Тени сумерек, стр. 113
Закончив переодевание, Финрод, нелепый в куртке и плаще орочьего вожака, распустил волосы, зачерпнул немного черного жира и провел рукой по голове, превращая свои волосы, красота которых дала ему имя, в нечто, приличествующее орку: черные, грязные лохмы-сосульки, заплетенные тремя неопрятными косами… Берен тихо ахнул: такое поругание красоты было трудно оправдать даже словами «так надо». То же проделали над собой другие, кому это требовалось: Лауральдо, Аэглос, Айменел, Вилварин, Кальмегил и Менельдур…
Лоссар ничего не сделал с волосами — они и так были как смоль; но он вычернил себе лицо, шею, грудь и руки соком ореха. Его примеру последовали Финрод, Вилварин и Лауральдо.
И все же — эльфы не походили на орков. Они походили на эльфов — хоть и грязных, одетых в вонючее отрепье, с кое-как искромсанными волосами — но все-таки эльфов.
Свои вещи, украшения, оружие они сложили в яме, вырытой под корнями вяза.
— В круг, — велел Финрод.
Еще не понимая толком, в чем дело, Берен встал в круг между Нэндилом и Эллуином. Они положили руки ему на плечи, он — на плечи им. Его пальцы встретились с пальцами стоявших дальше — Кальмегила и Аэглоса. Сплетенные руки образовали плотное кольцо, соединив двенадцать воедино…
И тогда Финрод бросил что-то в огонь, присоединился к кругу и запел.
Он пел на человеческом языке, как тогда, над чашей — но эта песнь была быстрой, дикой, и Берен не запомнил из нее почти ни слова — только резкий, скорый ритм, который они выбивали ногами в пыли, кружа над костром страшный хоровод. Из костра пахло паленым волосом — и чем-то сладким, источающим едкий белесый дым. В кольцах этого дыма лица друзей дрожали и изменялись — а может, у Берена просто слезилось в глазах? Глотку резало, голос сделался низким и хриплым. Плечи налились неведомой прежде тяжестью — его словно пригнуло к земле, и одновременно он ощущал силу; силу и восторг. По жилам мчался ледяной огонь, мышцы напряглись так, что казалось — вот-вот треснут кости. Пальцы, лежащие на его плечах, затвердели и впились в его плоть, и он сам сжал чьи-то плечи до хруста в суставах кисти. Причинял ли боль он, причиняли боль ему — было все равно. Жирная, желтая луна текла сквозь голые ветки и хохотала над танцующими. Хохот… Резкий, страшный хохот примешался к песне — еще, еще… Берен вдруг понял, что хохочет, улюлюкает и воет сам, запрокинув лицо к луне, как… как…
Как орк!
Финрод крикнул, костер вспыхнул и погас — и Берен сумел наконец расцепить руки. Ноги не удержали его — он упал на колени. Рядом, точно так же тяжело, опустился на бревно Эллуин. Кто-то в темноте глухо стонал, словно его тошнило — Берен узнал голос Айменела.
Горсть свежего хвороста в угли — и языки пламени осветили орочью морду. Раскосые глаза горели недобрым огнем из-под нависших бровей, зубы скалились в усмешке, вывороченные ноздри раздувались… Но что-то в очертаниях лица оставалось прежним, что-то позволило Берену узнать…
— Вил… Вилварин?
Эльф улыбнулся… Орк оскалился…
— Я… тоже? — Берен тронул свое лицо. На ощупь оно было прежним: узкие губы, длинноватый прямой нос с небольшой горбинкой — сломал в детстве…
— Ты тоже, — сказал Вилварин.
Пламя разгорелось ярче, и теперь Берен видел всех. У костра сидела орочья шайка. Слишком тихая для обычной орочьей шайки — ни перебранок, ни понуканий — но все же орки орками. Пятеро уруг-ай: Берен, Финрод… Нет, Унгал и Харраф, Михур и Сарнах, Дугуш… И семеро кочевников, более мелких и легких: Нэхмар, Вадра, Риш, Лашан, Ивур, Мейдра и Вох.
Песнь Финрода, творящая чары личин, впечаталась в разум особым образом: им легко и привычно было думать о себе как об орках…
— А теперь спать, — голос Финрода тоже сделался низким и хриплым.
— Не так, — поправил его Берен. — Спать, лошачьи дети!
Они шли беспрепятственно почти весь следующий день. Дважды им встретились орочьи разъезды с волками — и, обменявшись знаками приветствия, пропускали без слова. Но на третий раз более многочисленный отряд — тридцатка, «ранк», как это называли орки Болдога — задержал их.
— Сука удача, — проворчал Берен себе под нос.
— Кочевнички! — осклабился ранкар (48). — И куда ж это вы идете, э? Домой, к своим вонючим бабам задницы уносите? А кто вам позволил, э?
— А ты что за хрен с горы, что мы тебе должны отвечать? — рыкнул в ответ Финрод. Берен даже удивился — откуда такая сноровка в беседах с орками?
— А я такой хрен с горы, что могу твою задницу пополам порвать, и ничего мне за это не будет! Я — Тэврах, ранкар Волчьей Стражи, и если ты зенки еще не залил, то вот этот знак должен бы узнать!
— А ну, погляди тогда на эти знаки, — Берен ткнул пальцем в свой нагрудный значок, потом — в значок Финрода. — Мы — не кочевники, мы с Севера, а этих недотеп прихватили по дороге, чтобы веселее идти было. Нас ждут с докладом, а ты на дороге стоишь! Отвали, пока не получил.
Орки Саурона зашумели, но командир поднял руку.
— С докладом, говоришь, э? Ты что же, не знаешь, что все, кто здесь идут, обязаны Повелителю Воинов докладываться в первую голову?
— Время дорого, — Берен посопел. Это и в самом деле был просчет.
— А что ж мы вас раньше тут не видели, а, разведчики? — спросил десятник.
— А мы через Анах шли, дурья твоя башка. Мы бы и вернулись туда, ежели бы нас в Димбаре не поприжали. Лично Вождь Болдог нас послал, а ты тут из себя большую шишку строишь…
— Ну и славненько, — Тэврах гоготнул. — И пойдете с нами. Потому как ваш Болдог должон не сегодня-завтра здесь быть. Так что вперед, кочевнички-разведчики, и с песней!
— Да пошел ты знаешь куда! — взвился Финрод, но тридцать луков, наставленных на их отряд, по два на каждого, а на кого — и по три, заставили его поникнуть. — Ладно, ладно…
— Вот это мы попали, — прошептал Нэндил.
— Отбрешемся, — сквозь зубы ответил Берен, не особенно на это рассчитывая.
Глава 10. Саурон
К Тол-и-Нгаурхот прибыли вечером, бежали весь оставшийся день без остановки. Берен отчаянно искал возможности побега — их не было. Ранк Тэвраха почти сразу же соединился с другим ранком, сменявшимся после недельного патрулирования, и теперь за дюжиной задержанных присматривали почти шестьдесят пар глаз. Присмотр был плотным: орки и вообще-то не любили друг друга, так теперь это накладывалось и на распри между племенами, и на тщательно подогреваемое Сауроном соперничество разных частей его армии. Волчьи Отряды не любили Стражу Росомах, полагая тех бездельниками и трусами, Росомахи презирали Волчьи Отряды, недоумков, которым нельзя было поручить почетную и ответственную охрану Аст-Алхор, так что годны эти дураки лишь по лесам за мятежниками бегать… Одним словом, пограничники Росомах не могли упустить возможности поунижать разведчиков Волчьего Отряда, а уж издеваться на таким быдлом, как кочевники, им и сам Моргот велел.
У подвесного моста на Остров Тэврах и Урвег, командир второго ранка, долго препирались с тамошней стражей — не столько по делу, сколько потому что командиру охраны моста тоже охота было показать себя важной особой.
Берен от всей души надеялся, что их сейчас бросят до утра в какую-нибудь яму, где можно будет лечь и ненадолго забыться сном, после чего на свежую голову состряпать подходящую сказку. Рауга с два: полчаса во внутреннем дворе тюрьмы Тэврах ругался с местной охраной, требуя «самого главного» для доклада.
— Кого тебе еще главного? Повелителя Гортхауэра, что ли? — отбивался тюремный сотник. Но потом сдался — как видно, и в самом деле мог сам принять задержанных. Появился высокий, одетый в черное человек, который выслушал Тэвраха и увел его с собой. Через десять минут они вернулись, и орков-пограничников по кивку человека сменила тюремная охрана — только ранкар их сопровождал.
Их вели по коридорам куда-то вверх, и Берен скосил глаза на Финрода: узнает ли тот свой собственный замок? Лицо эльфа — точнее, морда орка — было непроницаемо.