— Мать великого хана монголов ханша Туракина жалует тебя, великий князь русский, угощением из собственных рук! — торжественно выкрикнул Орду.
Туракина взяла самый жирный кусок баранины и начала впихивать его в рот князя Ярослава. Князь давился, судорожно глотая несолёное мясо, по лицу его тёк жир и слезы, он мучительно задыхался, но не посмел ни закрыть рта, ни отодвинуться от стола…
Великий князь не спал всю ночь. Мутило, тошнило, он страдал, изнемогая от озноба и обильного пота одновременно. Сбыслав ни на шаг не отходил от него, все понимая и задыхаясь от боли в сердце. Под утро Ярослав чуть забылся, и Сбыслав тут же помчался искать Орду, оставив великого князя на попечение верного слуги.
— Я исполнил повеление моего великого брата, — с гордостью сказал Орду. — Я всегда исполняю его повеления, боярин.
— Так исполни их до конца. — Сейчас Сбыслав ненавидел самодовольного хана так, как не ненавидел никогда и никого. — Скажи Гуюку, что князь Ярослав занемог и поэтому мы должны уехать. И сегодня же, сейчас же отправь Кирдяша к Бату-хану.
— Кирдяш — начальник моей охраны…
— Делай, как сказал! — почти истерически выкрикнул Сбыслав. — Я сам пошлю Кирдяша в Сарай твоим именем, занимайся нашим отъездом!
— А я…
— А ты останешься здесь следить за каждым шагом Гуюка.
Сбыслав быстро нашёл есаула, передал ему приказ Орду срочно выехать к Бату и вручил свою золотую пайцзу.
— Меняй коней, спи в седле, но лети стрелой, Кирдяш.
— Ты знаешь, что я расскажу хану, боярин, — недобро усмехнулся есаул.
— Правду!
Кирдяш выехал без промедления, Орду добился разрешения Гуюка на отъезд князя Ярослава, и на следующее утро небольшой караван покинул Сыр-Орду. Его сопровождал важный чиновник великого хана, сотня охранников и много заводных лошадей. Гуюк сразу понял, что случившееся — дело рук его суеверной и глупой матери, а потому русский князь не должен был умирать в его ставке.
На третий день — уже в пути — князь Ярослав впал в забытьё, а на теле его стали проступать странные синие пятна. Сбыслав не отходил от него, но душа была пуста. И душа, и сердце. Все уже выгорело в нем, он наблюдал за агонией спокойно и отстраненно, но последние слова расслышал, приникнув ухом к посиневшим губам:
— О возлюбленные мои, плод чрева моего… храбрый и мудрый Александр и поспешный Андрей… милый Василий и удалый Сбыслав… храните мир, храните Русь…
«Зачем он меня-то в родственный поминальник вплёл?..» — со странной, болезненно щемящей досадой подумал Сбыслав.
И больше никаких чувств не шевельнулось в нем. Даже тогда, когда он закрывал глаза собственному отцу…
6
Загнав добрый десяток лошадей, Кирдяш добрался до Сарая в немыслимо короткий для тех времён срок. Весь в пыли, шатаясь от усталости, подошёл к страже, прохрипел пересохшим горлом:
— К великому хану. Из Каракорума.
Он был принят сразу же. Вошёл в малую залу, пал ниц.
— Князь Ярослав мёртв, великий хан. Его отравила ханша Туракина по наущению боярина Федора Яруновича…
Кроме Бату, в зале находились Чогдар, Сартак и Невский. Никто не двинулся с места, только князь Александр побледнел как полотно. И перекрестился.
— Ступай, — тихо сказал Бату. — Вечером расскажешь подробно.
Кирдяш встал, низко поклонился и вышел. И наступило тягостное молчание.
— Боярин спас меня и тебя, Александр. — Бату вздохнул. — Но решать тебе.
— Решение одно, — сурово сказал Невский. — Отдаю его в твои руки.
Через два дня из Сарая по направлению к Великой Степи выехал небольшой отряд. Вёл его Кирдяш. Невский следовал за ним и угрюмо молчал, если не приходилось утешать потрясённого Андрея. Ханская гвардейская стража, которой командовал Неврюй, ехала поодаль: даже тёмник не решался нарушить скорбь осиротевших братьев Ярославичей.
— Чувствовал я, сердцем чуял, что татарва проклятая батюшку отравит, — то и дело принимался бормотать Андрей. — Калёным железом выжигать их, осиновый кол им в чёрную душу…
Князь Александр с ним не спорил. Молча обнимал за плечи, брат успокаивался на время, а потом вновь бормотал проклятья. Слаб он был да и не весьма умен при этом, а таким всегда враги требуются. Привычнее им с ними. А главное — понятнее и легче. Размышлять не надо, все ясно и, главное, проще: вот они, враги, бейте их…
Все мысли Невского были сейчас заняты убийством отца. Он вспоминал разговоры с Бату и Чогдаром, взвешивал их, рассматривал в новом, трагическом свете, осознавая, что неокрепшими, неопытными руками Сбыслава сотворила Золотая Орда это чёрное дело, а теперь руками братьев убирает свидетеля, ставшего ненужным и весьма опасным. А Сбыслав и знать не знал, что убивает собственного отца. Он убивал старого тщеславного князя, гордо думая, что тем спасает Русь. И действительно спас её ценою двух жизней: князя Ярослава и своей. Отца и сына, ибо за отцеубийство только одна кара — смерть.
Вскоре дозоры донесли, что скорбный караван приближается. Братья погнали коней и остановили их, запалённых, только возле кибитки с глухим дубовым гробом. Спрыгнули с коней, бросились к последней домовине, припали. Сбыслав молчал. Худой, постаревший, страшный.
— Умер в дороге, почти в сознание не приходя, — тихо сказал Сбыслав. — Вас поминал перед кончиной, братья Ярославичи, и меня. Почему-то…
— Ты… Ты!.. — Андрей, оторвавшись от гроба, двинулся к нему.
— Убери его, Кирдяш, — сказал Невский.
Есаул силой увёл Андрея. Неврюй отозвал охрану, сопровождавшую тело великого князя, челядь — всех, кроме Сбыслава. Молча, прижав руку к сердцу, поклонился гробу и братьям и — отъехал.
— Отпевали?
— Нет. Гуюк задержал священников.
— Почему?
— Думаю, для того, чтобы сохранить при себе свидетелей крёстного целования. Покойный князь Ярослав целовал крест на верность Гуюку.
— Ты убил его, ты!.. — истерично кричал Андрей издали: его в железных объятиях держал Кирдяш.
— Я спасал Русь. И тебя, князь Александр Ярославич. Как мог, — тихо сказал Сбыслав.
Он не просил прощения, не винился, ничего не пытался объяснить. Он говорил Невскому, во имя чего свершил то, что свершил. Невский понял это: разум его был омрачён только болью, да и в сердце ненависти не было.
— Ты убил отца. Отца. Нашего отца, Сбыслав, — он глубоко вздохнул, унимая боль. — Ты повинен в смерти.
— Как повелишь, князь Невский.
Сбыслав ответил очень тихо, губы его судорожно задрожали, но он унял эту дрожь и не опустил головы. Андрей вырвался из объятий Кирдяша, подбежал, закричал что-то глупое, мелкое, жалкое, даже беспомощное.
— Убей его, — резко сказал Невский.
— Что?.. — опешил Андрей.
— Убей его, — сурово повторил князь Александр. — Только не вопи, как баба.
— Я?.. — Андрей гулко сглотнул. — Я не могу. Он спас меня, спас, помнишь?..
— Возьми моего чалого, князь Андрей, — сказал Сбыслав, и Невский услышал горькую насмешку в его тоне. — Добрый конь, он во Владимире.
— Нет, ты сам, сам, — бормотал Андрей. — Ты — старший, ты…
— Кирдяш, уведи его, — резко сказал Невский.
Есаул обнял Андрея за плечи, отвёл. Александр и Сбыслав остались одни. И оба молчали.
— Я не могу убить тебя, не могу!.. — вдруг со стоном выкрикнул Невский.
Закачался, закрыв лицо руками.
— Отдай палачу.
— Ты убил отца, Сбыслав, — тяжело вздохнув, сказал Александр. — Собственного отца.
— Неправда, — прошептал Сбыслав, вспомнив вдруг предсмертные слова князя Ярослава. — Нет, нет, что ты!.. Мой отец — воевода Ярун.
— Мы с тобой — братья. Ярославичи мы, Сбыслав. Ярославичи.
Сбыслав молчал. Неживая серость заливала лицо, он старел на глазах. Выкрикнул неожиданно:
— Кирдяш!
— Что? — недовольно спросил есаул.
Но подошёл, оставив князя Андрея одного. Сбыслав снял подаренную Неврюем саблю, протянул:
— Убьёшь меня.
— Ты мне не командир… — начал было Кирдяш, но замолчал, глянув на Невского.