Тени сумерек, стр. 125

— Что за любовь, — вздохнула Этиль.

— Что за глупость, — фыркнул Эрвег.

— Он знал, что горы хорошо охраняются, а здесь стражи меньше, — вступился за Берена Гортхауэр. — А что я вижу всю долину — не знал… И орки схватили его.

— И что с ним будет дальше? — спросил Солль.

Никого не удивил рассказ Гортхауэра. Нет, известие о любви человека и эльфийской принцессы было, конечно, потрясающим, а что до всего остального — юные рыцари Аст-Ахэ знали не одну историю о пленниках, потрясенных великодушием Гортхауэра и мудростью Учителя…

— Я хочу дать ему Сильмарилл, — просто сказал Гортхауэр. — Я условился с ним, что он будет мне служить в течение года и одного дня, а по истечении этого срока получит Камень.

— А Учитель знает? — спросил Илльо. Гортхауэр развел руками:

— Мне пришлось пообещать за него. Но я почти уверен, что он согласится.

Илльо кивнул. Такое решение было не просто благородным, но и в высшей степени разумным. Последствия передачи Камня Тинголу и брака обращенного дортонионского князя Берена с дочерью короля синдар он представил себе мгновенно. И пятидесяти лет не пройдет, как Камень вернется…

— А он обратился? — спросила Этиль.

— Да ты что, кто же обращается в такой короткий срок? — вскинул брови Эрвег.

— Он всего лишь обязался служить. Обращение — дело времени. И ваше тоже, Этиль. Он поедет в Дортонион вместе с вами. Не торопите его, не принуждайте участвовать в вечерних Беседах… Просто ведите себя так, как подобает Рыцарям Аст-Ахэ…

Гортхауэр встал и подарил всем еще один взгляд.

— Я надеюсь на вас, — сказал он.

— Наши сердца в ладонях Учителя, — ответили они, вытянув сложенные вместе ладони вперед.

Все вышли. Илльо получил мысленный приказ — останься — и задержался. Гортхауэр неспешно ходил по комнате, сложив за спиной руки — ожидал, что Илльо заговорит первым.

— Ты не все сказал, — поделился своей мыслью Илльо.

— Верно, — Гортхауэр повернулся, и на лице его была улыбка.

Он достал из рукава свернутый трубкой пергамент и протянул его Илльо. Тот пробежал глазами первые строчки — он знал синдарин: «Я, Ортхэннер Гортхауэр, Айан'таэро Айанто Мелькора именем его и во благо Короны Севера заключаю с Береном, сыном Барахира из рода Беора этот договор…» — потом начал читать дальше…

— Невероятно, — прошептал он. — Финрод и в самом деле здесь, у тебя?

Гортхауэр кивнул.

— Ключ к Нарготронду, — прошептал Илльо.

— Да, — согласился Гортхауэр. — И ко многим другим эльфийским секретам.

— Учитель знает?

— Узнает… скоро… Не думай об этом, Илльо, это наши с ним дела. Думай о Беоринге, это одна из твоих задач. Я показал тебе договор, чтобы ты до конца понимал, что Беорингом движет. Любовь и отчаяние — да, несомненно; но еще — верность. Все остальные могут заблуждаться на его счет, но не ты.

— Кто еще знает?

— Тхуринэйтель. Она — надзиратель от Учителя. Но она будет молчать, и ты не подавай виду, что знаешь больше остальных.

— Ему придется нелегко… — Илльо вернул Гортхауэру свиток.

— Несомненно. Но и тебе тоже. Илльо, ты видел когда-нибудь, как холостят быков?

Илльо покачал головой.

— Поучительное зрелище. Быка запрягают в ярмо, к которому привязывают тяжелый груз… Все равно какой — бревно, камень… Стреноживают и отрезают ядра. А потом одним ударом топора разрубают путы на ногах — и бык прет… Не разбирая дороги, ничего не видя перед собой, выставив рога — морда в пене, глаза налиты кровью и кровь стекает по ногам… Прет до тех пор, пока не выбьется из сил. И вот тогда любой ребенок способен взять его за кольцо в носу и вести куда угодно: он уже не бык, он вол, тихий и покорный…

Гортхауэр подошел к сидящему Илльо и легко коснулся его плеча свитком договора.

— Главное — не пропустить тот момент, когда бык попрет, Илльо.

Глава 11. Лютиэн

Сон ей приснился — длинный, тяжкий и страшный, как ноябрьская ночь.

Ей снились глаза. Светло-серые, в синеву, прозрачные и пристальные — смотрели, не мигая, словно ощупывали железными пальцами душу — и душа в страхе билась о своды разума, грозя сломать балки и вырваться в ледяной простор смертного безумия.

Она попробовала освободиться — но не сумела. Она прислушалась к своему телу — тело, скрученное веревками, отозвалось болью. Это было не ее тело. Она была не собой. Где-то рядом ощущалось присутствие других, но очень глухо, потому что Глаза держали неотрывно, и кроме них, в ее мире ничего не могло существовать.

Не-она срывалась в ужас. Ледяная могила оскалилась под ногами, обрушился сбитый наст, понеслись мимо-вверх ледяные стены, соскользнули судорожно вцепившиеся в лед пальцы. Когда-то не-с-ней это приключилось на самом деле. Когда-то не-она застряла меж льдом и камнем как клин в пазу. Чтобы остаться в этой трещине — с морозным облачком дыхания вырвался стон, почти вой — НАВСЕГДА!

Глаза обещали спасение. Твердую, надежную опору. Требовалась лишь малость — дать согласие. Открыться навстречу, позволить вытащить себя из безнадежности. Такая малость…

И Не-она всем своим существом обратилась к Ней, обращение было ясным, словно громко позвали по имени:

— Тинувиэль!

Она знала: принимать спасение от Этого — нельзя. Никакой ценой.

И знала, что Глаза не лгут: они действительно способны были раздавить, сокрушить, уничтожить…

Но гибель была единственным выходом для…

Для Берена.

Ясно-ясно, как будто сорвали дымную завесу — она увидела, что Не-она — это Берен.

Он звал ее. И что она могла ответить? «Держись»?

Держись, сказала она. Не пускай его в себя, потому что смерть, которой он грозится — это дар Единого, а то, что он сулит — это хуже смерти.

Ей было больно это говорить. Она плакала.

Это была своя боль, а потом пришла его — издалека, но очень явственно, и она закричала, хотя он сдержался.

И Не-она сказала его голосом:

— Ну, что присел, ублюдок? Замучился меня пытать?

Лютиэн крикнула — и проснулась.

В спальне было холодно, но она вспотела, как в бане. Сердце билось болезненно и часто. Руки дрожали, отголоски боли пробегали по ним от плеч до пальцев.

Лютиэн не сомневалась ни мгновения: сон, приснившийся ей — правда. Один из тех вещих снов, которые проникают в прошлое или будущее. Встав, набросив на плечи теплый плащ, она выбежала из спальни и быстрыми шагами понеслась по залам дворца Менегрот. Она ничего не искала — шла без цели, кружа по лабиринтам и анфиладам наугад, равнодушным взглядом скользя по гобеленам и фрескам, бездумно касаясь колонн, мозаик и резной мебели…

— Мучают сны? — спросил чей-то голос издалека. — Скверные сны?

Лютиэн развернулась — в конце коридора бледнела другая женская фигурка, тоже закутанная в плащ поверх ночной сорочки. Золотые волосы ловили и отбрасывали то ничтожное количество лунного света, что просочилось в этот коридор через высокие узкие окна под потолком.

— Галадриэль? — окликнула ее принцесса.

Нолдэ приблизилась неслышно. Галадриэль уже с месяц гостила в Менегроте — точно так же, как Лютиэн до этого прожила лето в Тарнелорн.

— Почему ты не спишь? — Лютиэн сжала ее ладонь.

— Десять лет назад было что-то очень похожее, — Галадриэль на миг стиснула губы. — Мгновенный ужас, боль — и пламя… Мне снилось пламя. Это была ночь Дагор Браголлах.

— А сейчас? Что тебе приснилось сейчас?

Галадриэль долго медлила, прежде чем ответить:

— Тьма. Что-то страшное случилось с моим братом.

— С кем? С кем из двух?

— Боюсь себе в этом признаться — с Инглором… А что выгнало из постели тебя?

Лютиэн боялась отвечать. Она не знала, что ответить.

— Твой любимый? — продолжала расспрашивать Галадриэль. — Что с ним? Отчего ты так бледна?

— Не знаю и боюсь узнавать! Галадриэль, gwathel, мне страшно — неужели жестокий замысел отца исполнился?

— Ты спрашиваешь не у той, у кого следует, Лютиэн. Твоя мать — майя, она говорит с Ардой ее языками. Узнай у нее.